Хенсель посмеялся.

– Только ты можешь выстраивать такие логические цепочки, – похвалил товарища Лебнир, – «Шерлок Холмс».

– Вы мне так и не ответили: как оно там, за границей? Где были? – продолжил спрашивать тот.

– Был я в России, – сразу заявил Хенсель. – Там холодно, но терпимо. Предупрежу сразу: медведи по дорогам не ходят! Люди весьма гостеприимные, образованные, десятки музеев. В общем, есть чем себя занять.

Людвиг внимательно слушал начальника. Сам за границей он бывал редко. Исключением являлась Франция, ведь с французской ячейкой немцы чаще всего сотрудничали, поэтому для Людвига хоть обрывочная информация о другой стране являлась интересной.

– А что у вас нового? – поинтересовался Хенсель.

Людвиг несколько секунд думал, устремив рассеянный взгляд в потолок, после чего ответил:

– Ну… Ничего.

– Правда? – Лебнир слегка наклонил голову, намекая, что уверен в обратном. – А машину сенатора кто подорвал?

Людвиг обомлел. Его взгляд судорожно забегал из стороны в сторону, пытаясь найти защиту. Наконец, он скрестил руки перед собой и произнес, мотая головой:

– Это не я!

Хенсель закатил глаза:

– Боже мой, Людвиг, у нас во фракции есть только один поджигатель-подрывник, и это ты, как ты догадываешься.

Поджигатель-подрывник – это негласное прозвище, которое Хенсель дал своему подопечному из-за того, что Шварц был главным по части вооружения немецкого отдела и артиллеристом.

– Хорошо, подорвать была моя идея, – признался Шварц, – но это Большой Босс приказал «сделать что-нибудь с ним»! Мы сами решаем, как исполнять данный нам приказ, вот мы и сделали: предупредили его.

Хенсель развел руками. Людвиг трактовал приказы по-своему, и, если дело поручается ему, оно может быть выполнено как угодно.

– Чья хоть машина была? – наконец, спросил он.

– Какого-то сенатора из партии «За процветание Германии», – отмахнулся Людвиг. Он порылся в бумагах и, протянув одну из них Хенселю, стал рассказывать. – Гляньте, что они выдумали! Вздумали налоги в два раза повысить.

Хенсель взял из рук коллеги бумагу и стал изучать ее, причем его лицо приобрело весьма удивленное выражение. Чтобы вдруг правящая партия вздумала повышать налоги – это что-то подозрительное. Лебнир готов был поспорить: Альбен уже в курсе и уже прорабатывает речь, чтобы выступить против этого закона.

– Не понимаю, с чего бы это вдруг Канцлеру понадобились деньги, – стал рассуждать вслух Людвиг, зевнув. – Вроде Третьей Мировой не намечается…

– А какой-нибудь финансовый кризис? – осведомился Хенсель. – Не намечается там часом что-нибудь такое?

Людвиг задумался.

– Некоторые аналитики предсказывают финансовый кризис в ближайшие пять лет, – вспоминал он, – однако вы же знаете, как у нас работают аналитики. Ситуация такая же, как и с концом света: придумывают некие фантастические прогнозы, запугивают народ и власть, а как срок придет, так ничего и нет. Весьма маловероятно, что на этот раз что-нибудь действительно свершится.

Хенсель вернул бумаги обратно Людвигу.

– Может, правительство поверило в эти россказни? – предположил он.

Шварц развел руками:

– Может быть и так, но собирать деньги в таких астрономических количествах только из-за предположения на пять лет – это уже не поддается объяснению.

– Почему же астрономических? – поинтересовался Хенсель.

– Подумайте, сколько зарабатывает среднестатистический немец, умножьте это число на среднюю численность населения и на процент налога, и вы получите цифру, где нулей будет как минимум шесть, – рассудил его коллега.

Хенселя всегда удивляло, откуда у Людвига такие познания в области экономики. Расчеты, формулы, цифры с нулями – все это казалось Хенселю темной комнатой, куда лучше и не заглядывать вовсе. Сам же Людвиг Шварц, выпускник экономического факультета, был аналогичного мнения о других вещах.

– Тогда что? – недоумевал Хенсель.

