Ключевую роль в операции играл Джей Лавстон, начальник Ирвинга Брауна, который с 1955 года находился в подчинении у Джеймса Джизуса Англтона. Задача Лавстона состояла в том, чтобы внедряться в европейские профсоюзы, избавляться от сомнительных элементов и способствовать продвижению лидеров, угодных Вашингтону. В этот период Лавстон снабжал Англтона пространными отчётами о делах профсоюзов в Великобритании, составленными при помощи контактов в Британском конгрессе тред-юнионов и лейбористской партии. Англтон позволял своим коллегам из британской разведки (тем немногим, которым он доверял) ознакомляться с «неофициальной информацией» Лавстона. По сути, это была «лавстонизация» (даже если они не думали о ней как таковой) британских лейбористских кругов, в которых его последователей к концу 1950-х было уже большинство. Чтобы ускорить проникновение в эту группу, Управление использовало Конгресс за свободу культуры, за счёт которого Гайтскелл совершал поездки в Нью-Дели, Берлин, на остров Родос и в 1955 году посетил конференцию «Будущее свободы» в Милане (которая также привлекла Риту Хинден и Дэниса Хили). После потери места в парламенте в 1955 году Энтони Крослэнд (Anthony Grosland), чья нашумевшая книга «Будущее социализма» была прочитана как «проектамериканизируемой Великобритании» [813], привлекался Джоссельсоном к разработке программы международных семинаров Конгресса, отданной под руководство Даниэлю Беллу, который был приглашён для этого из Америки. К началу 1960-х Крослэнд протоптал себе дорожку в Международный совет Конгресса. Рита Хинден, южноафриканский академик, работающая в Лондонском университете, которую Джоссельсон называл «одной из нас», в середине 1960-х помогала ему в подготовке гранта, выделяемого на развитие Venture - журнала Фабианского общества. Преданность журнала идее создания сильной объединённой Европой стала синонимом «гайтскеллизма». Дэнис Хили, которого искренняя вера в будущее единой Атлантики привела к тесному сотрудничеству с американскими «левыми некоммунистами» (он был лондонским корреспондентом «Нью Лидер»), стал очередным верным союзником Конгресса, в особенности «Инкаунтера». Хили был также одним из получателей и обработчиков материала, поступающего из Департамента информационных исследований (ДИИ). В свою очередь, он снабжал ДИИ данными о членах лейбористской партии и профсоюзов [814].
Из всех вышеперечисленных Хью Гайтскелл, лидер лейбористской партии, был ключевой фигурой, и Ласки, едва прибыл в Лондон, сразу присоединился к небольшой группке интеллектуалов, собравшейся в доме Гайтскелла в Хэмпстеде, на Фрогнал-гарденс. Гайтскелл, который специализировался на пропаганде, работая во время войны на Управление специальных операций (Special Operations Executive), и который также был близок к ДИИ, не мог не знать о связях «Инкаунтера». И так получилось, что, когда он начал произносить свою знаменитую обвинительную речь в адрес сопутствующих левых на конференции лейбористской партии 1960 года в Скарборо, некоторые спросили, кому же он сам сопутствует. Отписываясь по итогам конференции Майклу Джоссельсону, Ласки сообщил, что Гайтскелл лично поблагодарил его, Ласки, за поддержку политики в «Инкаунтере». Кроме того, по словам Ласки, «Инкаунтер» цитировали на конференции, что свидетельствует о «высоком престиже» журнала [815]. Когда лейбористская партия при Гарольде Уилсоне (Harold Wilson) побеждала консерваторов на всеобщих выборах 1964 года, Джоссельсон написал Даниэлю Беллу: «Мы все очень рады иметь столько друзей в новом правительстве» [816] (в новом кабинете Уилсона было полдюжины постоянных корреспондентов «Инкаунтера»). Ласки подвёл «Инкаунтер» намного ближе к политической программе его тайных ангелов. Цена, по утверждению Ричарда Воллхейма, была высока. «Журнал представлял собой очень серьёзное вторжение в британскую культурную жизнь - и нёс ответственность за терпимое отношение многих британских интеллектуалов и лейбористской партии к вьетнамской войне» [817].
Именно культурная сторона журнала (не говоря уже о сборах) и продолжала привлекать лучшие материалы, и за это ЦРУ стоило благодарить Спендера. «Люди вообще не написали бы для «Инкаунтера», если бы не Стивен, - сказал Стюарт Хемпшир. - Весь хороший материал, который Ласки обычно называл «Элизабет Боуэн и всё это дерьмо», добывался Стивеном. Он сделал журнал респектабельным» [818]. Конечно, это помогло поддержать репутацию Конгресса - организации, ориентированной прежде всего на культуру, а не политику.
