В середине августа 1925 г. «Известия» опубликовали статью Г. В. Чичерина под заголовком «Новый успех Востока». В ней, со ссылкой на сообщения из Лондона, рассказывалось о «взрыве» национально-освободительного движения в Тибете и о «разгроме англофильской клики». Статья Чичерина служила, конечно же, пропагандистским целям, и потому в ней немало ошибок и явных передержек — следствие его англофобии — впрочем, незаметных читателю, неискушенному в хитросплетениях тибетской политики. Так, нарком явно сгущал краски, утверждая, что Тибет под влиянием англичан и их ставленников внутри страны начал превращаться в «нечто, напоминающее английский протекторат», или, что Царонг стал «фактическим диктатором Тибета», подчинившим себе Далай-ламу и все тибетское правительство. И все-таки, статья не лишена некоторого интереса для нас, особенно то ее место, где нарком говорил о геостратегическом значении Тибета. Полемизируя с Ч. Беллом, утверждавшим, что Тибет нужен англичанам, главным образом, как буфер или барьер с северной стороны Индии, Г. В. Чичерин заявлял: «Но Тибет есть нечто большее, чем буфер: Тибет есть непосредственная связь со всей внутренней Азией и всем монгольским миром. Тибет представляет доминирующее положение над древней основной дорогою народов, идущей от Китая к нашей Семиреченской области и разделяющей северные и южные пустыни. Таким образом, основные внутренние артерии, проходящие через Азию, могут оказаться под влиянием того, кто господствует в Тибете»[435]. В таком заявлении, однако, не трудно увидеть аналогичный советский интерес к Тибету.

Поводом для публикации послужили репрессии Далай-ламы против небольшой группы офицеров-англофилов, заподозренных в заговоре, имевшем место между февралем и апрелем 1925 г., в то время как Царонг находился в Индии. Часть виновных понизили в звании, других отправили в отставку, а майора Педма Чандра убили при попытке к бегству из Лхасы. Сам Царонг также попал в опалу. По возвращении в Лхасу он узнал о своем смещении с поста главкома. (Царонг, тем не менее, до 1930 г. сохранял свое место в правительстве Тибета, Кашаге.) Однако, не следует сводить случившееся исключительно к конфликту между Далай-ламой и «новыми военными». В основе драматических событий в Тибете лежало давно уже зревшее недовольство наиболее консервативной части ламства проводимыми в стране реформами. Особую ненависть у монахов вызывала лхасская полиция — «жандармерия», по терминологии Г. В. Чичерина, доставлявшая им немало беспокойств. Многие из влиятельных лам заявляли, что западные нововведения наносят непоправимый ущерб духовным ценностям самобытной тибетской культуры, и Далай-лама, конечно же, не мог не считаться с их мнением. Так, один из критиков, Донирчеммо Ара гапо, открыто выступил против Царонга в связи с инцидентом в Лхасе весной 1924 г., когда во время уличной стычки военные убили двух полицейских. Прибывший на место преступления Царонг распорядился сурово наказать виновных — в результате одному из них отрубили ухо, а другому руку, и он вскоре скончался. Донирчеммо использовал этот инцидент, чтобы обвинить Царонга в самоуправстве и пренебрежении к государственным органам правосудия. В этой ситуации Далай-лама встал на сторону лам, к тому же до него дошли слухи о заговоре военных во главе с Царонгом и Ладен Ла.

