– Я слабый человек, Хенсель. Жалкий, ничтожный человечек, возомнивший себя кем-то, Россией, – стал говорить Иван. Теперь он напрямую изливал душу Лебниру. – Я понимаю это. Я понимаю, где я ошибался, но я не могу исправить свои ошибки. Я понимаю, что я жалок, и от этого становится только хуже. В последнее время я сам себе противен. Вот сейчас я говорю тебе все, что накопилось в моей больной головушке, понимая, что тебе это, наверное, не интересно, потому что это не твои проблемы, а мои.

– Чужие проблемы легче решать, чем свои, – произнес Лебнир. – Ты хороший человек, Иван. В тебе есть русская душа и все благодетели. Вспомни, сколько ты делал и делаешь для Саши.

– В том-то и дело, что я только делал! – воскликнул вдруг русский, повернувшись лицом к Хенселю. Глаза его были широко открыты, губы подрагивали. – Я делал. Но я так ничего и не сделал.

На мгновение они застыли: Иван и Хенсель. Оба с широко открытыми глазами, один от удивления, а второй на грани истерики. Через несколько секунд Перов опустил плечи и голову.

– Ну вот, теперь я еще и накричал на тебя, – пробурчал он. – И это выглядит так, будто я хочу, чтобы меня пожалели.

Хенсель сочувственно улыбнулся и похлопал Ивана по плечам.

– В таком случае, я это и сделаю.

– Спасибо, Хенсель, – в голосе Ивана теперь не звучало никаких эмоций. Его настроение колебалось также молниеносно, как гоночная машина на трассе: еще один признак глубокой депрессии.

– Петербургские дожди пробуждают в тебе меланхолию? – поинтересовался Лебнир.

– Не в одних дождях дело.

Иван сделал еще несколько глотков водки из горла и уселся на диван, подперев кулаком голову. Писатель сел напротив в кресло.

– Ты знаешь, кто самый страшный враг человека? – спросил Иван вдруг после паузы, бросив взгляд на Лебнира.

– Он сам? – предположил тот, на что Иван помотал головой и заявил: – Память. Память – вот самый страшный враг человека. Память ломает людей, а прошлое добивает…

– Ты временами превращаешься в философа, – сказал Хенсель.

– Все превращаются в философов, когда выпьют, – заявил еще трезвый Иван. Он поднял взгляд на Хенселя. – Спасибо.

Тот встрепенулся.

– Спасибо. Ты был прав. Если выговориться близкому, то станет немного легче, – повторил Перов, вставая. Он даже улыбнулся грустной улыбкой.

– Я рад, что смог тебе помочь, – в ответ улыбнулся Хенсель.

– Из тебя вышел бы отличный психолог, – заявил Перов. – Но ты, не понятно зачем, ушел в политику.

– Как раз понятно, зачем. У меня есть слово из шести букв, которое объясняет многое в моей жизни. И это слово – «Альбен», – произнес Хенсель. – За ним я пойду в огонь и воду.

Иван заулыбался. Вот бы ему, России, иметь хороших, проверенных друзей, кроме Хенселя… Ивану был интересен фон Дитрих, поэтому он решил расспросить Хенселя о нем. Но только позже, когда депрессия его снова заляжет на дно. Перов сильно сомневался, что когда-нибудь сможет от нее избавиться. Пускай он и был лидером одного из самых мощных отделов «Сопротивления», но это не делало его кем-то большим, чем человеком. У него были свои слабости, свои скелеты в шкафу, за которые он часто себя ненавидел.

Александра вела Альбена по коридорам. Хотя, кто кого вел. Альбен спокойно шагал вперед, но даже так Александра еле поспевала за ним. Она старалась держаться от него на небольшом расстоянии, мало ли, что Альбен может подумать. Оставшись один на один с ним, Саша старалась подавить страх, который одолевал ее в присутствии Альбена.

– Вы меня боитесь, – неожиданно заявил Альбен, не смотря на Александру.

Та вздрогнула. Неужели по ее поведению это так заметно? Или этого человека свои методы? В любом случае, девушку такое заявление ввело в ступор.

– Боюсь? – переспросила она. – С чего вы взяли?

– Я вижу это так же ясно, как и ваш образ, – так же монотонно ответил Альбен.

