Ольцша протер платком очки.

— Итак, — решительно произнес он. — Вы едете со мной в Париж… — И Ольцша повторил то, что уже стало известно Ахмату от Кайгина. Тем не менее Ахмат внимательно слушал Ольцшу. Речь его была высокопарна, выражение лица надменно, но от Орозова не ускользнули внутренние колебания шефа, которые тот вынужден был скрывать, используя штампованные выражения «временная обстановка», «сокращение линии фронта» и т. д. После всего сказанного Ольцшей Орозов окончательно утвердился в мысли, что под прикрытием библиотеки Ольцша надеялся заполучить у Чокаевой списки агентов, заброшенных в Англию и СССР.

В пятницу Орозов вместе с Ольцшей и Кайгиным прибыли в Париж. Вдова Чокаева бедствовала, жила уединенно. Ольцша счел за благо для начала послать к ней с визитом Орозова и Кайгина, к которому она благоволила.

— Вот это мило! Откуда вы явились! — едва оправившись от изумления, спросила Мария Яковлевна.

— Из Берлина.

— Как чувствуют себя берлинцы после высадки англичан и американцев?

— Немцы считают, что в короткое время смогут вышвырнуть их из Франции.

— И всех потопить в Ла-Манше… Всех до единого, — повторил Ахмат слова Ольцши.

— Удивительная самоуверенность. Ну, что же вы стоите? Садитесь. Правда, мне нечем вас угощать…

Она открыла буфет. Среди нескольких полупустых бутылок обнаружила шерри-бренди. Некогда роскошная, со вкусом обставленная квартира была почти пуста. Все вывезено или распродано.

— Не беспокойтесь, мы кое-что захватили с собой.

Ели сэндвичи. Пили кофе, подливали в чашки шерри-бренди, дымили дешевыми сигаретами. Можно было сказать, что ужин удался.

— Что вы намереваетесь делать в Париже? — спросила Мария Яковлевна, догадываясь, что гости явились неспроста.

— Мы уполномочены просить вас, Мария Яковлевна, пока не поздно, оставить Париж и выехать в Берлин.

— Кем уполномочены?

— Доктором Ольцшей. Он прибыл с нами. Вы должны согласиться с этим предложением, — вкрадчиво продолжал Кайгин. — Вы просто не имеете права рисковать. При сложившейся обстановке вам лучше всего уехать из Франции.

— Но вы же только что сами сказали, что немцы потопят всех англичан в Ла-Манше. Откуда же такое беспокойство? И почему именно сейчас, а не тогда, когда после смерти мужа я сидела без куска хлеба?

— Немцы хотят, чтобы вы помогли им в эту трудную минуту.

— Разве Каюм-хан не справляется?

— Сейчас не время считаться с обидами.

— Благодарю вас, Кайгин! Благодарю вас за добрые чувства! — со вздохом сказала Мария Яковлевна, — Похоже, что вы искренне хотите мне помочь. Но это невозможно, вы должны понять. Что я буду делать в Берлине, не зная немецкого языка? Здесь у меня квартира и библиотека.

Кайгин словно ждал этого.

— В Берлине, Мария Яковлевна, вы не останетесь без квартиры. Вам не грозит одиночество, вы же говорите по-казахски. А библиотеку перевезут в полной сохранности.

— Не более двух недель назад у меня была встреча с Каюмом. Мы очень крупно поговорили. Он недоволен, что я принимаю у себя в доме земляков мужа. Это, видите ли, подрывает его авторитет. «Позвольте, сударь, — сказала я ему, — разве я не хозяйка в своем доме и не вправе принимать, кого мне угодно?» Он мне на это: «Бывают обстоятельства, когда некоторых посетителей можно и не принимать». Мне кажется, он имел в виду вас…

— Что же было нужно от вас Каюму?

— Архив, — тихо сказала Мария Яковлевна.

— И что вы ему ответили? — спросил Кайгин.

— Что архивы и книги мой муж увез из дома. Вот и все. А Каюм мне не поверил, предлагал деньги, — на ее губах промелькнула брезгливая усмешка. — На самом деле библиотека здесь. Мой покойный муж завещал ее вам, дорогой Асан, и Канатбаеву.

— Вот как? — довольно правдоподобно удивился Кайгин.

— Нам пора. А вы еще не сказали своего решения, — вмешался в разговор Орозов.

— Я все сказала. В Берлин не поеду. Пусть меня оставят в покое. Библиотеку, Кайгин, вы получите. Но, согласно завещанию, это произойдет только после моей смерти.

