– Мы не знаем, где медсанбат, – сказал Казаринов Степану.

– Лавров, помоги ребятам! Как сдадите в медсанбат – сразу же всем в штаб.

До блиндажа, где на опушке леса располагался штаб полка, Солдаткина несли попеременно. Нес раненого и Казаринов. А когда нужно было сворачивать к штабу, а тропинка в медсанбат потянулась дальше в лес, Казаринов попрощался с Солдаткиным, пожелал ему скорее выздоравливать. Склонившись над ним, он поцеловал его.

При свете луны Казаринов заметил на глазах раненого слезы.

– Не забывайте меня, товарищ лейтенант… В случае чего… адрес мой вы знаете. У меня ведь дома одна мать. – Солдаткин говорил, а самого душили рыдания. Встретившись взглядом с Альменем, Солдаткин тихо проговорил: – Альмень, наклонись…

Глотая слезы и по-детски всхлипывая, Альмень склонился над Солдаткиным и поцеловал его.

– Не думал я… что вот так… расстанемся…

В медсанбат Солдаткина понесли Иванников и Вакуленко.

Идя по извилистой траншее следом за разведчиками, Казаринов крепился, чтоб не разрыдаться. Слезы застилали глаза. Серп луны, медленно плывущий среди облаков, расплывался, двоился, время от времени его застилало туманом.

Пока командир полка, начальник разведки и начальник штаба допрашивали пленного, Казаринов, Альмень и сержант Плужников сидели в землянке разведчиков, продымленной махоркой.

– Что, лейтенант, марафон в тысячу верст? – донесся из темного угла землянки чей-то насмешливый басок.

– Считай, что так, – сдержанно ответил Казаринов, поглаживая отросшую бороду.

– Братцы, дайте им хлебнуть по нашей норме – не обедняем, – сказал кто-то из другого угла землянки, и Казаринов увидел, как чья-то рука протянула ему из темноты флягу. Григорий поднес флягу к носу и, ощутив запах водки, возвратил флягу назад.

– Спасибо. Сейчас нельзя. С минуты на минуту меня должен вызвать командир полка. Если возьмет в свой полк, тогда сочту за честь выпить с вами чарку.

– Просись к нам, лейтенант. С разведчиками не пропадешь. У нас недавно командира взвода убило. Степан его замещает временно. Сам-то откуда?

– Я москвич. – Казаринов пытался разглядеть лицо спросившего. Но слабый свет коптилки на ящике из-под патронов не доходил до угла, где на нарах лежал разведчик.

– Ого!.. Вот это здорово!.. Кого-кого, а москвичей у нас пока еще не было! Охота поглядеть – какие они в деле. А что, лейтенант, кроме шуток, – просись.

– Хорошо, подумаю. Главное – как посмотрит на все это командование полка. Ведь я артиллерист.

– Нам и артиллеристы годятся, – поддержал разговор бас, съязвивший насчет тысячеверстного марафона. – И солдат своих, если они умеют на ходу подметки рвать, можешь с собой прихватить. У нас некомплект. Полковой разведчик как бабочка-мотылек. Живет до соприкосновения с горячей лампочкой. Не очень страшно, лейтенант?

Чувствуя, что словоохотливый разведчик заметно навеселе, Казаринов ответил:

– Мои бойцы побывали уже у черта на рогах. Их только что в гроб живыми не клали. Остальное все видали. Годятся?

– О, лейтенант, ты, видать, к тому же и зубастый. А нам такие до зарезу нужны.

– Хватит трепаться попусту. Дай лучше ребятам чего-нибудь пожевать. Им сейчас не до твоих баек, – сказал голос, что предлагал водку, и Казаринов увидел, как опять чья-то большая рука протянула им буханку хлеба.

Сержант Плужников разрезал хлеб на пять равных частей и рядком положил пайки на ящик из-под патронов.

– Комукать будем, товарищ лейтенант? – спросил Альмень, бегая жадным взглядом по порциям хлеба.

– Обойдемся без комукания. Бери, какая на тебя глядит, – хмуро сказал Казаринов.

Взгляд Альменя метался от пайки к пайке, отчего его поднятая над ящиком рука дрожала и, плавая в воздухе, не знала, на какую из них опуститься.

Кто-то из разведчиков, наблюдая из темного угла землянки за дележкой хлеба, зычно хохотнул:

– Во дает!.. С голодухи аж в дрожь вдарило.