Современный английский исследователь А. Маккей предполагает, что идея переворота в Лхасе принадлежала Ф. М. Бейли, который действовал исключительно по собственной инициативе, без ведома делийской администрации. Сиккимский резидент хотел передать светскую власть в стране в руки энергичного и прогрессивного Царонга. (Далай-лама в этом случае остался бы лишь духовным главой Тибета.) Поводом к такому шагу, как считает А. Маккей, скорее всего могли послужить «серьезные попытки нового коммунистического правительства России установить свое влияние в Лхасе»[436]. Таким образом, Ф. М. Бейли, следуя примеру архирусофоба лорда Керзона, очевидно, пытался расстроить «русскую интригу» в Тибете, пока она не зашла слишком далеко. Захват власти военными должен был произойти до начала его официального визита, однако, Царонг не решился пойти на открытую измену и отступил в решающий момент. На существование заговора тибетских офицеров указывает ряд косвенных улик; отсутствие же прямых доказательств А. Маккей объясняет тем, что Ф. М. Бейли, будучи опытным разведчиком, держал все нити заговора в своих руках, и когда он провалился, сумел вовремя спрятать концы в воду. Гипотеза А. Маккея, безусловно, представляется интересной, хотя, конечно, не может не смущать полное отсутствие документальных свидетельств. Впрочем, следует иметь в виду, что ряд дел в индийских архивах, относящихся к лхасскому кризису 1924–1925 гг., остается засекреченным, на что и указывает английский историк.

Новая конфронтация клерикальной и военной группировок имела далеко идущие последствия для Тибета — постепенное сворачивание начатых реформ и заметное охлаждение в отношениях Далай-ламы с англо-индийским правительством. В 1925 г. состав лхасской полиции сократился вчетверо, с 400 до 100 человек; в 1926 г. закрылась школа в Гьянтзе, а в 1927 г. тибетские власти запретили английским автомобилям курсировать между Гьянтзе и Пхари — по проложенному ранее британцами шоссе.

Новости о «перевороте» в Лхасе не могли не обрадовать Г. В. Чичерина, ибо разгром «англофильской клики» означал, что «английская политика постепенного внедрения» в Тибет потерпела крах, а это позволяло Москве активизировать свою собственную тибетскую политику. Главная задача НКИД в 1925 г., как и двумя годами ранее, состояла в том, чтобы сделать советское присутствие в Тибете постоянным. Однако добиться этого было не так-то просто, особенно после того, как Далай-лама отклонил советское предложение об учреждении официального представительства в Лхасе. Тогда у Г. В. Чичерина родилась идея создания там полпредства МНР, руководить которым стал бы негласно советский резидент. Свой план он представил на утверждение Политбюро в декабре 1925 г., о чем мы расскажем позднее. Однако уже в начале августа нарком обсуждал его с новым советским полпредом и одновременно торгпредом в Монголии П. М. Никифоровым. Так, в личном дневнике П. М. Никифорова имеется запись от 2 августа под заголовком «Задачи в Тибете», сделанная, очевидно, после его беседы с Г. В. Чичериным. Главная из намеченных наркомом задач определялась как «создание там полпредства Монголии»[437]. В записи от 13 августа приводилось содержание другого разговора, в котором Г. В. Чичерин подчеркивал важную роль МНР в советской политике на Дальнем Востоке. «Он считает Монголию, — читаем мы у П. М. Никифорова, — самым серьезным аванпостом наступления революционных идей в Тибет и Индокитай»[438]. В вопросе о взаимоотношениях Тибета с Китаем Г. В. Чичерин советовал придерживаться монголо-китайской формулы, сущность которой он выразил в следующих словах: «Мы формально декларируем автономную самостоятельность Монгольской республики, под протекторатом Китая, но практически ведем там такую работу, чтобы по внутреннему политическому и экономическому строительству Монголия приближалась к советским формам»[439].

П.М. Никифоров, со своей стороны, предложил учредить в Западном Китае (в Ша-Чжоу) советское торговое агентство, через которое можно было бы осуществлять торговые операции с Тибетом. Наркому эта мысль понравилась, но он рекомендовал полпреду действовать осторожно. Обсуждался и еще один очень важный вопрос — проект А. Доржиева об установлении почтовой связи с Тибетом, согласно которому предполагалось создать цепочку промежуточных почтовых станций (по-монгольски «уртонов») между Юмбейсе и Нагчу. Перед отъездом из Москвы П. М. Никифорова также инструктировал по военным вопросам председатель РВС СССР М. В. Фрунзе.