Возвратившись из Парижа, Ольцша приказал Орозову не спускать глаз с Каюма.

— Имейте в виду, что он непременно повторит свой визит к Чокаевой, либо сам, либо командирует кого-нибудь из своего окружения.

— Мне кажется, что Лукин куда-то пропал, — сказал Орозов. — Двое суток не появлялся ни в комитете, ни дома.

— Немедленно займитесь выяснением причин его исчезновения. Потом доложите мне.

— Слушаюсь.

После разговора с Орозовым Ольцша вызвал секретаршу:

— Приготовьте чашечку кофе. И — я никого не принимаю. — Он включил приемник и настроил его на Москву, больше доверяя русским сводкам.

Ольцша мрачно дослушал сообщение Совинформбюро. После Сталинграда и Курска тяжелые предчувствия неотступно преследовали его. И самое отвратительное, что в такой острый момент находятся мерзавцы, которые хотят обмануть его.

Сообщение о Лукине Ольцша получил от Орозова только вечером. Орозов позвонил ему в гостиницу.

— Слушаю. Где? В Париже? Уже три дня? Ну хорошо… — процедил сквозь зубы Ольцша. — Нет, нет… Вы мне сейчас не нужны…

А через два дня, в среду, Лукин возвратился в Берлин. В пятницу же Ольцше доложили, что Чокаевой в Париже нет. В тот же день Лукин был арестован. Ольцша решил сам допросить его. Рано поутру Лукина привели к нему в кабинет.

Бессонная ночь, проведенная в одиночной камере, не прошла для Лукина даром. За несколько часов он как-будто съежился.

Лицо Ольцши было бледно, чувствовалось, что он еле сдерживается.

— Где Чокаева? Мои люди ездили в Париж и не нашли ее дома. Где она?

— Нет, нет… Я не убивал ее…

— Значит, ты не отрицаешь, что был у нее на этих днях?

— Не отрицаю.

— С какой целью?

— По поручению Вали Каюм-хана; я отвозил пакет.

— Что было в пакете?

— Письмо и деньги.

— Сколько денег?

— Не считал… Но не меньше 20 тысяч франков. Президент сказал: «Повезешь Марии двадцать тысяч франков».

— Что было в письме?

— Я не знаю. Письмо было запечатано. Правда, Чокаева вскрывала его в моем присутствии. Прочла и тут же сожгла.

— Что же она ответила Каюму?

— Письменного ответа она не дала, хотя я говорил, что Каюм-хан ждет ответа. Без письма мне опасно было возвращаться. «Ничего, — ответила она. — Вы тут ни при чем. Это моя воля писать или не писать. Устно передайте, что я ему мешать не буду, пусть выкручивается сам…» Она так и сказала: «Игра окончена. Немцы хотят, чтобы я переехала в Берлин. Нет уж, спасибо. Пусть они с Каюмом выкручиваются сами… А в отношении архивов передай, что библиотеку и архивы получат те, кто указан в завещании».

Ольцша долго молчал. Потом вызвал конвойного.

«Похоже на то, что Чокаева оставила нас в дураках», — подумал он и закурил сигару.

Целый месяц газеты и журналы, издаваемые «Туркестанским комитетом», пережевывали подробности Венского конгресса. Но в конце июля 1944 года другое событие отодвинуло на задний план весь этот разрекламированный маскарад. Из Берлина сбежал заместитель Вали Каюм-хана — Сатар Алмамбетов.

В кабинетах барона фон Менде, гауптштурмфюрера Ольцши, в комитете и в легионе не смолкали телефонные звонки. «Алмамбетов ухитрился получить командировочное удостоверение в Восточном отделе Главного командования». «Арестована группа лиц». «На квартире Алмамбетова проведен обыск».

О мотивах бегства ходили разноречивые слухи. Но умные головы понимали: Алмамбетов — это только первая ласточка. Советская Армия обрушивала на немцев все новые и новые удары. На Карельском перешейке советские войска штурмом овладели крепостью Выборг. В начале мая был полностью очищен Крым. Бывшая союзница Италия объявила Германии войну. Розенберг перенес свой штаб в специальный поезд, выведенный за пределы Берлина. Судьба «Великого Рейха» интересовала все меньше, а на первый план неизбежно выходил вопрос о своей собственной судьбе. Как и Ольцша, Каюм надеялся устроить свое будущее с помощью секретных архивов Мустафы Чокаева.