По описанию грека вдова лейтенанта Митрошкина походила на хипесницу Розочку, но Вирхов начал сомневаться, что в дело впутана известная полиции мошенница. Уж больно высокопоставленная особа благодетельствует ей. Ни арестовать, ни допросить нельзя –разразится скандал, начнутся служебные неприятности. А гусь сухим из воды выйдет.

И кто только посоветовал коммерсанту бежать на Литейный? И взрыв в Воздухоплавательном парке, в общем-то, не его, Вирхова, дело. При такой бестолковщине порядка в Российской империи никогда не будет: сыск, жандармерия, охранка, судебные органы, полиция путаются друг у друга под ногами, создают неразбериху, закрывают глаза на очевидное: слабеет государство российское. Блюстителей закона вроде бы много, но одна видимость, иначе не стали бы по каждому пустяку в Окружной суд бегать...

Сон Вирхова был неглубоким и тревожным. Сквозь сукно угревшей его шинели он услышал робкий стук в запертую дверь и с неохотой встал. Смущенный письмоводитель прятал глаза.

– Господин следователь, – сказал он в спину Вирхову, отправившемуся в смежную комнату, чтобы ополоснуть лицо и руки холодной водой. – Павел Мироныч очнулись, просят Вас его простить.

Вирхов передернул плечами, оправил мундир, провел расческой по светлым, начинающим редеть волосам, и только тогда разомкнул губы:

– Веди, пока никто из начальства этого позора не видел.

Через пять минут Вирхов, подобно монументу, сидел за столом, перед ним стоял помятый и всклокоченный кандидат Тернов: серовато-зеленое осунувшееся лицо, тоненькая шейка, жалобно выглядывающая из несвежего воротничка рубашки, поникшие светлые усики.

– Вы, милостивый государь, считаете, что ваша практика состоит в гулянках и попойках? – пустился с места в карьер Вирхов.

– Никак нет... Карл Иваныч, простите... Неопытен еще в употреблении зелья...

Сконфуженный юнец переступил с ноги на ногу.

– И чему вас только в ваших университетах учат? – сел на любимого конька Вирхов.

– Виноват, Карл Иваныч, трех свидетелей доставил, а на четвертом споткнулся.

Казалось, раскаяние кандидата глубоко и безгранично.

– А пятого вообще не нашли, – грозно насупился Вирхов. – И в таком виде вы собираетесь заявиться в Эрмитаж или на квартиру к господину Глинскому?

– Я приведу себя в порядок, господин следователь, не сомневайтесь...

Вирхов подмигнул письмоводителю, смиренно затаившемуся в уголке. Тот понимающе кивнул, достал из шкафчика фляжку и плеснул на дно казенного стакана темную жидкость.

– Примите лекарство, – велел Вирхов. – Небось голова раскалывается.

Павел Миронович, не дожидаясь повторных приглашений, с жадностью выпил коньяк, облизнул губы, глубоко вдохнул и замер – огненная волна, растекаясь по кровеносным сосудам, гасила невыносимую внутреннюю дрожь, охватывавшую каждую клеточку кандидатского организма.

– Есть ли у вас что мне сообщить по вчерашнему делу?

С чувством благодарности Тернов приблизился к столу начальника и, перегнувшись в талии, затараторил:

– Теперь я понимаю завсегдатаев «Аквариума» – на своем опыте испробовал чары Дашки. Никак не отделаться, особа динамитная и зажигательная. Едва довел до Литейного, а что наобещал ей за этот визит, не помню, может, горы золотые...

– Зачем вел-то сюда пьяную?

– Боялся, что скроется, думал, ее сообщение важно для вас. Она заявила, что несчастный случай в Воздухоплавательном парке – не несчастный случай. Студенцов выполнил давнюю свою угрозу – погиб у нее на глазах, так как она не отвечала ему взаимностью.

– Не отвечала? – усомнился Вирхов.

– Ну, не в той степени, как он хотел. Он жить без нее не мог. А она отказывалась бежать с ним в Америку!

– И правильно делала. Кому она там нужна? Там своих развратниц хватает! А что она лепетала насчет какого-то общего друга?

– Не помню, – понурился Тернов. – Она такое говорила?

– Да, вчера, в вашем присутствии. Вижу, память у вас отшибло. – Вирхов усмехнулся. – Признаюсь, у меня у самого голова кругом. Вы-то отсыпались на казенных нарах, а я почти и глаз не сомкнул за ночь.

