– Конечно. Завтра займемся. Идем по домам, мне еще шить и шить…

Денис посмотрел на небо.

– Ася, а почему здесь так солнечно? Ведь уже вечер. Скалы должны давать тень большую часть дня.

– Не знаю, – беззаботно ответила я. – Всегда так. Весь день светло, всю ночь темно.

Он задумчиво кивнул.

– Следующий вопрос: ты действительно собираешься выходить на нем в море? Одна?

– Об этом я еще не думала, – честно сказала я. – Когда закончу строить, наверное, захочу выйти в море. А команды у меня нет. Тебя возьму, если хочешь.

– Я хочу! – поспешно ответил он, словно других вариантов и быть не могло. – Но и вдвоем очень сложно поднимать паруса и поворачивать реи. Даже на бриге.

Хорошо, что его не было со мной рядом в начале затеи. Это «очень сложно» мгновенно ограничило мой горизонт до размеров выхода из бухты. Если бы я не задумалась о необходимости команды, вполне справилась бы сама.

– Я выясню осторожно у парней, готовы ли они. Хорошо?

Мне нравились друзья Дениса. Он, с раннего детства обладавший всеми чертами лидера и притягивавший к себе людей, никогда не общался с кем попало. В его компании, с которой и я иногда проводила время, оказались парни и его, и моего возраста – те, кто ходил в те же секции, что и он. Они своими увлечениями, ритмом жизни и характером либо были похожи на него, либо быстро становились похожи. Среди них набралось бы человек пять-шесть, которых я взяла бы в свою команду с легким сердцем.

– Хорошо. Но…

– Не волнуйся. Это твой бриг и твоя мечта. Никто тебе ни слова поперек не скажет.

Действительно, никто не пытался руководить работой, кроме меня. Никто со мной не спорил, не размышлял, как сделать было бы лучше. Обалдевшие парни в точности выполняли мои указания, превратившись в молчаливый многофункциональный инструмент, если только существует инструмент, абсолютно довольный тем, что ему приходится делать. Денис отобрал в команду девятерых: Володьку, Даньку, Жорку и Семена из клуба спортивного ориентирования, Руслана, Рустама, Ярика, Веньку и Олега из своей секции то ли дзюдо, то ли карате. Все чуть младше его. Денису они подчинялись беспрекословно, мне, на удивление – тоже. Таким образом у моего брига оказалось два капитана, причем мой приоритет не оспаривался, что было, надо признаться, очень непривычно. Хорошее было время.

Мы работали с самого утра и наверное, до вечера – в бухте это было непонятно. Во всяком случае, Лена успевала дважды приносить нам бутерброды либо пирожки и морс из варенья. На второй или третий день она сказала, восхищенно разглядывая бриг, и, видимо, желая сделать мне приятное:

– Кто бы мог подумать! Тихая мечтательница, вся в сказках и приключенческих романах, домоседка и мамина дочка!

Лена никогда не была моей подругой. В детстве, было дело, играли вместе, когда наши мамы приходили в гости друг к другу, но ее игры очень скоро перестали меня интересовать, а ей перестало быть интересно со мной. У нее и ее подруг я заработала репутацию «странной», что было обидно. На мой взгляд, я проводила время с гораздо большей пользой, чем они, читая «сказки» и помогая маме в ее питомнике. Еще обиднее было то, что мнение Лены, очевидно, разделял и Алешка, которому когда-то я очень доверяла. В тот раз она по моему молчанию поняла, что брякнула не то, и окончательно испортила дело, попытавшись перевести разговор на другую тему:

– Все еще не хочешь обрезать волосы?

Далась ей моя коса! Мама тихонько говорила, что моим волосам просто завидуют – они густые, волнистые и красиво отливают перламутром (это единственное мое красивое). Впрочем, я никогда не носила их распущенными, а стричь отказывалась просто потому, что, заплетенные в косу, они не требовали много внимания. Когда коса становилась слишком длинной, я укорачивала ее до пояса, вот и все.

– Нет, – коротко ответила я.