Людвиг пожал плечами.

– Если бы я знал, я бы сейчас спал спокойно, но, как видите, я тут. Надо подождать немного и понаблюдать за развитием событий, – предложил он. – Как правило, такие важные вопросы освещаются прессой, даже теледебаты проводятся. Готов поспорить, с протестом выступит партия «Объединение». Они почти всегда на дыбы становятся, если речь заходит о повышении налогов, платы за коммунальные услуги… Обо всем, что может даже с вероятностью 0.01% привести к восстанию. Что мне в них и нравится, кстати говоря.

Догадывался ли Людвиг о том, что лучший друг главы немецкого отдела – глава партии «Объединение»? Вряд ли, но может быть. У членов «Сопротивления» были связи, и их влияние простиралось далеко. Но, несмотря на свою общительность, друзей у Хенселя, в отличие от приятелей, было немного. В мире существовал только один человек, который видел Хенселя насквозь или же почти насквозь, и этим человеком был Альбен фон Дитрих – остальные держались на приличном уровне, и даже Людвиг. Хенсель и остальные жили в мире, где таким людям, как они – подпольщикам – следует быть очень осторожными в выборе друзей и объектов доверия, ведь любой неосторожный шаг может привести к гибели, быть может, всей фракции. С доверием всегда было тяжело, а в это время кризис еще больше обострился.

Хенсель, покачиваясь на каблуках, вздохнул, но вынужден был согласиться с предложением Людвига:

– Хорошо, подождем.

Шварц кивнул и развернулся к своему столу, продолжая искать важные документы в ворохе всяческих бумажек, записок, заметок и прочего мусора. Тут к нему неожиданно обратился Лебнир:

– Я пока у вас останусь. Будь другом, введи меня в курс дела.

Шварц остановился. Некоторое время он смотрел на Хенселя, после чего подхватил со стола кипу бумаг и в компании Лебнира покинул центр управления.

Следующие три дня для Альбена выдались самыми тяжелыми. Целыми днями он крутился, как белка в колесе, между офисом, домом и зданием правительства. Несмотря на стрессовую обстановку, он держал себя в руках и не позволял ситуации выйти из-под контроля. Альбен являлся живым олицетворением спокойствия и непоколебимости.

Однако к концу недели даже Альбен занервничал: «Объединению» было не угнаться за оппонентами, насколько быстро они предлагали аргументы в поддержку своей точки зрения, однако разгадать тайные замыслы Канцлера Альбен и «Объединение» до сих пор были не в силах. Времени не хватало. Но у «Объединения» оставалась возможность перевесить чашу весов в свою пользу: как правило, большая часть законопроектов, способных повлиять на жизнь общества, обсуждалась в прямом эфире на теледебатах, и, если «Объединение» выиграет эти дебаты, у них будет преимущество. Удивительная система, но она имела огромный вес. Именно на это и рассчитывали члены партии. Дебаты проходили между избранными представителями партий, но один на один, и это еще более усложняло задачу Альбену, ведь выступать предстояло именно ему. Ораторские таланты фон Дитриха обеспечили ему место в правительстве. Своими речами он мог, при желании, остановить все войны на планете, а мог, наоборот, их развязать. Смышленый и энергичный молодой человек, талантливый политик, притом еще и неподкупный и не коррумпированный, был настоящим самородком, шанс найти который – один на миллион.

Но именно это обязывало его ко многим вещам, и публичное выступление не только от лица политической партии, но и от лица народа, который эта партия представляет, как раз входила в этот круг обязанностей. Безусловно, Альбен был не один: его коллеги тоже вносили немалый вклад в общее дело, однако Альбен фон Дитрих являлся тем самым джокером, который картежники являют только под конец игры. Он был опорой «Объединения», и именно поэтому эта партия была так сильна, и даже политические противники вынуждены были расступаться перед Альбеном.

К концу недели Альбен чувствовал себя слегка измученным. У него резко ухудшился сон: каждый раз в голове всплывали какие-нибудь отрывки из документов, совещания… Альбен был утомлен, но сдаваться он не собирался. Раз уж он это затеял, то доведет дело до конца. Фон Дитрих принципиально не отступал ни при каких обстоятельствах.