Недолюбливало Федора Петровича и большинство коллег: ну что это, в самом деле, такое — собственноручно купает, лично укутывает, а потом еще и демонстративно целует холерных ребятишек тех самых кандальников…
Гааз был чудаковат и внешне. Носил фрак с жабо и Владимирским крестом в петлице, не по моде короткие панталоны, черные же чулки да башмаки с пряжками. Жил предельно одиноко, весь, без остатка, преданный делу благотворительности. Отчего и умер, к вящей радости злопыхателей, в немыслимой бедности. В заботах о других он не заметил, как лишился всего — и фабрики, и поместья, и даже особняка. В его осиротевшей съемной квартирке обнаружили что-то из ветхой мебели, поношенную одежду, несколько рублей, книги да телескоп: намаявшись за день, Федор Петрович любил поглядеть на звезды — они были единственной слабостью добрейшего старика…
Однажды — в 1834 году, то есть в самом еще начале литературного пути — ГОГОЛЬ написал письмо… своему гению: «О, не разлучайся со мной! Живи на земле со мною, хоть два часа каждый день, как прекрасный брат мой. Я совершу… Я совершу! Жизнь кипит во мне. Труды мои будут вдохновенны. Над ними будет веять недоступное земле божество! Я совершу… О, поцелуй и благослови меня!»
Несколько нелепый порыв, особенно если учесть, что это предполагалось еще и опубликовать. Но важнее-то другое: обещал совершить — и совершил…
А РУССО переписывался с богом, подсовывая послания под алтарь церкви. Ответных почему-то не получал. Отчего, наверное, и разуверился в существовании адресата…
ПАСКАЛЬ всерьез полагал, что прикосновение к христианским реликвиям излечивает, например, слезную фистулу — ну не чудак ли?..
Или вот совершенно другой аспект. Уж и не знаем, как называть это чудачествами. Скорее чудесами рассеянности… Речь о сыне ножевых дел мастера (папа нашего героя кормился изготовлением хирургических инструментов), а впоследствии члене трех академий — Берлинской, Стокгольмской и Санкт-Петербургской — ДИДРО, более известном широкой публике в качестве автора антиклерикального романа «Монахиня»… Его сестра Анжелика была отдана в монастырь, где сошла с ума и умерла. Есть основания считать, что она и послужила прототипом героини. Но это так, к слову…
Первый на свете энциклопедист просто поражал окружающих своей забывчивостью. Для примера: порой, наняв извозчика, он тут же и забывал об этом. А тот исправно стоял у дома и ждал — днями. И Дидро платил. Стало быть, мог позволить себе такую роскошь. А когда-то — порвав с любимым отцом и подавшись в богему, он годами жил одному нелюбимому им богу ведомо чем. Носил серый плюшевый сюртук с разорванными рукавами, его черные шерстяные чулки были штопаны белыми нитками. Жил, где придется, ночевал у друзей, а то и просто сомнительных личностей. По некоторым сведениям, он и женился-то лишь затем, чтобы «временно избавить себя от мучительного чувства голода» (чудесный аппетит Дидро мог бы стать поводом для отдельного повествования)…
Этакий хиппи в молодости, с годами он сделался настоящим чудаком. Мог позволить себе существовать вне времени, не наблюдая ни часов, ни дней, ни даже месяцев. А если в разговоре переставал понимать, кто перед ним (и такое случалось: сидят, лопочут, вдруг — бац: а кто вы вообще?), философ моментально уходил в нескончаемые монологи. Помогало: перебивать смущались, а, дослушав, спешили ретироваться…
Екатерина II, к которой Дидро сбежал из Франции (на время, по совету Вольтера) оказала ему действительно очень своевременную услугу. Издание «Энциклопедии» (35 томов за 30 лет) оказалось делом убыточным. И царица предложила купить его библиотеку. И купила, а бывшего владельца книг приставила к ним в должности библиотекаря. И — человек не от века своего — он был при ней чем-то вроде Казановы при графе Вальдштейне…
Блестящий математик, биолог, философ и даже лингвист, одержимый идеей классификации вообще «всех человеческих знаний» АМПЕР свой трактат о «Будущности химии» сжег. На том простом основании, что написал его «по внушению сатаны». Помимо того: практически отец электродинамики и человек, предвосхитивший кибернетику (это его название), лучше всех вокруг понимавший, что это НЕВОЗМОЖНО, он был убежден, что «поймал» квадратуру круга…
Ампер слыл записным чудаком. Неловкий, неуклюжий, до уродливого некрасивый и в той же степени неряшливый, а с некоторых пор — при всей своей застенчивости — еще и жутко вспыльчивый, он славился небывалой рассеянностью. На лекциях в Политехнической школе «господин Косинус» (так прозвали его студенты) нередко вытирал доску носовым платком, запихав по ошибке перепачканную мелом тряпку в карман. А раз, обедая у кого-то из друзей, остался им (обедом, конечно, не другом же) крайне недоволен. Тут же высказал всё, что думает и, опомнившись — скорее всего, со стыда уже — вскричал: «Завтра же я уволю эту проклятую кухарку!»…
Он мог часами разговаривать с собой. При этом всегда и всюду — «на всякий случай» — держал под рукой огромный зонт… Его часто видели одиноко бродящим и громко скандирующим стихи на латыни… А однажды на улице господин Ампер вытащил кусок мела и начал производить какие-то вычисления на оказавшемся под рукой борту омнибуса, который вдруг почему-то тронулся и уехал…
Самый же расхожий из анекдотов гласит, будто однажды ученый с предельно серьезным видом варил в кастрюльке собственный брегет — а приготовленное для этого яйцо все три минуты держал в руке. Впрочем, эту историю время от времени рассказывают и о Ньютоне…
НЬЮТОН был чрезвычайно рассеян. Просто представьте себе: однажды принялся набивать курительную трубку пальцем племянницы… Рассказывали, что, выйдя из комнаты за какой-нибудь вещью, он чаще всего возвращался без нее… Сэру Исааку ничего не стоило, пообещав принести гостям вина, уйти и не вернуться вовсе, обнаружившись какое-то время спустя в кабинете за работой…
Или вот наш ЛОМОНОСОВ. Известно, что к старости (так пишут: к старости; а он и 54 лет не прожил) Михайло Васильевич стал зело рассеян и за обедом мог положить за ухо ложку (по студенческой привычке он туда перо совал). А принявшись за щи, ему ничего не стоило утереться париком вместо салфетки. Или вот: «Редко, бывало, напишет он бумагу, чтобы не засыпать ее чернилами вместо песку»…
А может, просто пить меньше надо было основателю Московского университета?..
А уж как чудаковат был вычисливший массу Земли и первым на планете добывший чистые водород с углекислым газом, великолепный Генри КАВЕНДИШ! Этот анличанин, благодаря которому каждый неуч теперь в курсе, что вода это «аш два о» был необыкновенно противоречивой личностью. А проще сказать — самым настоящим психопатом шизоидного типа. Эксцентричный и предельно нелюдимый, он слыл редкостным мизантропом и женоненавистником.
Женщин Кавендиш не просто избегал — панически их боялся. Единственной, сколько-то удостаивавшейся его внимания, была домохозяйка, которой он строго-настрого велел устроить так, чтоб остальной вспомогательный женский персонал попросту не попадался ему на глаза. Ослушавшиеся моментально лишались места. К его дому на Клапхэм Коммон (теперь эта улица носит имя ученого) была пристроена специальная лестница, предназначенная для слуг. Парадным входом мог пользоваться только сам хозяин и его гости… С обслугой он вообще предпочитал общаться при помощи звонка. Или записок. Одна из них, адресованная управителю дома, гласила: «Я пригласил на обед нескольких джентльменов и хотел бы, чтобы каждому из них был подан бараний окорок. А поскольку я не знаю, сколько окороков бывает у барана, попрошу Вас самого разобраться с этим вопросом»… Впрочем, гости — сказано слишком смело. Крайне узок был круг лиц, которых великий затворник удостаивал хотя бы ответным кивком. Во избежание необходимости здороваться с кем бы то ни было, он прогуливался посреди мостовой, лавируя меж экипажами. Стоило же кому-либо попытаться заговорить с ним, как Кавендиш моментально поворачивался к наглецу спиной, подзывал кэб и возвращался домой.