Чей-то тоненький голос, который до сих пор молчал, дал о себе знать:

– Настоящего солдата видно, как он хлеб делит. Братцы, ловите! – И проворный как ящерица Альмень подхватил брошенную ему из темного угла землянки банку свиной тушенки.

При виде мясных консервов Григорий распорядился:

– Тушенку откроем, когда вернутся Иванников и Вакула.

Альмень выбрал пайку, самую дальнюю от него. Наверное, предпочел ее остальным потому, что в ней было больше корки.

Иванников и Вакуленко вернулись из медсанбата часа через полтора, когда в штабе закончили допрос пленного полковника и командир полка прислал связного за лейтенантом Казариновым.

– Как Солдаткин? – с тревогой в голосе спросил Казаринов.

– Готовят к операции.

– Он что-нибудь передавал?

– Просил навестить его. Что-то хочет сказать вам. – Иванников не сводил глаз с двух ломтей хлеба, лежавших на ящике из-под патронов.

– Хлеб этот ваш. – Григорий взглядом показал на порции. – Мы свой уже съели. – И, повернувшись к Альменю, исходившему слюной в предвкушении тушенки, приказал: – Давай, Альмень, раскрывай банку!

Свои порции хлеба Иванников и Вакуленко уплели мгновенно. Когда Альмень открыл тушенку, то всем пятерым пришлось есть ее без хлеба.

Измученные за день разведчики спали крепко. В дальнем углу землянки раздавался чей-то могучий храп. Ему вторил жалобный посвист с захлебом.

…Штаб полка от землянки разведчиков находился не более чем в километре. Было видно, что связной командира полка настолько изучил путь в разведроту, что шел смело, как днем, не путая извилин траншей.

– Кто по званию командир? – спросил Казаринов.

– Полковник. Дудоров Петр Лаврентьевич. Не слыхали?

– Нет.

– Его фамилию уже два раза в сводках Совинформбюро упоминали. Так и сказали: воинская часть полковника Дудорова продолжает упорно удерживать оборону и по нескольку раз в день отбивает атаки превосходящих сил противника. Так что вы это учтите, товарищ лейтенант. И еще скажу, но это уже по секрету: если будет предлагать остаться в полку – не отказывайтесь.

– Что значит – отказываться? – удивился Казаринов. Вот уже больше месяца он жил одной-единственной мыслью: скорей бы пробиться к своим и влиться в сражающийся полк.

– А то, что некоторые окруженцы просят пустить их дальше, на восток. Хотят догнать свою часть. А части-то, может быть, уже и в помине нет. А у нас в полку последние две недели большие потери.

Был уже час ночи, когда Казаринов в сопровождении связного вошел в просторную землянку, где размещался штаб стрелкового полка.

Докладывал связной громко и старательно:

– Товарищ полковник, привел по вашему приказанию старшего в группе, что вышла из окружения!

Полковник, не поднимая головы от карты, насмешливо, снизу вверх, посмотрел на вытянувшегося перед ним связного.

– Приводят за уздцы лошадь и на поводке собаку… Командира Красной армии приглашают или вызывают.

– Виноват, товарищ полковник! Вызвал лейтенанта… то есть пригласил лейтенанта…

– Ладно, иди отдохни. За день сегодня ты уже изрядно отмолотил ноги.

Связной козырнул и скрылся в затемненном тупике командирской землянки. Не разуваясь, лег на нары, устланные мятой соломой.

Командиру полка было за сорок. Два ордена Красного Знамени и медаль «XX лет РККА» говорили о том, что какие-то обстоятельства помешали полковнику подняться по лестнице военной иерархии выше и задержали его на полку. Мужество и чувство собственной значимости отпечатались в облике командира полка: в дерзком и пронизывающем взгляде серых глаз, в энергичных поворотах головы, тронутой заметной сединой, в изломах подвижных бровей, над которыми бросался в глаза высокий и чистый лоб с небольшими полуостровками залысин. Темная щетка коротко подстриженных усов как бы завершала портрет человека с твердо сложившейся военной биографией.

Рядом с командиром полка сидел подполковник. Что-то сугубо штатское проступало в его фигуре и облике. Это был начальник штаба. Ероша левой рукой ежик черных волос, подполковник пристально посмотрел на вошедших и продолжал листать исписанный разными чернилами журнал.