Все это могло вот-вот насторожить «Светит месяц», с какой бы податливостью не воспринимали там компромат на Пермь. Заведующий аналитическим сектором экспедиции своим острым локтем несколько раз чувствительно вдарил Главному Теоретику уфологии в ребра, и я оставил наконец в покое догорающие руины пермской аномальной зоны.
Члены московского оргкомитета удовлетворенно поглаживали свои блокнотики. В них теперь были не глупенькие припевки деревенских старушек, а бомба. Когда она в нужную минуту разорвется на учредительном съезде, то на том месте, где была в уфологии Пермь, останется лишь дурно пахнущее пятно, какое-то время еще искажающее вокруг себя любые контакты.
– Пермь еще приползет к нам на коленях! – сверкнули в ночи глаза Германа.
И столько было в этом возгласе убедительной силы, что всем сидящим в кружке уфологам зримо представилась дорога от Урала на Москву и ползущая по ней на коленях пермская депутация. Впереди, низко склонив к самой земле повинную голову, ловко перебирал согнутыми ногами Бородулин. Другие пермские сепаратисты, стараясь не отставать, сверлили гневными взглядами черные пятки своего предводителя и громко попрекали его: «Из-за тебя, строптивец, муки претерпеваем! Москва завсегда свое возьмет…»
Уходили члены московского оргкомитета, весьма довольные результатами своего похода. Долго по очереди жали руки мне и Моне. Просили передать наилучшие пожелания занемогшему Контактеру экспедиции. Поделились слышанным о борьбе с куриной слепотой и заиканием.
Уже отойдя на несколько шагов, Анатолий Васильевич вернулся и смущенно спросил у меня:
– Извините, пожалуйста… Вы назвали в том ряду светлых зон Москву. Это действительно так, или вы это… из патриотических соображений?
Я тоже слегка смутился.
– Если быть точным, в том ряду была названа Рязань. Но ведь это, согласитесь, почти одно и то же.
Окончательно прощаясь, я попросил Анатолия Васильевича выступить на съезде от нашего имени с инициативой – установить День уфолога 15 мая. Мы полагаем, что наш вклад в советскую уфологию дает нам право на такую инициативу. Анатолий Васильевич заверил нас, что положительное решение этого вопроса станет для всего московского бюро делом чести.
Оживленно переговариваясь, «Светит месяц» уходил в ночь.
Перед сном я поделился с товарищами своими соображениями о предстоящих событиях в уфологии.
– Если на съезде возьмут верх такие крутые ребята, как Герман и Бородулин, то стране в недалеком будущем не избежать революции. Она пройдет под лозунгом: «Вся власть – уфологам!» После ее победы вся государственная номенклатура будет состоять из ветеранов уфологического движения с дореволюционным стажем. Тот, кто откажется верить в НЛО, будет объявлен контриком. Их дела будет рассматривать уфологический трибунал. Ход показательных процессов над такими отщепенцами будет широко освещаться в «Уфологической правде». Приговоры будут очень суровыми…
«Нет – уфологической диктатуре!» – единогласно решили на полянке имени ХХV съезда. Ни московскому главку, ни Перми не сделать нас своими марионетками. Мы и сами по себе представляем немалую ценность для советской уфологии. Какую именно? А вот дайте только откопать драгоценный сундук…
Глава Х. «Аврора» уже на Гудзоне
Человеческое сознание и так-то – всегда инвалид той или иной группы. И кто только не норовит поупражняться в увлекательном творческом процессе – ещё более усугубить эту инвалидность.
Особенно охоча до таких упражнений родня. И чем она ближе – тем лучше удаются усугубления.
Назначив себя ближайшей родственницей каждого советского человека, «родная» КПСС стала и главным пестуном его сознания. В результате ко всем прочим его врожденным и приобретенным повреждениям прибавилась еще и партинвалидность. Без крепеньких костылей, сколоченных из руководящих указаний ЦК, или хотя бы без кривой клюки – «Есть мнение, товарищи…» – сознание советского человека уже не ходок. Мятое-перемятое, битое-перебитое оно со временем становится слугой кого угодно, но только не своего хозяина.
Совсем был бы швах человеку с его рабским сознанием, да есть у него, к счастью, вольное подсознание. И сколько пресмыкалось днем одно – столько ночью отбунтует другое.
