Столом в штабной землянке служили два сбитых деревянных борта грузовика, на которых лежала оперативная карта полосы обороны полка и соседей по флангам. Для порядка подполковник, в котором Казаринов сразу угадал начальника штаба, накрыл карту двумя газетами.

«Секретно», – подумал Казаринов и отвел взгляд от карты.

Полковник Дудоров остановил на Казаринове изучающий взгляд и, не дождавшись того, с чего бы, по его мнению, должен был начаться разговор с прибывшим лейтенантом, нервно спросил:

– Что же молчите, лейтенант? Докладывать надо, когда прибываете по вызову старшего начальника.

Вскинув к виску руку, Казаринов четко доложил:

– Товарищ полковник, вышедший из окружения командир батареи второго дивизиона пятьсот шестьдесят пятого артиллерийского полка лейтенант Казаринов прибыл по вашему приказанию!

Полковник устало улыбнулся.

– Садитесь.

Казаринов сел на чурбак у стола. Полковник открыл удостоверение, которое положил перед ним Казаринов, и, внимательно прочитав его, возвратил. – Это хорошо, что сохранили документы. Некоторые этого не сделали, хотя к тому было много причин. Сколько вас вышло?

– Со мной четыре бойца и командир отделения. Один из бойцов тяжело ранен.

– Где список вашей группы?

Заранее зная, что в штабе этот список могут потребовать, Казаринов набросал на клочке бумаги, когда сидел в землянке у разведчиков, фамилии бойцов.

Григорий положил на стол перед полковником список. Тот пробежал его глазами и пододвинул начальнику штаба.

– Все из одного полка?

– Из одного. Бойцы кадровые. Все показали себя с лучшей стороны в боях на Улле и под Витебском.

– Под Витебском?.. А именно?

– В составе сводной группы артполка все принимали участие в артобстреле немецкого аэродрома.

– А вы?

– Я корректировал огонь батареи.

– Так это вы под Витебском дали прикурить немецким асам? Об этом даже в газете писали. Если не ошибаюсь, только одних самолетов уничтожили около сорока.

– Мы газет не видели уже больше месяца, товарищ полковник. – Казаринов почувствовал, как от волнения у него начало дергаться левое веко.

– Когда это было? – спросил полковник.

– В ночь на девятнадцатое июля, между часом и часом тридцатью по московскому времени.

– Сколько вам лет?

– Двадцать четыре.

– А по бороде можно дать все сорок. Да и седеть-то вроде бы рановато.

– Как?.. – Казаринов не понял, о какой седине говорит полковник.

Полковник понял: о своей преждевременной седине молодой лейтенант еще не знает.

– Сам-то откуда? – улыбнулся полковник.

– Из Москвы.

– Так вот, земляк, как говорится, без лишних слов! По приказанию командующего армией мне предоставлено право подчинять себе в зоне обороны моего полка все вышедшие из окружения группы и разрозненные подразделения, а также одиночных бойцов и командиров и пополнять ими понесший большие потери полк. Что на это скажете?

– У меня только одна просьба, товарищ полковник: не разлучайте меня с моими бойцами. Шесть недель, которые мы прожили по ту сторону реки, сроднили нас. Мои ребята пойдут за мной в огонь и в воду.

– Такие бойцы нам нужны, лейтенант. Ваши хлопцы останутся с вами. Теперь у меня к вам просьба.

– Приказывайте. Я готов!..

– В саперной роте три дня назад насчитывалось всего двенадцать человек. А сегодня – и того меньше. Обещают прислать пополнение, но пока… Улита едет, когда-то будет. Вы в пиротехнике что-нибудь смыслите?

– В училище когда-то изучал.

– Не забыли, как ставить мины, разминировать, подводить заряды под фермы мостов, подрывать железнодорожное полотно?

– Думаю, что нет.

– А если что и забыли, напомнит командир роты капитан Павлищев. Он у нас в саперном деле – маг и волшебник. Итак, лейтенант, с завтрашнего дня вы – командир саперного взвода. – Полковник посмотрел на начальника штаба, который успевал сразу делать два дела: внимательно слушать командира и делать записи в журнале боевых действий. – Ваше мнение, Георгий Иванович?

