Он устоял. Было это не так уж и трудно: девушка не отличалась особенной привлекательностью. Но еще через несколько шагов перед ним засветились, отраженные слабым светом газовых фонарей, два блестящих глаза, которые обожгли его, словно два горящих уголька. Он ощутил и тело девушки, его ясно очерченные формы действовали на него соблазняюще, так же, как голодного человека привлекает один вид свежеиспеченного хлеба.

Дрожь прошла по его телу, капитан замедлил шаг. Не зная, что сказать девушке, он таким образом хотел показать ей свою готовность следовать за ней. Девушка сама к нему подошла и, усмехнувшись, сказала несколько привычных слов. Ему оставалось только остановиться, что-то ответить или хотя бы кивнуть в знак согласия. Но в эту минуту из-за ближайшего угла появилась компания, среди которой были две молодые женщины, и двинулась прямо на него. Краска стыда залила капитану лицо, ему казалось, что все, особенно женщины, смотрят именно на него. Пробормотав что-то невразумительное и оставив девушку, он направился, потупив глаза, дальше. Когда компания прошла, он оглянулся. Девушка уже шла в противоположную от него сторону. Может, вернуться к ней? Она все также медленно двигалась дальше, идя навстречу кому-то другому. И капитан продолжил путь, почти довольный, что так получилось. Вскоре его снова охватило возбуждение: почему, когда у него появилась возможность удовлетворить так долго сдерживаемые желания, при этом минуя тот дом, который Панкрац называл «коммуной», он не сделал этого? Да и что за преступление он совершил бы, пойди он туда? Он мог бы пробраться никем не замеченный, а если его и увидели бы, разве у него на лбу написано, какого он мнения о подобных домах и как непоследователен в этом вопросе?

Забыться, забыть обо всем хотя бы на час! Инстинктивно, как это сделал сегодня вечером, отстав от процессии, капитан пересек улицу; тогда он хотел удалиться от чего-то, сейчас к чему-то приблизиться… На той стороне улицы, поднявшись по лестнице, можно было выйти в переулок с публичными домами, первая ступенька была уже рядом, всего в двух шагах.

Перед ним возникло высокое трехэтажное здание, через которое на лестницу вел проход, ярко освещенный газовыми фонарями. Здесь же, только несколько выше, он увидел и лестницу, поднимающуюся к заветному алтарю, сверкающему сотнями зажженных свечей, в сиянии которых заблестели перед ним сегодня вечером золотые генеральские эполеты. Он остановился, окинул взглядом улицу, снял фуражку и вытер со лба пот. Мысленно он увидел себя бегущим вниз по этой улице, спешащим выполнить приказ и тем самым наиподлейшим образом предать свои убеждения, и не только убеждения, но и живых людей с такими же, как у него, убеждениями… Если он способен на такое, то неужели так уж подло было сделать то, на что его толкало естественное желание?

Итак?

Он снова надел фуражку, надвинув ее поглубже на лоб, и уже собирался свернуть в проход. Неожиданно остановился, застыв как вкопанный: из открытого подъезда соседнего дома до него донеслись торопливые шаги, веселый смех и отчетливый возглас:

— Да здравствует коммуна!

Кто-то быстро приближался к выходу.

Капитан стоял ошеломленный. Это были мужские голоса, неужели здесь кто-то может думать о той коммуне? В таком случае, чтобы избежать встречи с ними и все же попасть туда, следует подняться по другой лестнице! — промелькнуло у него в голове, и вместо того, чтобы свернуть в проход, он пошел напрямик. Но уже в следующую секунду столкнулся с двумя молодыми людьми, только что вышедшими из подъезда. Они продолжали смеяться, но, увидев капитана, сразу же перестали и несколько растерялись, впрочем, как и он, когда услышал их возглас. Один из них, правда, быстро пришел в себя и попросил прикурить, в руках он держал сигарету.

Все еще не оправившись от смущения, капитан ответил, что не курит, и уже собирался пойти дальше. Но остановился, вглядываясь в лицо обратившегося к нему человека: где он его видел? Перед ним, освещенный светом газового фонаря, стоял невысокий плечистый юноша и другой — высокий, с бледным добрым лицом, он держал под мышкой газеты. Не тот ли это юноша, что шел сегодня во главе демонстрации рабочих. Он, конечно, он! — все больше убеждался капитан. Газеты под мышкой, тот же призыв подтверждали догадку.