Но холодная война постоянно испытывала на прочность идею, что культура и политика могут существовать порознь. Действительно, как показало проведённое Конгрессом летом 1960 года мероприятие, посвящённое пятидесятой годовщине смерти Толстого, «культурная борьба» была ещё жива. Американская разведка долго прибегала к имени Толстого как к символу «свободы личности». Это связано с днями, когда ещё существовало Управление стратегических служб, и эмигрант Илья Толстой, внук известного романиста, был сотрудником этого Управления. Другие члены семьи Толстого поддерживали регулярные отношения с Советом по психологической стратегии в начале 1950-х и получали средства от ЦРУ для своего мюнхенского Фонда Толстого. В 1953 году Ч.Д. Джексон отметил в своих записях, что пообещал одному просителю позвонить Фрэнку Линдси (бывшему заместителю Уизнера, который перешёл в Фонд Форда) насчёт выделения средств для Фонда Толстого.
В декабре 1958 года Кэсс Кэнфилд сообщил Набокову, что Фонд Фарфилда вызвался выступить спонсором «юбилея Толстого на Западе», чтобы тем самым ответить на фестиваль Толстого, готовящийся в СССР, где, как он точно предсказал, великий писатель будет представлен как предшественник большевизма. «Контраст между этими двумя мероприятиями будет очевиден для любого независимого наблюдателя, что послужит нам превосходной рекламой» [819], - рассуждал Кэнфилд. На долю Набокова выпало придумать «достойный ответ коммунистической пропаганде», что приняло форму большого события, проходившего на венецианском острове Сан-Джорджо в июне-июле 1960 года. Среди гостей было множество выдающихся писателей и мыслителей, включая Альберто Моравиа, Франко Вентури (Franco Venturi), Герберт Рид, Айрис Мёрдок (Iris Murdoch), Джордж Кеннан, Джаяпракаш Нараян и Джон Дос Пассос. Также были приглашены 16 советских мыслителей, но вместо них прибыли четыре «марионетки».
«Очень забавно было позже вспоминать, например, силуэты двух русских - тощего, высокого и низкого, коренастого, - писал Набоков. - Тощий был генеральным секретарём Союза советских писателей, низкий - одним из одиозных сукиных сынов по фамилии Ермилов, неприятный мелкий партийный работник. Они оба стояли в очереди, чтобы получить свои суточные и проездные у административного секретаря Конгресса за свободу культуры. Они прибыли, скорее были присланы, чтобы посетить конференцию, посвящённую 50-й годовщине смерти Толстого». Набоков завершил воспоминание на ликующей ноте: «Господин Ермилов, перевернитесь в гробу - вы взяли деньги ЦРУ!» [820].
«Расходы, самое красивое слово в современном английском, - как-то сказал В.С. Причетт (V.S. Pritchett). - Если уж продавать свои души, то подороже». Те, кто не стоял в очереди за суточными в Венеции, могли получить их на другом мероприятии Конгресса, конференции «Прогресс в свободе», проходившей в июне того года в Берлине. Мэри Маккарти дала исключительно циничный отчёт в письме к Ханне Арендт о личной конкуренции и интеллектуальной путанице, которые витали в воздухе во время тайного совещания: «Главным эпизодом, с точки зрения чистейшего скандала, была серия разъярённых перепалок между г-ном Шилсом и Уильямом [Филлипсом] на тему массовой культуры. Я клянусь, что Шиле является перевоплощением доктора Пэнглосса (Pangloss), но без очарования и доброты последнего. Я так и сказала, почти столь же развёрнуто, когда сама вступила в дискуссию. Другим занятным персонажем от Конгресса был [Роберт] Оппенгеймер, который пригласил меня на общий ужин и которого я сочла полностью и возможно даже опасно безумным. Страдающий параноидальной манией величия и уверенный в своём божественном предназначении... [Оппенгеймер] повернулся к Николаю Набокову... и сказал, что Конгрессом управляли «без любви». После того как он повторил это несколько раз, я заметила, что считаю слово «любовь» более подходящим для отношений между полами... Джордж Кеннан тоже присутствовал там и завершил наше заседание очень хорошей и проникновенной речью (которая должна была сокрушить г-на Шилса и весь его Люциферов лагерь навсегда), но про него ходил слух, что он также страдает сумасшествием, хотя лишь частично» [821]. Помимо этого и других подобных проявлений «общественной идиотии» Мэри Маккарти сообщила, что «сбор Конгресса проходил очень весело. Я наслаждалась обществом старых друзей и новых, которые владели тысячелетней мудростью и умели «отделять овец от козлищ» [822].
