Итак, дилемма: молчи или восхваляй. Последнее было выгоднее, и поэты, ашуги, акыны в стихах и песнях восхваляли Сталина, сравнивая его с горным орлом. Ведь он был кавказец. Но это если и был орел, то орел-стервятник, питающийся трупами тех, кого обрек на смерть в застенках и на гибель в лагерях. Выслуживались клеветники и «стукачи», то есть информаторы — секретные сотрудники. В царское время их, кажется, называли филерами. Нередко в лагерных условиях стукачи «таинственно» умирали. На производстве это случалось как авария или обвал в шахте, в бараке лагеря — это заточка в грудь спящего стукача.
Итак, я вышел из лагеря на «свободу». Осталось после семи лет лагерей три года поражения в правах, т.е. был рабом, остался не римским вольноотпущенником, а полурабом под надзором «всевидящего ока». Что это для меня? Туманный рассвет или призрачный лунный свет сквозь черные тучи?
Но о жизни Мстислава — «вольняги» я, если Бог даст мне силы и здоровье, быть может, еще напишу. И это будет «Ненастный день», а может «Туманный рассвет».
Глава 59
Мир злобы мною не любим.
И я, по жизни пилигрим,
Лишь верю в собственные силы
И трачу их, шагая до могилы.
Мстислав Толмачев
Если кто-то, читая мои воспоминания, выскажет удивление, почему я подчас оправдываю жестокость и второе — почему критика жестокой эпохи так запоздала. Отвечу своим афоризмом: «Побывавший в зубах Сатаны вряд ли преисполнится Христианского смирения и всепрощения».
О критике того, что названо сталинизмом — даже способный анализировать и независимо мыслить, не сразу может подвести итог анализа эпохи. Для этого нужно время, наблюдение и анализ фактов, собственные переживания. Скромно назову так — надо выстрадать и пережить, тогда, по возможности, объективно оценишь эпоху.
И еще, а это главное, ведь я пишу эти воспоминания на склоне своих прожитых лет. Жизнь ломала и трясла меня, порождая мысли, оценивающие действительность и даже дающие переоценку главных таких понятий, как жизнь и смерть.
Еще в заключении я узнал, что в Певеке утром на разводе бригад заключенных на работу прямо у ворот лагеря охранник застрелил Счастного. Того самого вора-психопата, который подрался со мной, когда мы плыли по Колыме. Наверное, его психика была уже настолько больна, что он помимо ругани «прыгнул» в сторону охранника. Естественно, в ответ — выстрел. Стреляли, как я уже говорил, без всякого повода, а тут повод был. И этот случай всеми воспринят был как очередной эпизод, обыденное явление.
Мне рассказали о групповом побеге под руководством бандита-людоеда Чебунина на прииске «Красноармейском». Конец августа — начало сентября. В тундре — ягода голубика, навигация в разгаре. Охрана бросилась в разные стороны, пытаясь наткнуться на следы беглецов, руководствуясь соображениями о возможном пути этих заключенных. Однако Чебунин схитрил: он увел группу беглецов на сопку, возвышавшуюся над Пыркакайской долиной, значит, над «Красноармейским», и там на небольшом плато, точнее полянке между сопок, расположился. В ночное время Чебунин и его «команда» спускались с сопки в поселок и грабили. Ограбили магазин и склады, запасаясь продуктами, одеждой, обувью и даже палатками и спальными мешками. Тщетно обыскивали бесконвойных заключенных и предполагаемые места, где можно было спрятать украденное. А «рейды» воров продолжались. Но вот выпал снег. Какой-то охранник рано утром пошел на охоту, надеясь подстрелить зайца, и вдруг на снегу увидел следы, ведущие вверх, на вершину сопки. Следы были свежие, оставленные кем-то обутым в новые валенки. Идя по следу «охотник» обнаружил между сопок полянку, а на ней палатки и у небольшого костра группу людей в новой одежде и валенках.
Охранник буквально скатился со склона сопки. Дальше все, как обычно — тревога, «лагерь» Чебукина захвачен врасплох. Сколько постреляли беглецов и сколько сдавшихся взяли живыми, я не знаю. Было уже утро, и Чебунин в спальном мешке лежал в палатке. На требование выйти из палатки он, естественно, ответил отборной руганью, и охрана его пристрелила в спальном мешке, где он ночевал с таким комфортом.