Растерянность, отразившуюся на его лице и в его поведении, не могли не заметить молодые люди. Они тоже уставились на него. Почему-то тот, что пониже ростом, смотрел сверлящим, испытующим взглядом.

Капитан уже хотел уйти, как невысокий проговорил:

— Мне кажется, я где-то видел этого господина… — Капитану вспомнилось замечание тех двух прохожих, что прошли мимо него на главной площади после разгона демонстрации, из которого он тогда заключил, что его подозревают в доносе на них. Может, и этот сомневается в нем? Он почувствовал, как кровь прилила к лицу, и старался скрыть свое смущение, но и молчать дальше не мог. Прежде чем сообразить, что ответить, слова вырвались сами собой:

— Господа, кажется, коммунисты… — Его взгляд скользнул по газетам, которые высокий юноша держал под мышкой.

В ответ второй ехидно заметил:

— Да, сударь, если вообще господа могут быть коммунистами! Если я не ошибаюсь, вы как раз и есть тот самый офицер, которого мы встретили сегодня под вечер на этой улице… Вы не видели здесь процессию рабочих?

В его взгляде и тоне капитан уловил еще большее к себе недоверие и постарался отвернуться, чтобы скрыть заливший лицо румянец. На какой-то миг его взгляд задержался на том месте, где он сегодня столкнулся с генералом, затем, посмотрев вдоль улицы, не идет ли кто, искренне признался:

— Да, видел… Только… — Неужели он хотел добавить, что рабочие понапрасну испугались, перестав выкрикивать свои лозунги? Нет, это ему показалось слишком. Проникнувшись большим доверием к высокому юноше, он спросил его: — Вы здесь живете?

Высокий юноша добродушно усмехнулся и ответил голосом, действительно внушающим доверие:

— Нет, здесь находится редакция нашей газеты. Вы, наверное, слышали о ней? — И, как само собой разумеющееся, показал капитану номер.

Капитан прочитал название, оно было ему знакомо, не раз эти газеты он видел у своего товарища инженера.

— Да, немного… — Доверие, которое вызвал у него этот человек, придало ему храбрости, и он решился заметить: — Как мне кажется, это единственное, что вам еще разрешено… издавать газету…

Молодой человек, вожак рабочей демонстрации, а также, по-видимому, и один из руководителей преследуемого властями рабочего движения, засмеялся:

— Пожалуй, что так! Да и то на нее постоянно налагают арест! Если уж у нас зашел об этом разговор, то, может, вам будет небезынтересно узнать: не далее как сегодня вечером домовладелец отказал нам в помещении, где размещалась редакция газеты, выставив довольно смешную причину… Он случайно оказался на площади, где проходила наша демонстрация, и один сумасшедший полицейский на коне чуть не наехал на него! А старик рассердился на нас: он, говорит, не хочет, чтобы из-за нас к нему домой нагрянула полицейская кавалерия… Могу ли я вас как офицера спросить, какое впечатление произвела на вас наша демонстрация?..

При упоминании о сумасшедшем полицейском капитан вспомнил Васо, его жестокость и те упреки, с которыми он накинулся на него на площади. Поэтому он медлил с ответом.

— Знаете, учитывая мое положение, для меня это действительно щекотливый вопрос… — Вспомнив об отповеди, которую тогда дал Васо, он уже с большей уверенностью продолжил: — Я видел вашу процессию на площади… Видел, как вас разогнали… Сделать это было не трудно… Вас было так мало, всего какая-то горсточка… Поскольку вы еще так слабы, на что вы надеетесь, каким образом думаете достичь цели?

Прежде чем молодой рабочий смог ответить, грубо вмешался второй:

— Разогнали! Что вы имеете в виду? Мы не шли туда сражаться и таким путем добиваться цели! Для этого мы еще слишком слабы, об этом мы и сами знаем! Если же учесть, что мы имеем дело и с предателями, кое-кто у нас на примете…