Заложив и себя, спекулянта, и всех своих родственников-коллаборационистов, Игорь Михайлович на время замолчал. Он с тоской смотрел на Посина.

Тот тоже молчал. Но взгляд его красноречиво говорил: «Оба мы, гражданин Подшивалов, знаем: есть вам, что еще рассказать. Выкладывайте уж все начистоту – зачтется».

– Разрешите закурить?

– Курите.

Игорь Михайлович несколько раз жадно и глубоко затянулся. Лицо его прояснилось. Взгляд становился открытым и чистым. Таким становится лицо у человека, который до этого долго и нудно перечислял, сколько сапожных будок и табачных киосков он взломал, а потом решается, наконец, сказать самое главное – центральную городскую сберкассу обчистил тоже он.

Посин сразу почувствовал: Подшивалов вот-вот скажет что-то очень важное.

– Да, так будет лучше! – тихо, но твердо произнес Игорь Михайлович. – Поехали!

Когда они с Посиным шли по коридору заводоуправления, им повстречался только что возвратившийся из отпуска Шальнов, мастер соседнего участка. «Привет, Игорь Михайлович! Скоро в солнечную Болгарию? Верну-верну я тебе твою драгоценность, не беспокойся…»

«Как же, в Болгарию, – грустно подумалось Игорю Михайловичу. – Теперь как бы действительно на какие-нибудь рудники родина путевку не выписала».

До самого дома Подшивалова они доехали, не сказав друг другу ни слова. Молча вошли в квартиру. Зашли в гостиную. Решительным шагом Игорь Михайлович подошел к книжному шкафу. Открыл его, вытащил из первого ряда и положил на стол «Молодую гвардию», «Как закалялась сталь», «Повесть о настоящем человеке», «Мать»… Взял лежавшую за ними стопку толстых журналов и положил на стол перед Посиным:

– Вот они…

Это были журналы «Пентхауз» за 1974 год.

Ни один мускул не дрогнул на лице майора Посина.

– Это все?

– Один номер я дал на время его отпуска гражданину Шальнову, – не хотел больше юлить Игорь Михайлович. – Ранее у меня брали эти журналы следующие лица: Баженов, Ерохин, Зарембо, Иванцов, Комаров, Синица…

Игорь Михайлович на мгновенье осекся. Посин внимательно, с интересом смотрел на него.

– Товарищ Костюк тоже брал. Все номера до единого. Негативного отношения к увиденному я у него тоже не заметил.

– Костюк – начальник вашего цеха?

Игорь Михайлович кивнул повинной головой.

Посин небрежно полистал верхний журнал.

«Какая все-таки у них качественная полиграфия, – констатировал он про себя. – И все девицы – как на подбор. И такие радостные, такие веселые. Будто не срамоту свою всему миру демонстрируют, а похвальные грамоты – маме с папой… А Подшивалов-то: седина в бороду – бес в ребро…»

Игорь Михайлович оценивал свои действия куда серьезней: «Что может быть позорнее – на порнухе попался. Уж лучше бы шпионаж…»

… – И кем этот человек представлялся ветеранам, Владимир Кузьмич?

– Представлялся он как-то очень хитро и туманно. А в его документы пьяненькие ветераны даже и не заглядывали. Подшивалов понял так, что это – работник каких-то органов. Ищет следы пропавшего в 1941 году огромного сейфа. Его содержимое до сих пор является государственной тайной.

– Кроме Подшивалова, он беседовал с другими участниками встречи однополчан?

– Как говорит Подшивалов, он по очереди деликатно отводил каждого из них в сторонку и спрашивал все о том же – о массивном стальном ящике, который 16 октября 1941 года был перевезен куда-то с улицы Хованской. Куда – вот это и может знать кто-то из бывших однополчан Зарецкого.

– Ну что – началось, Владимир Кузьмич? Сокровища «Красного алмаза» ищем не только мы?

– И надо отдать должное этому человеку, товарищ генерал. Сообразительный. Догадался на ветеранскую встречу сходить, чтобы сразу многих опросить.

– Этот человек не столько сообразительный, сколько хорошо информированный. Откуда, например, он узнал об этой ветеранской встрече?.. Как описывает его Подшивалов?

– Солидный, серьезный мужчина примерно того же поколения – вот и все, что смог припомнить Подшивалов. 9 мая он уже с утра изрядно нализался.

