Дальнейшие события развивались приблизительно так: А. В. Барченко написал письмо главе ОГПУ и председателю ВСНХ Ф. Э. Дзержинскому, в котором рассказал о себе и своей работе. Это письмо К. К. Владимиров затем отвез в Москву на Лубянку. В то же время он связался с Бокием, которого знал по прежней работе в ПЧК. В результате, через несколько дней в Ленинград приехал заведующий секретно-политическим отделом ОГПУ — возможно, по личному указанию Дзержинского — Я. С. Агранов, который встретился с А. В. Барченко на одной из чекистских конспиративных квартир. «В беседе с Аграновым я подробно изложил ему теорию о существовании замкнутого научного коллектива в Центральной Азии и проект установления контактов с обладателями его тайн. Агранов отнесся к моим сообщениям положительно», так впоследствии рассказал об этой встрече следователям сам А. В. Барченко[209]. Вскоре после этого вернувшийся в Питер Владимиров сообщил Барченко, что переговоры с Бокием прошли успешно и что ему надлежит выехать в Москву для доклада своего проекта руководству ОГПУ. Владимиров и Барченко затем отправились вместе в столицу, где встретились с Аграновым и Бокием. После конфиденциальной беседы с последним А. В. получил приглашение на коллегию ОГПУ, где и доложил о своем проекте.
«Заседание коллегии состоялось поздно ночью. Все были сильно утомлены, слушали меня невнимательно. Торопились поскорее кончить с вопросами. В результате при поддержке Бокия и Агранова нам удалось добиться, в общем-то, благоприятного решения о том, чтобы поручить Бокию ознакомиться детально с содержанием моего проекта и, если из него действительно можно извлечь какую-либо пользу, сделать это»[210].
Такова версия событий в изложении А. В. Барченко. В ней, однако, отсутствует один важный персонаж — К. Ф. Шварц. Согласно же показаниям Г. И. Бокия, с визитом к нему в Спецотдел в конце 1924 г. явились трое — Владимиров, Шварц (!) и сам ученый. «Они рекомендовали мне его (т. е. А. В. Барченко) как талантливого исследователя, сделавшего имеющее чрезвычайно важное политическое значение открытие, и просили меня свести его с руководством ОГПУ с тем, чтобы реализовать его идею»[211]. Со своей стороны К. Ф. Шварц о поездке в Москву к Г. И. Бокию рассказывал иначе. По его версии, на той памятной встрече в квартире Кондиайнов А. В. Барченко попросил его отвезти начальнику Спецотдела написанный им доклад об учении Дуйнхор.
«Я дал свое согласие и вскоре Барченко мне передал для доставки Бокию пакет, что я и сделал. В Москву я ездил один. Владимиров в Москву уехал на день раньше. Я с ним встретился на другой день, а потом вместе зашли к Бокию и Владимиров дополнил мою информацию о Барченко»[212].
Таким образом, версия К. Ф. Шварца не согласуется с рассказом Г. И. Бокия. Складывается впечатление, что ленинградские чекисты посещали Г. И. Бокия дважды — первый раз без А. В. Барченко. Основной визит к начальнику Спецотдела втроем — Шварц, Владимиров и Барченко — вероятно, состоялся несколько позднее, после того как Бокий, ознакомившись с «докладом» Барченко, заинтересовался изложенными в нем идеями и пожелал переговорить с автором. Обе рукописи А. В. Барченко — доклад и проект экспедиции в Шамбалу — отыскать в архивах, к сожалению, не удалось.
Несмотря на положительное решение коллегии ОГПУ, организация столь необычной экспедиции встретила немалые трудности. Об этом говорят обнаруженные в архиве Владимирова две коротенькие записки от ученика А. В. Барченко, студента ЛИЖВЯ Владимира Королева, который, как выясняется, также был напрямую связан с Г. И. Бокием.
