Я горжусь тем, что читал абсолютно бездарные стихи Доктора, слышал его высказывания о музыке, театре, кино. Все это можно использовать в качестве основы для изучения проблемы упадка литературы и искусства в наше время.

Отдельная глава должна быть посвящена развитию арабского языка — я имею в виду исчезновение некоторых слов и появление новых, по сути, чистых неологизмов, не имеющих корней в нашем языке. Появляются и новообразования от привычных слов — «диверсификация», «нормализация», «инициация».

Особо значима личность Доктора для педагогики как пример для воспитания подрастающего поколения, что объясняется удивительной гибкостью его мышления и уникальной способностью менять принципы, если они требуют хотя бы малейших жертв. Последнее утверждение легко подкрепить массой доказательств. Позвольте сослаться на уже упоминавшийся пример «Кока-колы».

Как всем хорошо известно, изящная бутылка появилась в нашей стране в конце сороковых — начале пятидесятых годов и молниеносно завоевала ее, умудрившись проникнуть в самые глухие углы. Помогла небывалая по масштабу реклама. Все только и твердили: «Кока-кола», «Кола-кола». После революции Доктор выступил с идеей производства своего, отечественного напитка, и позиции «Кока-колы» слегка пошатнулись. В начале шестидесятых, в самый разгар антиизраильского бойкота, Кока попала в черный список. Дело в том, что американцы отдали право разлива израильтянам, отчего ввоз напитка в арабские страны стал невозможен.

Пустой рынок жадно поглощал «докторский» товар.

Однако все течет… Через несколько лет крах предприятия стал близкой реальностью, а бойкот стал необязательным. Тогда Доктор в темпе переосмыслил свое отношение к некогда изгнанному американскому напитку и начал всячески содействовать его возвращению на египетский рынок. Головная компания «Кока-кола» незамедлительно узнала (с помощью самого Доктора) о стараниях нового друга и наградила его монопольным правом разлива напитка в национальные бутылки. Такого царского подарка от компании-мультимиллионера может добиться только самый «блестящий» делец, — надеюсь, вы со мной согласны.

Прошу прощения, господа, хочется напомнить еще об одном аспекте этой незаурядной личности. Я имею в виду сексуальные отношения. Многие аспекты представляют интерес. Уже изучение уникальной плодовитости может дать практические результаты. Вполне возможно, что повышенная сексуальность является всего лишь компенсацией скрытой гомосексуальной ориентации.

И, наконец, постоянная потребность самоутверждения и проявляющееся в деловых связях чувство тревоги проливают свет на его отношения с матерью.

Горло пересохло, и слова застревали в нем. Я говорил все тише. Потом замолчал. Медленно обвел глазами комнату. Застывшие лица совершенно бесстрастны. Глубоко вздохнув, как перед прыжком в воду, облизал губы и сделал последнюю попытку:

— Господа, мне необходимо сообщить вам нечто важное. Проделанная работа подвела к открытию тайных связей между самыми несопоставимыми и чрезвычайно важными для всех нас явлениями. Хочу заверить вас, что в ближайшее время мне удастся эти связи раскрыть.

Слушатели разом напряглись, поедая меня глазами, поэтому я постарался высказать просьбу как можно смиренней и мягче:

— Надеюсь, что ваше великодушие позволит мне закончить работу.

Блондин отрывисто бросил:

— Мы ни на чем не настаиваем. Решайте сами.

Потом, задумчиво посмотрев на часы, добавил:

— Наше время истекло; пора уходить. Коллега (он кивнул в сторону Коротышки) останется здесь до принятия вами какого-нибудь решения.

Коротышка собрал карточки с росписью статьи из американского журнала, тетрадь с переписанной статьей и отдал Блондину. Тот молча взял все, потом протянул руку и сгреб картинку с президентом Картером.

Я не осмелился возражать…

Компания с Блондином во главе потянулась к двери. Я сделал попытку проводить зловещих гостей, но тут же был остановлен резким жестом Коротышки. Похоже, ему было вполне удобно за моим столом. — Вы же видели, что на лестнице нет света. Господа могут споткнуться в темноте и упасть с лестницы. Я только посвечу им фонариком…

Урод грубо буркнул:

— У них есть свои фонари. И вообще, в вашей помощи никто не нуждается.

