Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

6. Смутное время

Осенью 1914 г., после того как Германия объявила войну России, Барченко оказался в рядах действующей армии. Правда, не надолго. Уже в 1915 г. после тяжелого ранения он возвращается в Петербург. Вновь берется за перо — пережитое на поле брани подсказывает ему сюжеты «военных рассказов», которые один за другим появляются в журнале «Мир приключений». В то же время литератор-ученый увлеченно собирает материалы, относящиеся к естественно-научным знаниям древних, и на их основе составляет законченный курс «Истории древнейшего естествознания». Этот курс он затем читает в физическом институте Соляного городка. Выступает также с публичными лекциями в Тенишевском зале, в которых проводит сравнение между достижениями «древней науки» и знаниями современного общества.

Февральскую демократическую революцию Барченко встретил, по-видимому, с тем же энтузиазмом, что и большая часть прогрессивной русской интеллигенции. Однако большевистский Октябрьский переворот с его «массовым безумием» вызвал у него неприятие. «Октябрьскую революцию я встретил враждебно, воспринимая только внешнее проявление толпы, смешивавшее в моем понимании люмпен-пролетариат с пролетариатом и создававшее у меня представление о „животной распущенности“ рабочих, матросов и красногвардейцев. Это создавало стремление скрыться, спрятаться от революции» — такими словами А. В. Барченко впоследствии охарактеризовал свое первоначальное отношение к главному событию XX века[77]. Подобные настроения в полной мере отразил на своих страницах еженедельник «Вестник труда» (издание кооперативного товарищества духовных писателей «Соборный разум»), с которым А. В. Барченко тесно сотрудничал в 1918 г. Причина трагедии, разыгравшейся в России, по мнению издателей еженедельника, состояла в том, что революция отвергла христианство с его духовными ценностями, предав забвению учение Христа. «Вместо социалистического земного рая мы видим шабаш Сатаны: озверение людей, голод, всюду свистит коса смерти. И понятны делаются вопли о безрадостной жизни, о нестерпимой ее тяготе. Тяжело. Страшно. Кошмарно», — писал в одном из номеров «Вестника труда» священник А. И. Введенский. Но «как же это могло случиться», спрашивает он затем. «Как светлое солнце русской революции стало палящим огнем, который жжет и губит сейчас страну?» И тут же дает ответ, ясный любому христианину: «Не было с нами Солнца правды — Христа!»[78].

Первый шок от октябрьских событий, испытанный A. B. Барченко, однако, вскоре прошел, и он начал рассматривать революцию в более позитивном свете, как «некоторую возможность для осуществления христианских идеалов», в противоположность «идеалам классовой борьбы и диктатуры пролетариата». Эту свою позицию А. В. Барченко определяет как «христианский пацифизм», заключающий в себе идеи «невмешательства в политическую борьбу и разрешения социальных вопросов индивидуальной нравственной переделкой себя». «Свои взгляды в этот период я проводил, читая лекции, и в часто печатавшихся мной литературных произведениях религиозно-мистического характера»[79]. Одним из таких произведений был опубликованный в первом номере «Вестника труда» рассказ «Частное дело», название которого прямо указывало на большевистский декрет об отделении церкви от государства, определивший новый статус религии в Советской России («Религия — частное дело каждого»).

В очерке «К свету» А. В. Барченко пытался перекинуть мостик из прошлого в будущее, возвращаясь к своей излюбленной теме: «Завоевания современного естествознания, открытие целого мира — невидимого, но бесспорно существующего, — мира всепроникающей лучистой энергии, открытие анабиоза, уединения чувствительности, явлений ультралетаргии ставят современность лицом к лицу с головокружительной догадкой: не скрыты ли под иносказаниями древнейших религиозно-философских школ действительные достижения, к которым наша наука еще лишь на пути?»[80].

