По крайней мере, Верке в этом плане не повезло гораздо сильнее. У нее грудей вообще не было: торчали на ровном месте соски – словно кем-то сорванные впопыхах и тут же выброшенные два черных опенка, и все. Уж как ей, бедной, приходилось мужиков заманивать… – Нина вздохнула, ощутив даже внезапную жалость к Верке, устроившей ей заведомо трудный полет.

Зато уж всем, что ниже талии, Нина могла гордиться.

Танька вон – во Владик летала, военным морякам глазки строила – а куда ей глазки-то строить?! Ноги как палки и волосатые к тому же. Зимой еще куда ни шло, под капроном сойдет, а летом она их бреет "Жиллеттом" перед каждым вылетом, все икры в черных точках. Потом в какой-то дурацкой книжке вычитала, что если дома без чулок в валенках ходить, то будто бы все волосы на ногах под корень вытрутся и больше уже не отрастут – надела, дура, в июле, в самую жару. Такое раздражение кожи схлопотала, что ноги у нее, как у слонихи раздуло. Так и надо идиотке – тоже мне, секс-граната да без запала! – Нина опять хихикнула и смело выставила перед собой ногу в аккуратной австрийской туфельке. – Мне бы во Владик, уж я бы там, блин… А если бы уж еще и те колготки надела…

Мысль о пропавших колготках с трусиками опять обдала ее холодком обиды на жизнь, но Нина не дала ей снова завладеть собою. Ее приятно грели сами собой пришедшие воспоминания о Веркином напрочь отсутствующем бюсте и Танькиных ногах, заросших густым волосом. Премию отвалят – куплю новые, еще лучше, – просто решила она. Она встряхнула волосами, радуясь, что наконец-то, кажется, избавилась от ноющего в душе неудовольствия. – Нина, чем ты там занимаешься?! – загремел снизу голос перевозочной злыдни. – Ты что по местам не садишь? Сейчас трап обломится. столпились вон! Опять начинается, – вздохнула Нина, чувствуя, как быстро тает только что пришедшее успокоение души, и, протиснувшись узким плечиком сквозь квелую толпу, принялась расталкивать пассажиров по рядам.

Кто-то смаху сел в переднее кресло. Поворочался так и сяк. Опустил спинку. Рощин нехотя оторвался от иллюминатора. Севший тоже высунулся в проем. Рощин узнал парня, стоявшего перед ним на регистрацию. На розовой кепке сверкнул серебряный квадратик значка.

Ишь ты, – неприязненно подумал Рощин. – Значок нацепил! И кресло разложил. Разлегся. Хотя еще не взлетели!

Раздражение наливало его свинцом. Он вытянул свои длинные ноги. И даже вдавил колени в затянутую сеткой спинку. Парень заерзал, пытаясь пристроиться. Снова показался из-за подголовника. Уставился в упор. Кажется, что-то сказал. Рощин не отреагировал. Парень сник. И даже поднял спинку обратно.

Так-то тебе. Не рассиживайся. Как у себя на тусовке, – злорадно подумал Рощин. И огляделся по сторонам.

Впереди наискосок виднелась женская щека. Обвисшая и чрезмерно напудренная. Над ней возвышалась затейливо накрученная прическа.

Через проход от деда сидел грузин. Между ног он втиснул два ящика мандаринов. Он был в прекрасном расположении духа. И перстень сверкал, словно натуральный александрит. Видно, сумел пристроить часть багажа.

Рядом с грузином сидела усталая женщина. На коленях она держала маленького мальчика. Тот крепко вцепился в игрушечного зайца. Рощин улыбнулся. Сам не зная чему. И тут же увидел давешнего бородатого мужика. Тот приближался по проходу. Вместе с овчаркой.

Точно, уже собак своих тащат в самолет, – Рощин почувствовал, как опять впадает в унылое раздражение. Хотя собака в принципе не могла помешать ему. Сидящему у борта. – Будет теперь всю дорогу лаять…

Он опять отвернулся. Выглянул наружу. Толпа у трапа рассосалась. Лишь двое мужчин пререкались с дежурной. Один был, кажется, навеселе. Наконец она сдалась. Мужики радостно загремели по ступенькам. Оставшись без дел, дежурная поднялась следом. И тут же опять начала злобно собачиться. С кем-то невидимым. Уже внутри самолета.

Сколько же яда может содержаться в одной женщине? – почти с одобрением подумал Рощин. – Ни одна гюрза не сравнится.

