Среди карт была и ландшафтно-геохимическая с районированием площадей по условиям ландшафта. Почему специалисты ИМГРЭ посчитали это нужным и важным? Дело в том, что даже почвы формируются в зависимости от того, в какой части ландшафта они находятся, например, на водоразделе или в низине. Везде идут свои геохимические процессы, а значит, и присутствуют аномалии. Но как отделить аномалии, связанные с ландшафтно-геохимическими условиями, от тех, которые связаны с процессами рудообразования? Ведь именно неумение отделить одни аномалии от других и были долгое время основной причиной обвинения геохимии в том, что она «не работает». Теперь ландшафтно-геохимическая карта позволяла правильно подойти к этому вопросу.

Более того, эта карта даёт возможность при составлении проекта геохимических работ грамотно выбрать наиболее рациональный геохимический метод исследования для данной территории: опробование почвы, коренных пород, подземных или поверхностных вод, донных осадков или газовые съёмки, затем уже вести работы в самом оптимальном режиме.

К этому времени институты, как и Министерство, уже имели прогнозные карты миллионного картирования шести полигонов России, выполненные ИМГРЭ. Используя их, к поисковым работам могли уже приступить и геологи, и геофизики в масштабах 1: 200 000 и 1: 50 000, но вместе с применением геохимических методов, доказавших свою состоятельность и результативность.

Вскоре совместными усилиями институтов и производственных организаций такая технологическая цепочка прогнозно-поисковых работ была выработана. Для её осуществления ИМГРЭ был полностью готов, его экспедиции могли сразу же организовать 15–20 поисковых партий…

Помню, как в конце нашей беседы Эдуард Константинович сказал:

— Каждому месторождению присущ свой комплекс элементов. Мы анализируем в этих ореолах сегодня до 40 элементов, и на основании таких анализов можем уже определить, какое залегает в глубине месторождение — медно-молибденовое, медно-порфировое или полиметаллическое, золоторудное. На основании целого ряда соотношений этих элементов мы можем теперь довольно точно сказать и насколько эродированное это месторождение. По сильной и ярко выраженной аномалии можем определить, что этот сигнал идёт от корней месторождения, и там уже искать нечего. И наоборот, перехватить слабую аномалию и понять, что это показатель целого месторождения, которое «сидит» на глубине в сто и более метров. Все эти методики разработаны в нашем институте.

Буренков немного помолчал и уже совсем тихо закончил:

— Мы обязательно должны держать руку на пульсе собственных идей. Надо уметь честно оценивать — топчешься ты на месте или всё же двигаешься вперёд. Но тут ещё надо суметь правильно определить, в каком направлении развиваться, потому как это уже 50 процентов успеха. Иначе говоря, чуточку проявить научную дальновидность. Правда, такое под силу только команде, так что самое главное, выходит, правильно её подобрать, — и он рассмеялся.

…— И вот наконец-то наши прогнозные карты всерьёз заинтересовали Министерство, — продолжал Дмитриенко. — На проверку наших прогнозов выделено пять миллионов рублей. И мы уверены, что на 80 процентов они оправдаются.

Резко зазвонил телефон… Николай Константинович поднял трубку и с минуту молча слушал, потом покосился на меня и с сожалением произнёс:

— Буренкова сегодня не будет. А завтра утром он срочно вылетает в командировку. Секретарша сейчас сообщила.

— Жаль, — вырвалось у меня. Я действительно испытывал некоторое разочарование от того, что директор института так и не смог подробно рассказать мне о планах возрождения исследований в области новых технологий по добыче редких элементов. Значение их для промышленности неоценимо — ведь здесь речь уже идёт о стратегическом сырье, значительную часть которого нам приходится закупать за рубежом. Рений, например, необходимый в ракето— и самолётостроении, Россия раньше получала из Казахстана и Узбекистана, а теперь ведёт переговоры о поставках из Чили. Поэтому сначала я отнёс к шутке замечание Буренкова, когда он вскользь как-то обронил, что скоро они догонят и перегонят Чили по количеству добываемого рения в год. Однако вскоре убедился, что директор говорил серьёзно. Как выяснилось, идея заключалась в том, чтобы научиться извлекать рений из высокотемпературных вулканических газов, работая непосредственно на кратере вулкана. Методика получения рения уже разработана и запатентована заместителем директора института по науке Александром Александровичем Кременецким и заведующим лабораторией Феликсом Исааковичем Шадерманом. Она успешно прошла лабораторные испытания, после чего Кременецкий сделал специальный доклад на Коллегии Министерства экономики России. Было вынесено решение выйти в Правительство РФ с предложением о финансировании данных исследований. Ноу-хау ИМГРЭ позволит добывать от 2 до 20 тонн рения в год.