В конце 1917 — начале 1918 г. Барченко часто посещал различные эзотерические кружки, продолжавшие регулярно собираться в Петрограде несмотря на хаос революционного времени. А. В. Барченко называет три таких кружка: известной теософки и мартинистки Ю. Н. Данзас, доктора Д. В. Бобровского (двоюродного брата «черносотенца Маркова 2-го») и общество «Сфинкс». Их посетители, уединившись за плотно закрытыми дверьми, горячо обсуждали, однако, не только отвлеченные религиозно-философские вопросы, но и куда более актуальные политические темы. В целом в кружках царила резко антибольшевистская атмосфера. (Квартира Бобровского на Владимирском проспекте, по словам А. В. Барченко, представляла собой «конспиративную квартиру белогвардейцев» — здесь от большевиков в 1918 г. скрывались Марков 2-й, а также ряд террористов, в том числе Борис Савинков.)[81] У доктора Бобровского ученый несколько раз читал доклады «философско-мистического содержания». А в «Сфинксе» А. В. Барченко пришлось однажды вступить в острую полемику с критиками Октябрьской революции, однако его «христианско-пацифистское выступление» не встретило понимания у присутствующих и он покинул собрание. Посещение кружков, впрочем, давало А. В. Барченко возможность пропагандировать свои взгляды — теорию о «Древней науке» — и привлекать к себе единомышленников. Так, он легко сошелся с известным в Петрограде психографологом К. К. Владимировым. Следователям НКВД об обстоятельствах этого знакомства А. В. Барченко впоследствии рассказывал так: «С Владимировым я познакомился в 1918 году, когда он пришел ко мне с профессором Карсавиным»[82]. (Речь, вероятно, идет о Л. П. Карсавине — знаменитом философе, богослове и историке-медиевисте, но это предполагает, что Барченко и Карсавин уже знали друг друга.) Здесь, однако, мы сделаем еще одно отступление от нашего рассказа, чтобы представить читателю нового героя — К. К. Владимирова, человека, который в дальнейшем сыграет немаловажную роль в судьбе А. В. Барченко.

7. К. К. Владимиров — графолог, оккультист и чекист

Константин Константинович Владимиров родился в 1883 г. в Пернове (совр. Пярну), старинном эстонском городке на берегу Балтийского моря. О его родителях практически ничего не известно — сам же К. К. Владимиров указывал в анкетах, что происходит из мещанской семьи. В 1900 г., по окончании перновской гимназии, К. К. Владимиров неожиданно срывается с места и уезжает в Петербург. По всей видимости, это было бегство провинциального юноши-идеалиста в большой столичный город, манивший своими возможностями и соблазнами, что весьма напоминает гончаровскую «Обыкновенную историю». Довольно быстро — очевидно, по чьей-то протекции — Константин устроился на службу, в контору наждачно-проволочного завода Н. Н. Струка, что на Выборгской стороне. Подобно А. В. Барченко, попытался получить медицинское образование, но, как и А. В. Барченко, внезапно оставил занятия. Единственное место в Петербурге в то время, где К. К. Владимиров мог изучать медицину, — это Военно-медицинская Академия. Известно, однако, что администрация BMA обрушила суровые кары на революционно настроенное студенчество в связи с событиями 1905 г. (учащихся либо отчисляли, либо переводили в другие университеты, например, Казанский, где, как мы знаем, приблизительно в те же годы учился А. В. Барченко). К. К. Владимиров же, между прочим, в одной из поздних анкет сообщал о своем революционном прошлом — что в 1900 г. он вступил в социал-демократическую партию, а в 1904 г. перешел во фракцию большевиков. Таким образом, вполне можно предположить, что в 1904–1905 гг. он учился в Военно-Медицинской Академии и был затем исключен из нее, как и многие его сотоварищи. Впрочем, это всего лишь предположение.

вернуться

77

Протокол допроса А. В. Барченко от 10 июня 1937. Цит. по кн.: О. Шишкин. Битва за Гималаи. НКВД: магия и шпионаж. М., 1999. С. 354.

вернуться

78

А. И. Веденский. Обрывки сердца верующего // Вестник труда, № 2, 26 мая 1918.

вернуться

79

Цит. по кн.: О. Шишкин. Битва за Гималаи. С. 354.

вернуться

80

См. Вестник труда, 1918, № 5.

вернуться

81

Цит. по кн.: О. Шишкин. Битва за Гималаи. С. 355–356. Д. В. Бобровский проживал в д. 15 по Владимирскому пр.

вернуться

82

Там же. С. 363.

12
{"b":"538723","o":1}