– Если лейтенант сумел вырваться из чертова котла живым-здоровым, с документами, да еще вывести бойцов, то саперным взводом командовать сможет, – ответил начальник штаба, приглаживая ладонью ежик коротких черных волос, которые у него росли низко, спускаясь почти до самых смолянисто-черных бровей. – Думаю, что лейтенанту и его орлам нужно до утра хорошенько выспаться, завтра привести себя в божеский вид, получить обмундирование и включаться в боевую жизнь полка. Где сейчас ваши бойцы?

– В землянке у разведчиков.

– Как они туда попали? – удивился начальник штаба.

– Нас всех забрал к себе… Степан, из разведроты…

– Ну и как он? Впечатляет?

– Более чем впечатляет. Мы были свидетелями, как после култымовских топей Степан вел через речку «языка».

– Степан у нас на вес золота, – сдерживая прорывающийся хохоток, сказал начальник штаба. – Поклялся, что до тех пор не погибнет, пока не притащит живого Гитлера.

– Ну что ж, лейтенант, сегодня спите в землянке у Степана, а завтра – в распоряжение капитана Павлищева. – Полковник протянул Казаринову руку.

Связной, следивший из темного угла землянки за разговором полковника с лейтенантом, не дожидаясь, пока его окликнут, встал с нар и вышел на свет.

– К разведчикам, товарищ полковник?

– К Степану. Да скажи, чтоб накормили.

У выхода из землянки Казаринов остановился.

– Что-то хотели сказать? – спросил командир полка.

– Можно мне сейчас навестить тяжело раненного бойца?

– Сейчас, ночью?.. Может, отложите это на завтра?

– Лучше бы не откладывать.

Полковник бросил взгляд на связного.

– Проводи лейтенанта в медсанбат! И подожди его там. А оттуда – в землянку к Степану.

После промозглой сырости землянки сухая августовская ночь пахнула мягким теплом и нежными запахами душистых трав.

В небе тонким ломтем недозрелого арбуза висел месяц. Вокруг него, поблескивая бледно-золотистыми искорками, в просветах между темными кронами деревьев перемигивались звезды. Дорога шла лесом. Связной шагал, легко помахивая палочкой.

В километре от передовой тишина ночного леса показалась Казаринову какой-то затаившейся, ненатуральной. И все-таки дышалось легко, свободно. От встрепенувшейся в траве птахи Казаринов теперь не шарахался в сторону, как все сорок с лишним последних ночей по ту сторону речки, по которой проходила теперь передняя линия фронта.

Чем глубже в лес, тем накатанней была дорога. Кое-где под ногами попадались выбоины. Молодые стройные березки между темными дремучими елями, упирающимися своими разлапистыми ветвями в землю, казались светлыми даже ночью. Кое-где над самой дорогой низко склонялись топкие плети орешника. Несколько раз Казаринов пропускал ветку орешника между пальцами в надежде на ощупь сорвать орех, но, видно, по этой дороге ходили днем, а поэтому вряд ли острый солдатский глаз не разглядел в зеленом лопушистом гнездышке созревший плод.

– Какой адрес вашей части? – спросил Казаринов у связного.

– Почему нашей? Теперь уже и вашей, – ответил связной и дважды повторил адрес полевой почты полка.

– Долго идут письма из дому?

– Смотря где дом. Вот мне, например, из Красноярска письма идут по две недели. А командиру полка из Москвы – всего пять-шесть дней.

– А кто это был в штабе с полковником?

– Начальник штаба, Дроздов, мировой мужик. Только очень рисковый. С утра до вечера в батальонах.

– Ты не обижайся, сержант, что из-за меня тебя ночью гоняют из конца в конец по передовой, – сказал Казаринов, с трудом поспевая за связным.

– Такая у меня служба, – благодушно ответил связной. – Днем высплюсь. Я при артобстреле дрыхну лучше. А когда тихо – мне все дом снится, и почти всегда по-плохому: то мать умерла, то отца убили, то в деревне пожар… А вы полковнику приглянулись, товарищ лейтенант.

– Почему тебе так показалось?

– Уж кого-кого, а полковника-то я знаю, будь спок. С первого дня войны при нем. А командира саперной роты капитана Павлищева недолюбливает…