– М-да, свой старт тот человек взял не хуже нашего. Теперь Владимир Кузьмич, мы тем более обязаны с пристрастием опросить всех других участников последней встречи ветеранов в парке Горького. Что могли дать беседы с ними нашему конкуренту? Нам необходимо быстро вычислить его. Дорогу к сокровищам «Красного алмаза» он, похоже, знает не хуже нас? Мы должны успеть перекрыть ему эту дорогу.

А Игорю Михайловичу Подшивалову – когда ему было позволено в тот же день возвратиться к рабочему месту; когда никто не сказал ему многозначительно: «3агляните к нам завтра и возьмите с собой смену белья»; когда не было даже изъято с соседями-понятыми ни одного номера «Пентхауза», – так стало хорошо в этот день Игорю Михайловичу, так отлегло от сердца, что вдруг впервые в жизни приснилась ему Болгария. Будто бродят они босиком с Лили Ивановой по Золотому Берегу, и Лили все поет ему и поет… И только под самое утро начались другие песни. Злой, как собака, бригадир-вольняшка урановых рудников пролаял на всю штольню: «А это чья тачка прямо на дороге валяется, мать вашу!» «Подшивалова, чья же еще», – хором ответили ему одетые в зековские бушлаты и ушанки Баженов, Ерохин, Зарембо, Иванцов, Комаров, Синица и Шальнов. А бывший начальник 16-го Цеха ТЭЗа Костюк, старательно накладывая в свою тачку руду, угрюмо добавил: «Опять порнуху свою где-нибудь прячет, вместо того, чтобы вину перед родиной искупать…»

Немало аномального грунта было уже перелопачено, а драгоценный сундук все никак не откапывался.

Чтобы разговорчики о ценности нашей экспедиции для советской уфологии не становились все более пораженческими, я, ее начальник, должен был изобретать для разговорчиков другие темы.

– Комиссар, а где песня? – игриво спрашиваю, облокотившись на черенок своей лопаты. – Ты подобрал народную песню, в которой отражены вековые чаяния простых уфологов-кладоискателей? Запевай, а мы с Моней подхватим.

– «Интернационал», например, – подсказал Васе народную песню Моня.

Васе с утра нездоровилось, нашего с Моней игривого настроения он не поддержал.

– Думаешь, уколол? С «Интернационалом» шли по жизни люди такого калибра, которым некоторые фальшивые завсекторами и в подметки не годятся!

– Спой, Васенька! Спой, светик, не стыдись, – просил «фальшивый завсектором». – Или окромя названия ничего не помнишь?

Живой разговор не должен был усугубить Васино недомогание. Развиваю песенную тему:

– Мы понимаем, Вася, как нелегко тебе будет петь «Интернационал» вот здесь, в глуши, безо всякого музыкального сопровождения, без товарищеской поддержки других певцов-партийцев…

– Без фонограммы… – напомнил Моня о самой главной поддержке всех партийных песнопений.

– Да, Вася, – посочувствовал я, – «фанера» разлагает певцов даже самого крупного калибра. Так ты пропусти то, что подзабыл. Плюнь на рифмы, в них ли дело.

– Можешь даже этот «Интернационал» своими словами пересказать. Прозой… – Моня был и вовсе снисходителен к партийной памяти комиссара. – Интересно будет потом сравнить с оригиналом…

И тут – назло всем подозрениям в исключительно «фанерном» исполнении всеми партийцами своего гимна, несмотря на переувлажненный нос, хрипы и чихи, – Вася вдруг запел. Негромко, фальшивя на каждой ноте, но с чувством:

– Это есть наш последний и решительный бой…

Мы с Моней, взяв лопаты «на караул», подчеркнуто внимательно слушали.

– …Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…

– Моня, не мешай! – предупредил я Монино желание покритиковать Васино пение. – С комиссарскими вокальными данными петь гимны – это подвиг. А признавать и уважать надо даже подвиг политического противника.

– …с Интернационалом воспрянет род людской… – мужественно боролся с тяжеловесной партмелодией Вася.

– Нет, ты, Алик, как знаешь, а я иду доносить, – решительно сказал Моня. – В этом исполнении есть все признаки антисоветской деятельности. Статья 58-я.