В одной из них, датированной 26 марта, Королев сообщает Владимирову (оба в то время находились в Москве): «Был сегодня у Г. И. и разговор с ним оставил у меня плохое впечатление»[213]. Но к середине апреля. Г. И. Бокию, как кажется, удалось решить главную проблему, связанную с финансированием экспедиции. Средства, выделенные на нее ОГПУ, составили весьма внушительную сумму — 100 тысяч рублей (золотом), т. е. столько же, сколько советское правительство ассигновало весной 1923 г. на научную экспедицию в Тибет П. К. Козлова. Поверить в это трудно, если только не предположить, что ОГПУ связывало с этой новой экспедицией в Центральную Азию — а речь шла, как мы увидим в дальнейшем, о посещении Тибета и Афганистана — какие-то свои цели. Г. И. Бокию, несомненно, удалось заинтересовать планами А. В. Барченко руководителей ОГПУ — возможно, даже самого Феликса Эдмундовича. В результате А. В. Барченко, который окончательно расстался с Главнаукой вскоре после столкновения с С. Ф. Ольденбургом, поступает весной 1925 г., очевидно, по протекции Г. И. Бокия, в научно-технический отдел ВСНХ, организации, которую, как известно, возглавлял по совместительству Дзержинский. Уволился со своей службы в советско-германском транспортном товариществе «Дерутра» и К. К. Владимиров, также собиравшийся принять участие в путешествии. «Я знаю, что перед отъездом своим Вы, так или иначе будете у меня», писала К. К. Владимирову из Сестрорецка в конце апреля его новая пассия В. В. Зощенко. «Вы не сможете, не должны уехать куда-то бесконечно далеко, не увидев меня, не простившись со мной»[214]. И еще через несколько дней: «Мне очень грустно, что Вы уезжаете. Я знаю, что вы должны уехать, что Вам нужно ехать, и все-таки… Ведь дела и здесь много, нужного, полезного, большого дела. Но ведь Вы — мечтатель и Вам нужно чего-то другого, большого… Если же почему-либо отложится Ваша поездка на Восток, я буду рада, если Вы раз-другой в месяц, можете навестить меня здесь»[215].
Кроме К. К. Владимирова отправиться в Шамбалу изъявили желание и члены коммуны-братства А. В. Барченко — обе его жены Нататья и Ольга, Юлия Струтинская, Лидия Шишелова-Маркова и Тамиил (А. А. Кондиайн). Летом 1925 все они под руководством своего начальника начали готовиться к предстоящей экспедиции. В записках Э. М. Кондайн читаем:
«Мы стали в манеже на Конногвардейском бульваре учиться верховой езде. С неделю ходили раскорякой. Шились перекидные сумы для вьюков. Вышивалось белое знамя с Универсальной Схемой. Учили монгольский. Читали буддийский катехизис»[216].
Книга, о которой идет речь, это переведенный А. М. Позднеевым с монгольского трактат «Тонилхуйн чимэк» (Украшение Спасения), содержащий космологические и религиозно-философские воззрения буддистов[217]. В записках Э. М. Кондиайн мы находим определения двух ключевых буддийских понятий, почерпнутые из этого сочинения: «Что такое Сансара? — Сансара это рождение в муках и постоянное заблуждение. Что такое Нирвана? Нирвана — избавление от всякого страдания и познание (приобретение) истины». Из Ленинграда тем же летом все вместе — А. В. Барченко со своей женской «свитой» и Кондиайны — переехали на дачу в подмосковный городок Верею, где продолжили подготовку. В основном занимались верховой ездой и учили восточные языки — монгольский, урду и, по-видимому, тибетский. (По рассказу А. В. Барченко, студент-монголист Королев раздобыл у Б. Я. Владимирцова русско-монгольский разговорник — по нему и стали изучать современную монгольскую речь. Тибетский же язык учили по учебнику Г. Ц. Цыбикова.)[218]
Сведения о готовящейся экспедиции быстро распространились среди многочисленных питерских знакомых К. К. Владимирова. Один из них, скульптор В. Н. Беляев (также большой почитатель Сент-Ива), даже обратился к нему с просьбой:
