…Богатым на события выдался этот денек у Николая Егоровича Голубева. Не успел он закрыть дверь за Рувинским, как пришлось открывать ее новому гостю.

Мать будущего каторжанина Павлика, как бы невзначай оказавшаяся в этот момент в прихожей, заметила, с каким необычным почтением встретил ее сосед мужчину, сразу показавшего ему какой-то документ. Но как она ни прислушивалась, а ничего из того, о чем говорили в комнате Голубева, не расслышала. Николай Егорович был тих как никогда. Провожая гостя, был взволнован и подобострастен. А на самом, пороге спросил его:

– Скажите, пожалуйста, товарищ майор, а как сейчас к Иосифу Виссарионовичу Сталину в московских органах относятся?

– Как положено, – сухо ответил московский гость.

… – Значит, о встрече ветеранов девятого мая тот человек узнал от Голубева?

– Да, товарищ генерал. Незадолго до нее он звонил в Горький по межгороду. А когда Голубев сказал ему о предстоящем свидании однополчан в парке Горького, звонивший отложил все свои вопросы до нее.

– Не простой у нас противник, правда, Владимир Кузьмич? Откуда, например, он знает, что Голубев – сослуживец Зарецкого? И как смог найти его координаты в другом городе?

– Вот и я об этом думаю, товарищ генерал. Ведь для этого необходимо иметь какой-то доступ к соответствующему аппарату для таких поисков. Давние события, далекие города, не раз менявшие место жительства люди…

– А еще лучше – самому находиться внутри этого аппарата… Кого еще, кроме нас, та передача «Немецкой волны» могла подтолкнуть к таким активным поискам сокровищ «Красного алмаза»? Кому еще книга Зарецкого могла послужить путеводителем в этих поисках?

– Наверное, в первую очередь, – всем бывшим сослуживцам Зарецкого. И тем, кто вместе с ним прятал сейф, и тем, кто услышал о том давнем событии только сейчас.

– Если слушателем этих передач был кто-то из солдат Зарецкого, перевозивших и прятавших сейф, то ему никого и ни о чем спрашивать не надо. А вот если этим слушателем был кто-то из других бывших сослуживцев Зарецкого… Сможет ли он так поставить вопросы, как ставил их тот человек в парке Горького? Заметьте, Владимир Кузьмич, в книге Зарецкого точной даты события нет. И нет там ни единого слова о том, в какой, так сказать, таре находились драгоценности. Бывший сослуживец Зарецкого, непосредственно не участвовавший в их утаивании, свои вопросы может поставить только так: «Где-то?» «Когда-то?», «В чем-то?» А вот наш таинственный незнакомец точно знает – когда и в чем прятали сокровища «Красного алмаза». Он, как и мы, не знает только – где? И, как и мы, ищет того, кто это знает… Значит, Голубев лишь повторил то, что мы уже знаем от Подшивалова?

– Кроме этого, Голубев заметил, что самым продолжительным у того человека был разговор с Бесединым.

– Ну, продолжительный и многообещающий для нас – не обязательно синонимы. И все-таки… Где живет Беседин – выяснили?

– В Саратове, товарищ генерал.

– Тогда – в Саратов, Владимир Кузьмич. Что такого наговорил девятого мая нашему противнику в парке Горького товарищ Беседин?

…Когда Партизан понял, что в большом полиэтиленовом пакете находится высшая форма проявления человеческой щедрости – мозговые кости с изрядными шмотками мяса на них, он тут же долгим, признательным взглядом дал понять Диме Иванову, что простой стажер никогда бы не додумался привезти ему такой гостинец, и отныне он, Партизан, еще до выхода соответствующего приказа по экспедиции, намерен считать Диму Иванова полноправным уфологом – со всеми полагающимися этому высокому званию почитанием и послушанием.

Дима никогда не приезжал на полянку имени ХXV съезда без подарков для экспедиции. В этот раз, кроме щедрого угощения Партизану, подарками стали длинный-предлинный самодельный фонарь, мощным лучом которого можно было, пожалуй, шарить в воздушном пространстве сопредельных областей, и три килограмма свежайших пряников «Ночка».

