Наконец, в январе 1979 года Международная ассоциация за свободу культуры со своей старой номенклатурой, более не заинтересованной в успехе, потеряв интерес своих покровителей, была упразднена.

В 1959 году Джордж Кеннан писал Набокову, что не знает «никакой другой группы людей, которая сделала больше для укрепления нашего мира за эти последние годы, чем вы и ваши коллеги. В этой стране, в частности, немногие будут когда-либо понимать масштабы и значение ваших свершений» [1091]. В течение многих десятилетий Кеннан был убеждён, что те догматы, на которых он помог спроектировать концепцию «мира по-американски», были правильными. Но в 1993 году он отрёкся от своего монистского кредо, заявив: «Я должен прояснить, что полностью и решительно отрицаю любую и каждую концепцию мессианской роли Америки в мире, отрицаю наш образ учителей и спасителей остальной части человечества, отрицаю все иллюзии нашей уникальности и превосходства, пустую болтовню об особой судьбе или американском столетии» [1092].

Именно на суждении, что судьба Америки - занять место лидера вместо старой, увядающей Европы, были построены основные мифы холодной войны. Как оказалось, это была ложная концепция. «Холодная война - иллюзорная борьба между реальными интересами, - написал Гарольд Розенберг в 1962 году. - Шутка холодной войны заключается в том, что каждый из противников знает, что идея конкурента стала бы чрезвычайно привлекательной, будь она претворена в жизнь... Запад хочет установить свободу, чтобы она обеспечивала частную собственность и прибыль; Советы хотят установить социализм, отвечающий условиям диктатуры коммунистической бюрократии... [Фактически] революции в XX веке делались ради свободы и социализма... реалистическая политика имеет большое значение, политика, которая избавилась бы раз и навсегда от этого обмана - свобода против социализма» [1093]. С этими словами Розенберг проклял манихейский дуализм, из-за которого обе противоборствующие стороны сошлись в конвульсирующем па-де-де, пойманные в «деспотизме формул».

Милан Кундера (Milan Cundera) однажды встретил «человека принципов» и спросил: «Что такое принцип? Это мысль, которая... затвердела. Именно поэтому романист систематически должен десистематизировать свою мысль, пробивать брешь в баррикаде, которую он сам строит вокруг своих идей». Только тогда, утверждал Кундера, «будет появляться «мудрость сомнения». Наследие разоблачений 1967 года было своего рода сомнением, но, тем не менее, далёким от «мудрости» Кундеры. Это было сомнение, выращенное, чтобы затенить то, что произошло, и минимизировать его воздействие. Романист Ричард Элман с чувством отвращения к тому, что он рассматривал как недостаток ответственности среди тех интеллигентов, которые «оказали пособничество и подстрекали манипуляции ЦРУ в сфере культуры», обнаружил «ложное пресыщенное отношение, заставляющее казаться подобным или, как некоторые ожидают, своего рода благопристойным для продажности и коррупции, которая рассматривает мир как парадигму для скуки... Ничто действительно не стоит различать, и никто не может быть действительно честным» [1094].  Ключевой роман Ренаты Адлер (Renata Adler) «Катер» (Speedboat) выявил нравственную проблему: «Умные люди, пойманные на чём-то, всё отрицали. Перед лицом явных доказательств своей лжи люди заявляли, что действительно делали это и не лгали об этом, не помнили этого, но если бы они всё же это делали или солгали об этом, они сделали бы это из соображений самых высших интересов, которые могут изменить саму природу как поступка, так и лжи, всего вместе» [1095].

Примо Леви (Primo Levi) в «Утопленном и спасённом» предложил подобное, хотя в психологическом отношении и более сложное понимание: «Есть... те, кто лжёт сознательно, хладнокровно фальсифицируя саму действительность, но более многочисленны те, кто уходит, отдаляется на мгновение или навсегда от подлинных воспоминаний и создаёт для себя удобную действительность... Спокойный переход от неправды к хитрому обману полезен: любой, кто лжёт из добрых побуждении - лучше остальных, он играет свою роль лучше, ему проще поверить» [1096].

Если те, кто принимал участие в культурной холодной войне, действительно верили в то, что они делали, то про них нельзя сказать, что они сознательно обманывали других. Даже если всё это было вымыслом и искусственной действительностью, тем не менее оставалось правдой. Однажды кто-то сказал, что если собака пометила Нотр-Дам, это не означает, что с собором что-то не в порядке. Но есть другая пословица, которую Николай Набоков любил цитировать: «Невозможно выйти сухим из воды». Демократический процесс, который западные «рыцари культурной холодной войны» поспешили сделать легитимным, был подорван его собственной недостаточной искренностью. Свобода, которую он обеспечил, оказалась скомпрометированной несвободой в том смысле, что всё это основывалось на противоречивом императиве необходимой лжи. Контекст холодной войны, как он понимался наиболее воинственной частью интеллигенции в Конгрессе за свободу культуры, заключался в том, что деятельность велась под знаком полнейшей верности идеалу. Цели оправдывали средства, даже если приходилось лгать (напрямую или путём замалчивания) коллегам; этика подчинялась политике. Они перепутали свою роль, преследуя собственные цели, играя на душевном состоянии людей, выставляя вещи в нужном им свете, в надежде на достижение определённого результата. Это работа политиков. Задача интеллигента должна состоять в том, чтобы правдиво изображать политика, его скупость в раскрытии фактов, его защиту статус-кво.

Преследуя абсолютистскую идею свободы, они, в конце концов, предложили другую идеологию - свободоизм, или нарциссизм свободы, - которая превознесла доктрину над терпимостью за еретические взгляды. «И конечно, Истинная Свобода - намного лучшее название, чем просто свобода, - говорит Энтони в «Слепом в Секторе Газа». - Истина - одно из магических слов. Объедините его с волшебством слова «свобода» и получите потрясающий эффект... Умные люди не говорят об истинной истине. Я думаю, что это звучит слишком странно. Истинная истина... истинная истина... Нет, это явно не звучит. И сильно напоминает beri-beri (авитаминоз) или Wagga-Wagga (австралийский город Уогга-Уогга. - Прим ред.)» [1097].

После рокового лета 1967 года Николай Набоков получил от Фонда Фарфилда щедрое вознаграждение в размере 34 500 долларов и переехал в Нью-Йорк, чтобы читать лекции «Искусство в социальной среде» в Городском университете, где он получил грант при содействии Артура Шлезингера. Набоков и Стивен Спендер обменивались сплетнями о своих бывших собратьях и шутили о написании «забавной, как у Гоголя, истории о человеке, который, независимо от того, что бы он ни делал, и кто бы ни был его работодатель, обнаруживал, что ему всегда платило ЦРУ» [1098]. В 1972 году между ними произошла небольшая размолвка. Исайя Берлин советовал Набокову позволить проблеме утихнуть. «Оставьте его», - сказал он. Берлин также предостерегал Набокова от публикации своих воспоминаний о Конгрессе. Дело в том, что Набоков в 1976 году то ли шутя, то ли всерьёз обещал написать книгу под названием «Лучшие времена ЦРУ» (Les Riches Heuresdu CIA). «Если вы серьёзно настроены сделать это, позвольте мне дать вам искренний совет - не делать этого, - предупреждал Берлин. - Память склонна нас подводить; предмет по меньшей мере серьёзный... Я сомневаюсь, что вы хотите весь остаток вашей жизни быть в центре бесконечного скандала... Таким образом, позвольте мне настоятельно посоветовать вам оставить это минное поле в покое» [1099].