Излив свое, дежурная сбежала вниз. Из-под крыла вынырнул долговязый летчик в форменном плаще. Посветил зачем-то фонариком под брюхо самолета. Потом исчез за трапом. И возник опять. Только уже не один. С невысоким парнем. Рощин различил темную спецовке и шлем с болтающимся ремешком. Они беспечно облокотились о перила трапа. И завели какой-то беспечный разговор. Точно никуда не торопились. А ждали еще кого-то третьего.

Рощин бездумно наблюдал. Картина была непонятна. И абсолютно его не интересовала. Просто так казалось легче отвлечься от своих мыслей. И погасить внутренне напряжение.

Затем парень вынул какую-то бумажку. Аккуратно развернул ее на мокром кузове трапа. Взял у летчика фонарь. На бумажке осветился золотистый кружок. Полусвет обрисовал худые скулы летчика. И черную ниточку усов под длинным носом. Он нагнулся. Сложился почти пополам. И принялся что-то писать. Потом дернул рукой, ставя подпись. Парень забрал бумажку обратно себе. Они обменялись коротким рукопожатием. И, наверное, добавили еще что-то терпкое. Поскольку летчик коротко хохотнул, откинув голову. Потом кивнул. Оттолкнулся от поручней и взлетел по трапу.

Было слышно, с каким шумом он ввалился в самолет. Что-то приказал стюардессе. Почти сразу мягко хлопнула дверь. И внешние звуки заглохли. Словно их покрыло ватой. Трап внизу откатился. Медленно и совершенно бесшумно. – Уважаемые пассажиры! – потолок затрещал и ожил голосом невидимой стюардессы. – Вас приветствует экипаж Петербургского управления гражданской авиации, командир корабля товарищ Дугарев Николай Степанович… Начав, стюардесса не могла остановиться. И говорила долго. Просто не в меру долго. Разъясняла заповеди пассажира. Устройство самолета "Ту-134". Расположение всяких запасных выходов. Надувных трапов. Резиновых желобов и канатов. Будто в случае чего они действительно помогут. Все эти надувные канаты…

Рощин вздохнул. Возле самолета маячил все тот же парень в шлеме. Что-то щелкнуло. Противно заныло внутри под полом.

Справа послышалась возня. Рощин нехотя обернулся. Его сосед пытался натянуть ремень на плечо. Как в автомобиле. – Что вы делаете? – не удержался Рощин. – Сказала же: ремни застегнуть, – проворчал дед, силясь свести концы ремня. – Да вот не надевается. Вроде я не больно и толстый… – Давайте помогу! – Рощин снял ремень с дедова плеча, перетянул пряжку и туго защелкнул на поясе. – Вот так надо. – Спасибо, сынок! – радостно замельтешил дед. – Я ведь лечу-то в первый раз! К внуку на свадьбу, собрался на старости лет! А ты далёко?

Рощин сделал вид, что не расслышал. И снова отвернулся. Он ощутил потребность остаться одному. Замкнуться в тонкую скорлупу своих мыслей. А дед, судя по всему, попался словоохотливый. Наверняка от страха был готов болтать без удержу. Все три часа. Так, что голова распухнет от пустопорожней беседы.

Парень в шлеме принялся бормотать себе в кулак. Снаружи замигал пульсирующий свет. Крыло то делалось угольно черным в нижней подсветке. То вспыхивало сверху розовым сиянием. Над Рощинским ухом что-то глухо щелкнуло. Потом раздался свистящий вой. Точно где-то включили пылесос. Звук быстро нарастал. И вскоре достиг жаркого грома. Мелко завибрировали стекла. И какие-то другие. Невидимые самолетные железки.

Ну и местечко досталось, – поморщился Рощин. Он посмотрел назад. В метре от иллюминатора вспыхивал под мигалками круглый край двигателя. Обещая грохот над головой всю дорогу. Черт возьми…

В проходе показалась стюардесса. Та самая девчонка, что стояла в тамбуре. Рощин машинально отметил, что личико у нее довольно приятное. Его не портили даже стоящие торчком волосы. И сверх меры намазанная косметика. Форменная юбка была короче кратчайшего предела. Лишь чуть-чуть длинней синего жакета. Пара хорошеньких ножек сверкала, притягивая взгляд.

Как ее зовут? Ведь звали на трапе… Зина, кажется, – зачем-то попытался вспомнить Рощин. И невольно усмехнулся. – Ну, Александр Сергеич! Не умер, не умер еще… Не довела еще жизнь до конца! Если стюардессины ножки в состоянии видеть… – Гражданин, у вас ремень застегнут? – стюардесса строго уставила на Рощина выщипанные бровки. – Так точно, – усмехнулся Рощин. И неожиданно отметил маленькую свежую ссадину на ее правом колене. – А вы мне… пакетик для авторучки дайте, пожалуйста, – попросил он.