В настоящее время на вулкане Кудрявый на южно-курильском острове Итуруп технологическая партия во главе с Шадерманом налаживает полупромышленную установку для добычи рения. Кроме того, разработанная в ИМГРЭ технология позволяет попутно добывать индий, висмут, германий, а также серебро и золото.

Не так давно специалисты института проводили работы по очистке от тяжёлых металлов акваторию Советского порта в Приморье. Для этой цели использовались «придуманные» и производимые ИМГРЭ в промышленных масштабах композиционные сорбенты на базе природного торфа и цеолита. Они гораздо дешевле заграничных препаратов. Испытания проводились также и в Одесском порту и тоже показали превосходные результаты. Однако все эти перспективы зависят от того, насколько государство наше окажется дальновидным в своей экономической политике и по-настоящему радеющим не только за отечественную науку, но и за промышленность. А в конечном итоге за величие и экономическую самостоятельность России…

Я уезжал из института со сложным чувством. Чем лучше я узнавал Эдуарда Константиновича Буренкова, тем больше мне хотелось задать ему вопросов. Была мыслишка спросить его, почему он всё-таки не защитил докторскую диссертацию, многократно отказывался даже тогда, когда к нему приходили уважаемые люди и убеждали, что это позор — директор института и не доктор наук. А он не хотел! Может, позором-то считал совершенно иное? Или прекрасно сознавал, что вытягивать из прорыва целый институт — лицо геохимической службы страны гораздо важнее, чем собственная карьера учёного? Это если к делу относиться с полной ответственностью и отдачей сил. Но чем больше я размышлял об этом, тем почему-то чаще мне вспоминался русский горняк с Урала, первооткрыватель россыпных месторождений золота в 1814 г. Лев Иванович Брусницын, который в истории так и остался едва известным и почти не был отмечен властями при жизни. В своих воспоминаниях он писал: «Я доныне, и в особенности теперь, видя такое развитие золотого промысла, источники которого доставляют государству нашему огромное богатство, не могу вспомнить об открытии без особенного восторга. Надобно сказать, что ощущать такой восторг целую жизнь доводится немногим».

Брусницын словно предугадывал, что обязательно найдутся люди, которые наверняка зададутся завистливым вопросом: да уж правда ли, что без собственной выгоды золотишко искал? Может, своя тайная корысть была у него?

Была! Брусницын объясняет свое увлечение поиском россыпного золота тем, что имел «к тому какое-то непостижимое влечение, может быть и потому, что льстил себя будущим, что если я открою первый, то какую окажу отечеству моему заслугу».

Мне думается, что вслед за Брусницыным не только Буренков мог бы тоже сказать, что делал всё в жизни так, а не иначе, лишь потому, что «льстил себя будущим», но и Волков, и Крейтер, и ещё тысячи людей, для которых служить отечеству и есть та самая национальная идея, которую сегодня всё ищет власть. Да только ведь любая власть преходяща, а вот Россия — вечна!

Не одно столетие Россия славилась своим пушным богатством — соболями, лисицами разных цветовых оттенков меха, белыми и голубыми песцами, горностаями, белками, бобрами… Всех пушных зверей и не перечислишь, чей мех в те далёкие времена ласково именовался «мягкой рухлядью». Славились добываемой пушниной Русский Север и Поморье, особенно соболиными промыслами. По данным И. И. Селиверстова и С. В. Бахрушина, изучавших таможенные книги из фондов Сибирского приказа и Якутской приказной избы Центрального государственного архива древних актов в Москве, только в конце 1630-х — начале 1640-х гг. из Якутска ежегодно отправлялись на промыслы вниз и вверх по Лене и её притокам Витиму, Олёкме, Алдану, Вилюю, на Маю, Оленёк, Яну, Индигирку, Алазею, Колыму, Анадырь до 900 человек и более. Именно по этой причине со второй половины 1660-х гг. началось падение пушных промыслов в Сибири. Бесконтрольный отстрел зверя с целью добычи пушных мехов привёл к тому, что уже к 1675 г., как сообщал в Москву якутский воевода А. Барнешлев, «на тех реках соболиных промыслов не стало». По распоряжению Московского правительства, местным властям предписывалось не допускать промышленных людей в промысловые угодья местного ясачного населения, платившего подать (ясак) государю ценными мехами. Вновь назначенному якутскому воеводе М. Кровкову и таможенному голове Лазару Потапову было письменно приказано, чтобы они промышленных и торговых людей не отпускали на промысел по тем местам, где «живут ясашные иноземцы и промышляют на великого государя ясак, чтобы ясашному сбору недобору не было».