Первые дни парни сильно уставали. Я отправляла их домой, всех, а сама с упоением забивала гвозди и вязала узлы, строгала, пилила и красила. Я не стремилась увидеть свое суденышко готовым к кругосветке, мне нравилось его делать…

По вечерам я навещала бабушку – Мамину Маму, демонстрируя хорошее здоровье и приличный внешний вид, немного помогала ей по хозяйству и уходила домой спать. Очень скоро она убедилась, что со мной просто не может случиться ничего, из ряда вон выходящего, и задавала все меньше вопросов. С бабушкой – Папиной Мамой я лишь вежливо здоровалась, встречаясь на улице. Она меня недолюбливала, хотя, при знакомых, радостно отвечала на мое «здравствуйте», интересовалась делами и даже осторожно обнимала. Каким-то образом и мы с Димкой и Тимкой, и наша мама были для нее лишними.

Парни, как оказалось, парусно-морской темой озадачились всерьез. Дома они по книгам или копаясь в Сети изучали строение парусников, морские уставы и навигацию. Они уже не называли части рангоута «палками» и «деревяшками», а такелаж «веревками», и их речь наполнилась морским жаргоном. На пятый день они все уже прекрасно понимали друг друга, общаясь только на сленге. Они даже распределили роли между собой, и однажды оказалось, что у моего судна не аморфная, а вполне стройная команда со штурманом, боцманом и знающими свои обязанности матросами. Денис в них не ошибся, во всяком случае, на тот момент.

Когда были готовы каюты, я впервые заночевала на бриге. Кто-то из парней притащил старый родительский диван, замененный дома на новый, и я обустроила себе жилье. Я засыпала, качаясь на волнах, и думала, что невозможно быть счастливее. Как же тебя назвать, колыбелька? Флаг я придумала легко. Мою мечту должно венчать нечто самое красивое, а я всегда считала, что нет ничего прекраснее моря, гор и звездного неба. Море на флаге выглядело бы лишним, горы – невнятными, поэтому стеньгу фок-мачты украсило фиолетовое полотнище со стилизованным изображением двух звезд и маленьких планеток рядом. Название я нарисовала сама, короткое и звучное, как положено, латинскими буквами: «Mont Rosa». И абсолютно бессмысленное. Так назывался некий отель в Испании, с которым у мамы было связано что-то очень приятное когда-то очень давно.

Команда молча одобрила и флаг, и название, как и все прочее, что происходило с бригом.

Настало время выходить в море.

– Если нас увидят с берега, что будет? – спросил Володька.

– Ничего, – ответил Денис. – Все поудивляются и решат, что кому надо, в курсе. То есть, у нас, в Солнечном Берегу, так бы и произошло.

Последнюю фразу он произнес мрачновато. Я поняла, в чем дело: он не был уверен, что мы находимся в нашем поселке. Ему не давал покоя солнечный свет в бухте. Всех остальных этот феномен не мучил.

Мы подняли якоря, поймали выходящее из бухты течение и вышли в море. В тот первый раз командовала я. Я нутром чувствовала, что нужно делать, и это было как знакомство: с морем – бесконечной мистической дорогой, по которой можно добраться куда угодно, с парусами – ловушкой для ветра, позволяющей укрощать его и подчинять своей воле, с собственной душой, распахнувшейся навстречу огромному миру. В тот первый раз все мы изменились навсегда. Нам больше не было места дома.

Вернувшись в бухту и бросив якоря, мы долго не могли разойтись. Мы хотели остаться на бриге. Мы слонялись по нему до ночи, а когда стемнело, выбрались на берег и развели костер. Денис играл на своей гитаре мелодию, которую я прежде не слышала, а парни, усталые, повзрослевшие, мечтательно рассматривали звезды. Сверкающая дорожка бежала от костра через выход из бухты к горизонту, и привлекательнее картины я раньше не видела. Если бы мне потом хотелось вспоминать свой бриг и свою команду, я, наверное, часто воскрешала бы в душе то первое, пронзительное и мощное ощущение единства людей, связанных общей любовью. Оно дорогого стоит.

– Уже поздно, – сказал Данька, не двигаясь с места, просто констатируя факт. – Дома кому-нибудь попадет.

– Ничего, – ответил Рустам. – Отовремся, как всегда.