О смерти еще одного из убийц братьев чукчей я при встрече известил Ымтыкая. Пусть меня кто-то осудит, а, может, и Бог, но смерть жестоких и подлых никогда не вызывала у меня сожаления. Я жалел невинно загубленных, погибших и погибающих от произвола служителей сталинской системы и от рук тех, кто в условиях произвола губил других людей. Имею в виду уголовников, убивавших «мужиков» и «контриков» за вещи, за пайку хлеба. Вот этих гиен и шакалов, порожденных режимом, мне не было жалко. А система, созданная диктатурой Сталина и его холуев, создала в лагерях то, что на языке заключенных называлось «сучье движение».
Сталинская система изобрела еще один способ истребления людей. В системе лагерей стал насаждаться своеобразный режимный прием: из среды заключенных набирать так называемую «самоохрану». Конечно, в самоохрану администрация лагеря набирала людей не из осужденных по 58-й статье, а только из среды уголовников, «друзей народа». И вот в лагерях появились парни с нарукавными повязками, своеобразные помощники охранников и конвоиров. Тех, кто пошел на такую службу воры «в законе» называли «суками» или ссучившимися ворами. И в лагерях началась резня. «Честные» воры резали ссучившихся, а те в свою очередь резали «честных», не ссучившихся. Когда-то кто-то из мыслящих авторитетных уголовников высказал чисто житейский лозунг: «Работай где можешь, но будь человеком!» Подсказано это было самой действительностью: лагеря были наполнены не только политическими заключенными, но и огромным количеством уголовников. Ворам уже не было возможности в небольшом количестве внедряться в бригады «мужиков», чтобы те их обрабатывали, а бездельничающим уголовникам бригадир «за боюсь» или по договоренности писал бы процент выработки. «Вор не работает» — этот принцип явно уже не годился, а сидеть в изоляторе на штрафном пайке за отказ от работы уже никому не хотелось, тем более, что в годы войны отказ от работы расценивался властью как контрреволюционный саботаж — статья 58-14.
Беда в том, что новоявленные самоохранники из уголовного мира никогда «человеком» не были, особенно когда органы внутренних дел дали им власть. Уже не только охранники и конвоиры могли зверствовать, чиня произвол, но и их властью поставленные «самоохранники». В процессе этого изобретенного властью истребления были зарезаны многие из колымского этапа, то есть те, с кем я работал на Колыме и кого знал.
Пришли вести (неведомо какими путями) с Колымы. В Зырянке бандит Гогошвили отрубил голову Виктору Котику — «Коту», моему земляку, был зарезан «вор в законе» Сашка Питерский, он же Александр Лаптухин и еще не один в этот период внутрилагерного истребления.
Помню в 1950 году меня за неимением подходящего медицинского работника (врача) назначили начальником санчасти нового ОЛПа №11; этот лагерь спешно построили на возвышенности между комендантским центральным в Певеке и лагерем рудника Валькумей. ОЛП №11 имел до восьми тысяч заключенных. А в навигацию этапы все прибывали. Новый этап временно разместили на огороженном колючей проволокой пространстве недалеко от ОЛП №11. Но прибывшие не были «пригнуты», не были «ссученными». Они наотрез отказались выходить за пределы своей временной зоны. Спали на земле, принимали воду и еду, а когда какой-то дурак направил к ним уголовников-самоохранников, снабдив одного из них пистолетом, произошла схватка. Самоохранников немножко порезали самодельными ножами (из обручей бочек для воды), а один из этих «самоохранных» урок применил пистолет и тяжело ранил одного из этого этапа. После всего этого зверского и глупого начинания «пригнуть» вновь прибывших «честняг» оцепление, состоящее из конвойных бойцов, хлестнуло по заключенным очередью из ручного пулемета. Я получил приказ оказать помощь раненым и эвакуировать убитых. При всем этом беззаконии и произволе присутствовал оперуполномоченный райотдела МВД Дальстроя Бузанов. Я спросил его, стоило ли так далеко везти этих заключенных, чтобы здесь и их убивать, их можно было бы убить не перевозя так далеко, без лишних затрат. НО их везли на Чукотку, чтобы они здесь работали, а не умирали от поножовщины и конфликтов с такими же урками. Бузанов мне ответил, что у Ленина есть высказывание, что преступный мир сам себя уничтожит. На это я ответил, что изучал труды Ленина, но такого высказывания не встречал. Меня даже не удивила эта ссылка на высказывание Ленина. Я уже давно понял, что люди, совершая даже подлость, всегда стараются обосновать справедливость содеянного, придумывая оправдание своим поступкам, так сказать, теоретически доказать правоту злодеяния.