Саша не знала, что ей ответить: пытаться отнекиваться или же признать тот факт, что информатор слегка внушает страх? Но Александра боялась обидеть немца, заявив о том, что его манеры кажутся ей пугающими. Поэтому девушка молчала, не в состоянии выговорить ни слова.

– Я поставил вас в тупик? – поинтересовался Альбен, бросив взгляд на Александру.

Та виновато кивнула. Фон Дитрих усмехнулся.

– Видимо, я так холодно себя вел, что невольно внушил вам страх, – рассудил он.

В этот момент они подошли к дверям комнаты. В штабе русского отдела часть дома была отведена под жилые помещения, так как большая часть сотрудников жила прямо здесь.

– Я не тот человек, которого стоит бояться. Я всего лишь скромный информатор, простой политик. «Сопротивление» может встретиться с гораздо более опасным врагом, и вот его уже стоит опасаться. Не меня. Я не причиню вам вреда, Александра, можете быть уверены, – заверил девушку Альбен, глядя на нее.

Александра заметила, что его взгляд стал теплее: в нем появилось что-то человеческое. Значит, она была права, и Альбен только притворялся таким высокомерным и неприступным. Где-то внутри даже обрадовало Александру. Она улыбнулась и протянула Альбену ключ от комнаты. Тот слегка поклонился и, открыв дверь, исчез в комнате. Несколько секунд Александра стояла перед дверью. Она уже собиралась уйти, когда Альбен приоткрыл дверь и подозвал Сашу поближе.

– Кстати, госпожа Александра, скажу по секрету: судя по реакции моего товарища, вы ему понравились, – произнес он с легкой улыбкой на губах.

Фон Дитрих снова вернулся в комнату. Щелкнул замок изнутри. Саша направилась в свою комнатку, по дороге размышляя над тем, что ей сказал Альбен, в особенности над последней фразой. Получается, Хенсель тоже обратил на нее внимание, как и она на него. Значит, существовала вероятность подружиться с ним.

После того, как Перова заметила полуулыбку на губах фон Дитриха, весь ее прошлый страх по отношению к информатору исчез. Саша поняла: он тоже человек и тоже испытывает эмоции и чувства. От этого девушке стало легче. Теперь она знала, что не окружена безразличными и эгоистичными людьми, пообщаться с которыми она уже успела вдоволь.

Альбен, как только вошел, окинул взглядом комнату. Можно сказать, она не уступала по удобствам отелю с пометкой «четыре звезды». Здесь была удобная кровать с тумбочкой и комодом, диван, телевизор, рабочий стол с креслом, миниатюрный холодильник и отдельная ванная комната. Альбена вполне устраивала эта небольшая комнатка, особенно если учитывать, что вещей, кроме документов и скрипки, у него не было вообще. Это значило, что следовало бы посетить торговый центр, чтобы хоть иметь в запасе чистую рубашку. Из окна открывался вид на тот самый Гражданский проспект. Здесь вполне можно было жить и не волноваться ни о чем.

Альбен разделся и положил скрипку на столик возле дивана. Несколько секунд он стоял в молчании, погруженный в свои мысли, после чего достал телефон и набрал номер – никто не ответил. Потом второй – такая же картина. Наконец, после третьей попытки, Альбену, наконец, удалось дозвониться до абонента.

– Сэр, я бы хотел попросить вас разъяснить, что здесь происходит.

Над Европой кружился снег. Большой Босс сидел в своем кресле, когда раздался телефонный звонок. Этот номер был известен только одному человеку.

– Сэр, я бы хотел попросить вас разъяснить, что здесь происходит, – раздался вопрос.

Фон Дитрих. Значит, Хенсель свою задачу выполнил, иначе бы их обоих уже арестовали. Лебнир никогда не подводил Большого Босса. Он вполне заслуженно занимал свой пост лидера немецкого отдела.

– Хотите пояснений? Что ж, думаю, вы можете их получить.

Когда разговор был окончен, Босс откинулся на спинку кресла и снова устремил взгляд за окно. Последние снега февраля укутывали город, стараясь удержать его в своих ледяных объятьях. Большой Босс рассказал Альбену только часть, которую тому следовало знать на данный момент. Нельзя было раскрывать всех карт даже своим агентам: один неосторожный шаг мог сломать всю отточенную годами систему.