Хрупкое чувство ещё только робко прорастало в первую любовь, которую он не мог до конца осознанно прочувствовать, а тем более как-то выразить и поэтому скрывал свои чувства, порою страдая от этого. А сейчас, когда их разделяло пространство и его несвобода, Жека написал ей письмо, надеясь наладить, таким образом, отношения с Верой, которых в прошлой жизни у него просто не существовало.

Многим в их классе Вера казалось лучшей девушкой и в неё, наверное, были влюблены почти все мальчишки-одноклассники. Некоторые из них её выделяли и оказывали дружеские знаки внимания, другие, напротив, притворялись, держались по отношению к ней ровно и даже несколько равнодушно.

Линия поведения Жеки по отношению к Вере Капитоновой была своеобразной и непредсказуемой, а иногда даже переменчивой в течение одного дня. Но за его маской шутника и острослова скрывались глубокие и искренние чувства, которые он таил от неё, делясь сокровенным лишь с Андрюхой Истоминым – своим лучшим другом.

Умница Вера, как наблюдательная и душевная девушка, что-то в нём замечала, о чём-то догадывалась, но всё-таки считала его немного странным и дружила, на зависть многим, с парнем совсем из другой школы.

Тот день, когда Жека получил письмо от Веры, стал для него первым днем, наполненным пусть тихой, но настоящей радостью за всё время, проведённое в неволи. Так началась их непродолжительная переписка – обычная для двух ещё юных людей, у которых короткое прошлое в их судьбах отдалялось, и наступала пора взросления. И в этой переписке не нашлось места даже для какого-нибудь намёка на их взаимные чувства.

Однажды Жека обратил внимание на зачеркивания в конце Вериного письма и попытался в них разобраться, а разобравшись, сумел прочитать неразборчивую из-за множества зачеркиваний фразу: «Всегда твоя, Вера».

Жека поразился и не поверил своим глазам, но после тщательного изучения перечёркнутого текста убедился в том, что это именно так, а не что-то другое.

– Всегда твоя… Вера… – шептали его губы такие простые и бесконечно дорогие для него слова.

Весь остаток того дня Жека находился в упоении от любви и, очутившись в её сладком плену, ещё несколько дней, последовавших за этим радостным для себя открытием, перевыполнял в промзоне все нормы выработки на строительных работах.

Цензура переписки осуждённых, существующая в колонии, исключала всякую её приватность, особую откровенность в ней и тем более интимность – чем меньше слов, тем лучше!.. Правда, между друзьями чтение своей переписки до и после цензуры процветало и чем-то зазорным уже не считалось.

Зотов иногда показывал письма другу Саньке. Он был старше на десять лет, к тому же имел опыт семейной жизни.

– В своей Неверов милой Вере письмецо я настрочу, – подшучивал над ним Санька чуть ли не стихами. – Пиши, пиши… Здрасьте, Маша с Уралмаша, пишет вам влюблённый Паша!

Прочитав последнее письмо к Вере, он остался чем-то недовольный и выразился по поводу его содержания довольно резко:

– Жека, ты чего сопли жуёшь, а?.. Ты мужик или кто?!.. Нравится деваха – так и пиши… И нечего кругами ходить!

Жека воспринял критику своего друга и переписал письмо заново. Что он там насочинял, сейчас Зотов припомнить в подробностях уже не мог. Но вскоре получил короткое ответное письмо Веры, где она извинялась перед ним и сообщала, что писать ему в дальнейшем больше не будет. Причин никаких в письме указано не было, но Жека посчитал, что он, наверное, сморозил какую-то глупость в своём последнем письме и чем-то, видимо, обидел Веру.

На этом их переписка оборвалась, и для Зотова это был удар, но судьба у него складывалась так, что к ударам и прочим её крутым изгибам Жека начал уже привыкать.

Зотов взрослел и драматические события в его судьбе только ускоряли этот процесс. А его чувства к Вере не были простой влюблённостью – они были гораздо глубже и этим чувствам предстояли ещё новые испытания. Но взрослеющий Зотов продолжал оставаться в душе неопытным мальчишкой Жекой и всё ещё надеялся, что будущая встреча с Верой Капитоновой принесёт ему что-то необычное и его жизнь наполнится необходимым смыслом, которого так в ней не хватало.