Последний раз недобро блеснули глаза. Я слышал шаги по ступенькам вниз, стук двери подъезда. Все затихло.

Я поднял глаза на отвратительное лицо и только тогда понял, что это — арест. Защемило предчувствие, что добром нам уже не разойтись.

Я присел на край кровати и закурил, пытаясь осмыслить, что произошло.

Сигарета прыгала в дрожащих пальцах. Было непонятно, в каком именно положении я оказался, и что меня ожидает. Вот это и надо выяснить в первую очередь. Я повернулся к уютно расположившемуся за моим столом Коротышке:

— Добро пожаловать в мой дом. Я счастлив видеть в нем и вас, и других членов Комитета, однако, мне необходимо кое-что уточнить. Дело, видите ли, в том, что обдумывание решения может затянуться на некоторое время… — Я не спешу. Решайте, решайте…

Я продолжал нащупывать почву под ногами:

— А если я буду выбирать несколько дней?

Он резко бросил:

— Поймите, я останусь здесь до тех пор, пока вы не скажете своего решения. Даже если вам для этого потребуется год!

Потом чуть мягче:

— Скажу честно, в ваших интересах как можно быстрее преодолеть сомнения.

В наступившей тишине я силился понять жестокий смысл безобидных, вроде бы, слов.

Мой страж великодушно продолжал:

— Я не имею права вмешиваться, но по-человечески хочется вам помочь.

В моем положении любой ухватился бы за эту соломинку. — Как я вам благодарен за участие! Что бы вы мне посоветовали? — Мы предложили заменить Доктора кем-нибудь на ваше усмотрение, но Комитет не ограничивает вас в выборе. Возможно, вы сможете найти вариант, который позволит продолжить работу над той же темой.

Не все потеряно, какая радость! — О, такой выход меня вполне устраивает, но как его осуществить практически?

Коротышка многозначительно протянул:

— Это ваша забота. Думайте.

Вот как раз думать мне сейчас, увы, не удавалось. В присутствии этого субъекта я не мог сосредоточиться, растерялся и занервничал. Во рту пересохло. — А не выпить ли нам чаю?

Он ухмыльнулся:

— Ну, если чай поможет вам думать, не возражаю.

Я встал и пошел к двери, он мигом проделал то же самое — гуськом мы проследовали в кухню.

То время, что я наполнял чайник водой и зажигал газ, он молча простоял в дверях, внимательно следя за каждым движением.

Беспредельность своей зависимости я понял быстро, а именно, когда пошел в туалет. Он коротенькой тенью двинулся следом, выставив вперед ногу, помешал мне закрыть дверь и все время, пока справлялась нужда, проторчал за спиной.

Я открыл кран над раковиной. — Неужели вы думаете, что я сбегу?

Он обозлился. — Не ваше дело, о чем я думаю.

Главное сейчас — успокоиться, вымыть руки и лицо, не спеша вытереться. Прежним порядком — друг за другом — мы вернулись в кухню. Я заварил чай, разлил его по стаканам, взял свой и пошел в комнату.

Выбежав вдруг из-за спины, уродец поспешил занять удобное место за рабочим столом. И это ничтожество меня стережет! — Не могли бы вы сделать одолжение?

Он подозрительно прищурился:

— Какое?

С трудом удалось погасить раздражение. — Не пересядете ли вы во-о-он в то кресло? Я хотел бы сесть за свой стол.

Некоторое время он в упор, не мигая, смотрел мне в лицо, потом медленно обвел взглядом комнату, будто ища подвоха, пожал плечами и сухо бросил:

— Не возражаю.

Казалось, что здесь, на привычном месте, за рабочим столом ко мне вернутся уверенность и спокойствие.

Я попытался вникнуть в ситуацию и невольно посмотрел вперед, через стол. Прямо передо мной, удобно развалясь в кресле, осклабился Коротышка. Какое уж тут спокойствие!

Может быть, господин хочет сигарету? Нет, он не курит. Я поспешно затянулся, боясь, что радетель собственного здоровья запретит и мне курить. Коротышке в это время было не до моих сигарет — во все глаза он разглядывал изображение обнаженной женщины. Пришлось быть любезным!