*** Переможется грусть, и за грустью журавлиный затеплится клин. И частушечный пламень рябин разольется от Ковды до Устюга. Отзовется в крови. Обоймет лесом, берегом ли. И тихо мне припомнится журавлиха у иных, пламенеющих вод. У степных, самых первых моих берегов, у отеческой песни, что была мне, как есть, поднебесьем и дыханьем осенних гвоздик. И теплом предвечерних полей... Но в веселом сиянье денницы не накличут усталые птицы и вестей от тебя, ни гостей. Лишь помыслится тихо о том, что и жизнью немного отпущено. Как же надо любить эти кущи, чтоб не мучиться горько потом над судьбой обездоленной птахи и в осенних ветрах над жнивьем не грустить, не вздыхать и не ахать одиноким, как есть, журавлем. И ОТЧИЙ ДОМ, И РОДИНЫ ЧЕРТЫ... Недавно все: Стучит капель в окно, Горланит громко Запоздалый кочет. Я замирал, Я становился кротким, — Сияли детством Степи Предо мной. И отчий дом, И Родины черты, — Черты любви земной И постоянства... Летели поезда, Роняя дым. Рвалась душа В оглохшие пространства. Мелькали реки, Лица, Города... Но так внезапно все остановилось, Как будто никуда мне не стремилось, Как будто не спешилось Никуда. Как будто Лишь затем и уезжал, Чтоб навсегда однажды Возвратиться, Смахнуть слезу, Пред мамой повиниться, Над жизнью поразмыслить Не спеша. Заметить — Быстротечны дни. И ты Уже давно, Уже давно — не мальчик, И все, к чему спешил, — Не эти ль дали?.. И отчий дом. И памяти скрижали. И Родины негромкие черты. ЕДИНОЙ ПРАВДОЙ И ОГНЁМ ОДНИМ I Гром отгремел, Рассыпав дождь по травам. Седой старик, Ты расскажи опять И как мечталось О красивых странах, И Перекоп Как приходилось брать. Как мчались кони, Устали не зная. А ты чубат И молод, и красив... Промчалась Твоя юность боевая На полный вымах Ярости и сил. Теперь ты сед. И спать ложишься рано. И, словно память Отгремевших лет, Болит твоя открывшаяся рана, И долго-долго Сна ночами нет. II Старик, старик, Я знаю, не помогут Лекарства, Что приносят доктора, Если опять пригрезилась Дорога И если ею Бредишь до утра. И снова За Окой и Чертороем, Клинком сверкая, Уж в который раз, Безбожно в бога, В мать и в душу кроя, Ты целишь в черный И бровастый глаз. И взгляд в упор — Матерый и колючий. Ты выпускаешь В этот взгляд заряд. И падает, Всплеснув руками, С кручи Тот, кто ходил В кулацких главарях. И снова — Наземь рыжие восходы. И въелась в тело, И ржавеет пыль. И стонет под копытами Ковыль. И снова бой... Нет. Здесь помочь Не смогут Умнейшие на свете Доктора. Если опять Пригрезилась дорога. И если ею Бредишь до утра. III Ты сетуешь на память, Что, как шхуна, По руслу лет Уносится назад, Туда, где первой на селе Коммуне Бандиты одичавшие грозят... Собрания, агитки, продотряды. И протокол В крови секретаря... И пламень строк В расстрелянной тетради: «Горят над нами Зори Октября». IV Ты вспоминаешь — Что за лето было! В низинах, У разливистой реки же траву высокую Косили Облитые загаром мужики. И косишь ты. С тобой два сильных сына. И тот, что поплечистей, — Мой отец. Шутили все: — Не слаб детина. По всем статьям В отца пошел малец. |