От вокзала в Неверове до родительского дома он не просто шёл, а летел, словно на крыльях, паря над сугробами заснеженных улиц… И Жека, запрокинув голову, со сладостью вдыхал морозный воздух и оглядывал пятиэтажки, похожие на настоящие небоскрёбы после приземистой и бревенчатой Найбы.

Радость встречи с родными прошла, а утром, оставшись дома один, Зотов загрустил от возникшего чувства одиночества, которое потихоньку закрадывалось в его душу. Чтоб поскорее вырваться из паутины неожиданной меланхолии, он позвонил Валерке, старому приятелю по школе, который жил неподалёку. Валерка обрадовался его звонку и успел сообщить ему некоторые новости из жизни их общих знакомых. Они договорились встретиться, а после этого Жека отправился на вокзал, чтоб купить билет на обратную дорогу.

С вокзала Жека возвращался пешком через пустынные в это время дворы и в одном из них столкнулся лицом к лицу с девушкой. Ей оказалась Лена, младшая сестра его друга Андрея Истомина, с которым они переписывались до самого лета.

Шёл 1968 год и в социалистической Чехословакии происходили известные события. Андрей служил в группе советских войск в восточной Германии и в своём последнем письме намекнул ему, что по определённым обстоятельствам прерывает их переписку на некоторое время и просил не беспокоиться по этому поводу.

Политика в то время Жеку не занимала, а отголоски мировых политических событий того лета едва доносились до них. Осуждённые жили в зоне, а это был другой мир, где новостями геополитики большинство из них, грубо говоря, интересовалось по большой нужде в местах общего пользования и чаще всего по газетным обрывкам.

Зотов был готов к паузе в их переписке, поскольку осенью ему предстояло покинуть зону и сменить уже обжитой лагерный барак на условную свободу, и отбывать остаток срока на стройках народного хозяйства. Жека не знал только точного адреса своего будущего местонахождения. Он написал Андрею об этом и предложил поддерживать отношения, пока всё утрясётся, через своих родных.

Ленка ещё недавно нескладная, худенькая и голенастая девчонка превратилась с той поры в стройную, интересную девушку, которая стояла перед ним и застенчиво улыбалась.

– Привет, невеста! – произнёс удивлённый Зотов.

– Здравствуй, Женя, – всё ещё смущаясь, проговорила Лена.

Зотов уже отвык от своего имени, поэтому оно прозвучало из уст девушки не только неожиданно для него, а даже чуточку нежно. Зотов сразу спросил её о брате, так как ни сам, ни от своих родителей ничего о нём не знал с той поры, когда получил от Андрея последнее письмо.

Лицо Ленки сделалось грустным и, похоже, она была готова расплакаться. Лена отвернулась от него, поправляя платок, и тихо сказала:

– Он пропал…

– Как пропал?! – переспросил ничего не понимающий Зотов.

– Мы не получали от него писем больше трех месяцев. И папа написал начальнику их части, – сказала Лена, смахивая слезы. – А потом оттуда пришло письмо и ещё в тот же день повестка из комитета…

– Что такое?.. Какой комитет?! – недоумевал Зотов.

– Государственной безопасности… есть такой в городе, – ответила Лена.

– Что с Андреем?.. Что случилось?! – заволновался Зотов, чувствуя неладное.

– Он самовольно покинул расположение части, – почти заученно произнесла Лена. – Он в розыске… Он пропал, и его будет судить трибунал.

Опешивший Зотов и грустная Ленка замолчали одновременно, и хотя Зотов ещё не знал всех подробностей происшедшего с его другом, но чутьё подсказывало ему, что эта беда и беда большая.

– Да, очень жаль… – нарушив молчание, произнёс Зотов с тоской в голосе. – Я думал, что один такой – выходит, нет… Андрюха в переплёт ещё похлеще попал!

– Мы об этом никому не говорим, – сказала Лена. – Пока ничего ещё неясно!