– Дима, ты нас балуешь, – сказал я. – На сладкое мы не заработали. Нам нечем похвастать. За время твоего отсутствия никаких уфологических происшествий на полянке не случилось.

– Случилось астрономическое происшествие, – сообщил Моня. – Вася с помощью твоего телескопа обнаружил новую звездную туманность. Хочет по праву первооткрывателя дать ей имя Светлого Будущего. Как думаешь, Дима, астрономический сектор ЦК утвердит такое название? Как-то двусмысленно звучит – туманность Светлого Будущего. Правда?

Вася тут же доложил Диме о другом астрономическом происшествии:

– А Моня невооруженным глазом обнаружил новую черную дыру. По праву первооткрывателя намерен назвать ее дырой Антикоммунистического злопыхательства. Я думаю, что астрономический сектор ЦК утвердит это название без всяких проволочек. Никакой двусмысленности…

Перед Димой нам было очень неловко наводить тень на плетень. В редкие часы его присутствия на полянке мы сворачивали работу с аномальным грунтом. С тем большей готовностью подхватывали тему разговора, чем дальше она была от уфологии. Нарочито усердно бодались со светлым будущим и антикоммунистическим злопыхательством. Склоняли Диму к рассказам о его новых конструкторских задумках и горячо обсуждали их. Хотели расширить свои астрономические познания. С радостью и подолгу катались на его чудо-велосипеде… Редкие приезды Димы на полянку мы старались превратить в приятные дружеские посиделки, не обремененные уфологическими проблемами.

И в этот раз Дима был добродушен и улыбчив. Однако сразу стало заметно, что он чем-то обеспокоен. Каждый член экспедиции посчитал своим долгом поинтересоваться причиной его кручинушки.

Я, предположив, что Дима не находит каких-то важных составных частей для задуманного им ледокола, подробно объяснил, как добраться до очень перспективной в этом отношении свалки на берегу речки Чермянки в Бибиреве. Там на целую флотилию материала хватит.

Дима отшучивался.

Когда собрался уезжать, потрепал загривок Партизана и сказал:

– Если больше не приеду… Очень рад был, ребята, с вами познакомиться…

Я положил руку ему на плечо и попросил:

– Дима, да окажи ты нам доверие. Расскажи – что за неприятности у тебя приключились?

Немного помявшись, Дима сказал:

– Завтра меня будет судить товарищеский суд.

Казалось, даже Партизан несказанно удивился, услышав, что у какого-то товарищества накопились такие серьезные претензии к Диме Иванову.

Я спросил:

– И кто его организует?

– УЖКХ ЗИЛа – Управление жилищно-коммунального хозяйства. Бабин, его парторг, настоял.

– Ты не давал товарищу Бабину кататься на своем велосипеде? – предположил Моня.

Проступок Димы Иванова был другого рода.

Дима не только хорошо чувствовал металл и конструкции из него, не только отменно владел ножовкой, молотком, напильником, дрелью, но умел обращаться и с более деликатными инструментами и материалами – плакатными и редис-перьями, тушью, гуашью, ватманом, кисточкой… Со всеми теми причиндалами, которые необходимы для создания так называемого наглядного материала, – того убранства красных уголков и ленинских комнат всех советских общежитий и казарм, без которого эти помещения выглядят так же неприлично, как в некоторых краях дама без паранджи.

Мне, как давнему постояльцу многих общежитий, эти помещения и их убранство были хорошо знакомы.

Стратегический наглядный материал развешивается по стенам красных уголков надолго. Большой портрет основателя правящей и единственной в стране партии. Собранные в плакат фотопортреты членов и кандидатов в члены Политбюро во главе с Генсеком. Генсек и члены – в цветущем сорокалетнем возрасте, кандидаты – чуть постарше. Лозунг аршинными буквами во всю стену – «Партия торжественно провозглашает: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» Исполненный буквицами поменьше призыв: «Учиться, учиться и еще раз учиться!» Плакат, на котором стоящие плечом друг к другу здоровенные малый и девица целят кулаками кому-то невидимому в глаз и обещают: «Если партия прикажет – комсомол ответит: «Есть!»