Смысл начальственного выговора состоял в том, что в отличие от хилой молодежи сыщики старшего поколения способны выдержать все удары судьбы и оставаться к началу присутственного дня свежими как огурчики.

– Ладно, – махнул рукой Вирхов, – приводите себя в порядок. И разыщите мне Глинского. С Дашкой поговорю сам. И поторапливайтесь. Работать некому – все по дачам прохлаждаются. Вчера коммерсанта ограбили. Не знаю, как и замять.

– Вы... вы хотите избавить преступника от возмездия? – не веря своим ушам, пролепетал кандидат.

– Да, черт вас возьми, да!

Вирхов вскочил, струхнувший кандидат попятился к дверям. Карл Иванович дождался, пока за непутевым помощником закроется дверь, устало опустился и, достав из ящика папку с бумагами, погрузился в чтение: освежить в памяти все, что удалось добыть по делу в Воздухоплавательном парке.

Добыть удалось немного. А точнее – пшик. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Однако купеческий сынок мертв, и отец Онуфрий, готовясь предстать пред Всевышним, лежит в погребальных одеждах. Правда, Вирхов не исключал и того, что из толпы летели букеты цветов, и в одном из них могло быть спрятано взрывное устройство.

Карл Иванович взглянул исподлобья на письмоводителя – как бы опасаясь, что ушлый соглядатай прочтет ужасную мысль, мелькнувшую у него в мозгу: а что, если взрывное устройство было у самого отца Онуфрия? Не для покушения на Лейкина, разумеется. А с целью погибнуть во славу Господа. Публичное самоубийство – акт православного протеста против дерзкого стремления человека посоревноваться с Господом, подняться в небеса? Впрочем, Вирхов не слыхал, чтобы иерей Мироновской церкви лейб-гвардии Егерского полка с неодобрением высказывался о воздухоплавании.

Вирхов отер испарину со лба, кощунственные версии всегда вызывали в нем приступ мистического ужаса, но что он мог поделать – мозг вырабатывал версии самостоятельно, как механическая машина.

Да, а что лепетала сегодня ночью Мария Николаевна Муромцева насчет кота? Возможно, она явилась на Литейный сама, без вызова, едва ли не в полночь, чтобы поделиться важными наблюдениями, а он... Так и не расспросил девушку, не поинтересовался. Довели его до белого каления сначала кандидат Тернов с Дашкой, а затем разутый Эрос Ханопулос. Как он ползал у ножек Марии Николаевны! Но при чем здесь кот?

Карл Иванович откинулся на спинку стула и воззрился в потолок. Мог ли злоумышленник использовать кота для взрыва в Воздухоплавательном парке? Никто из опрошенных о коте не упоминал. Почему им интересовалась Мария Николаевна?

Вирхов снял трубку телефонного аппарата и позвонил на квартиру Муромцевых. Телефонная барышня сообщила, что к аппарату никто не подходит. Тогда Вирхов попросил соединить его с квартирой доктора Коровкина.

Здесь судьба ему улыбнулась. Доктор подошел к аппарату и на вопрос, где находится Мария Николаевна Муромцева в столь ранний час, ответил, что вероятней всего, в своем детективном бюро.

– Неужели у нее уже есть клиенты? – засомневался Вирхов.

– Утверждает, что нет отбоя, – иронически подтвердил доктор.

– А что именно она расследует?

– Определенно сказать не могу. – Доктор понимал, что любопытство Вирхова не случайно. – Дело строго конфиденциальное. В подробности не посвящен. Знаю лишь, что вчера она покупала заячьи шкурки на Сенном, а ее помощник навещал физиолога Павлова.

– А зачем Мария Николаевна пожаловала на Литейный?

– Скорее всего, хотела посоветоваться с вами, как с опытным человеком.

Вирхов самодовольно засопел.

– А я думал, она хотела сообщить нечто о несчастном случае в Воздухоплавательном парке. Что-то о коте...

– Я кота там не видел. Вот что значит природная наблюдательность!

– Поэтому-то патент на открытие бюро и получила фройляйн Муромцева, а не вы и не я. Если сегодня увидите Марию Николаевну, не сочтите за труд передать ей мои извинения – вчера не смог внимательно выслушать. Готов встретиться с ней в любой удобный для нее час.