Бунтует во сне человек. И на ближайшую родню он там руку поднимает.
«За границу едете, Игорь Михайлович, поздравляем!» – все чаще говорили при встрече мастеру 16-го цеха Тольяттинского электротехнического завода Игорю Михайловичу Подшивалову знакомые и сослуживцы. Он счастливо улыбался: «Да какая там заграница – Болгария». Или еще чаще: «Скажете тоже – заграница. Я ведь не в Америку еду…»
Как и положено было всем будущим советским загрантуристам, Игорь Михайлович изучал Болгарию. Знал, как называется правящая партия страны, имена ее первых руководителей, запомнил даты ее главных национальных праздников; имел неоспоримые доказательства того, что Болгария – вернейший союзник СССР по Варшавскому договору и надежный партнер в СЭВ. Не раз заглядывал в атлас мира: территория Болгарии – три тысячи квадратных километров (ну разве сравнишь с нашими просторами); административное деление – 27 округов и один городской округ (не многовато ли для такой скромной площади); столица – София (посмотрим-посмотрим на столицу); важнейшие города – Пловдив, Варна, Бургас, Толбухин… (в некоторые из них тоже заглянем).
Любил теперь Игорь Михайлович представить себе, как, откупавшись в Черном море, и вволюшку отлежавшись на Золотых песках, приходит он в уютное прибрежное кафе. Скромно садится за свободный столик. Но его приход не остается незамеченным. Посетители кафе начинают перешептываться и все с большим интересом посматривать в его сторону. Вот, посовещавшись, они делегируют к нему толстого, усатого, удивительно колоритного в своем национальном костюме дядьку. Он подходит к Игорю Михайловичу и вежливо спрашивает: «Русский?» «Русский!» – с гордостью отвечает Игорь Михайлович. И без того приветливое лицо болгарина расплывается в широченной улыбке. «Русский!» – оборачиваясь к землякам, кричит он. «Русский! Русский!» – громко и радостно подхватывают все посетители кафе. И что тут начинается!.. (Лишь мысленно представляя себе это всеобщее ликование, Игорь Михайлович поеживался от смущения). Его стол начинает ломиться от всего, чем богата щедрая болгарская земля и кухня гостеприимного кафе. «…А теперь – за вечную и нерушимую болгаро-советскую дружбу! – предлагают очередной тост болгарские друзья. – За вами, русскими братушками, мы – как за каменной стеной!» И как-то так стало получаться из многочисленных тостов его новых друзей, что и на Шипке туркам перцу подзадал тоже он, Подшивалов Игорь Михайлович.
И он старался в долгу не оставаться: «А ваш-то Димитров – вон как звонко отхлестал фашистскую фемиду по мордасам!.. А еще хочу сказать, что погрузчики, изготовленные в одном из крупнейших городов Болгарии, Толбухине, – это самые надежные помощники и в нашем 16-м цехе, и на всем ТЭЗе. Так держать! Выше знамя социалистической интеграции! А теперь, товарищи, давайте споем „Алешу“…»
И вот ведь какой феномен. Наяву представления о Болгарии давались Игорю Михайловичу легко, непринужденно, даже в охотку. А снилась только Америка.
Ни Болгария, ни Черное море, ни кафе, где он пел «Алешу», не приснились ни разу. Он уже перестал в ответ на всякие заигрывания отвечать, что он-де не в Америку едет, а выковырнуть из подсознания этот американский пунктик никак не удавалось. Америка снилась и снилась.
И ладно бы эти сны были с каким-нибудь безобидным туристическим уклоном – прогулки по Диснейленду и Голливуду, осмотр статуи Свободы, посещение ключевых матчей НХЛ и НБА. Нет. Во всех своих американских снах Игорь Михайлович раз за разом дискредитировал высокое звание советского человека.
Вот и в этот раз.
Уже в Нью-Йоркском аэропорту он развязно сказал обступившим его журналистам, что решения последнего съезда КПСС не могут не вызвать у него горькой усмешки. Уж сколько их было – этих «исторических» съездов, а воз и ныне там. Как была в Тольятти колбаса только по талонам, так и осталась; как было это одно название, а не колбаса, так и есть; как не было там в магазинах мяса, так и нет его; и чего там только еще, как говорится, нет…
