Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Это все потому, что мы с ним взмывали в небо днем, подумал я, и летели навстречу ветру.

Привязанность к самолету. Почему-то я никогда не думал о том, что деловые пилоты могут испытывать такие чувства. Но они действительно могут.

Это было первая неожиданность.

На крыше ангара «Цессны» установлен громкоговоритель, настроенный на диспетчерскую частоту и включенный довольно громко, чтобы служащий ангара мог знать, когда самолеты садятся, и был готов просигналить прилетевшему о возможности заправки. В это время громкоговоритель издавал только шум усилителя. Внезапно он разразился потоком слов, которые произносил голос парня, летящего где-то в невидимом ночном небе.

— Прием, диспетчер Киртланда, прием. Твин Бич-9 номер шесть Бейкер Кайло входит в зону аэродрома и просит разрешения на посадку.

Никакого звука в небе, только этот голос из динамика, звучащий эхом по полю на фоне далекого гудения двигателей.

Затем через несколько минут я услышал едва различимый приглушенный шум винтов и увидел медленно плывущие сигнальные огоньки. Парень начинал материализовываться; он постепенно переходил из потустороннего мира в жизнь.

— Шестой Бейкер Кайло находится в пункте пять на подходе к посадочной полосе.

— Бейкер Кайло разрешено садиться.

Это была, прекрасная драма, разыгранная на десятимильной сцене, и я был ее единственным зрителем. Через несколько минут послышалось шарканье колес по бетону, а затем постепенное затихание гудения двигателя. Снова тишина. Затем звук двигателя снова раздался уже не так громко, он стал приближаться и был слышен все лучше и лучше до тех пор, пока внезапно не прекратился в пятидесяти футах от того места, где я стоял рядом со Скаймастером. Винт сделал еще несколько оборотов, а затем последовали обычные слабые звуки, свидетельствующие об окончании полета: скрип тормозов, звук открываемой дверцы и разговор пилотов.

Это была вторая неожиданность.

Когда пилоты Бича ушли, я опустил спинку правого сидения Скаймастера до конца и растянулся на нем как можно удобнее. Летный комбинезон стал одеялом, а набитый ватой подголовник — подушкой. Но было совсем неудобно: в десять раз приятнее залезть в спальный мешок под крылом Чемпа и смотреть на звезды.

Этот аэроплан отличался от Чемпа. Он был сварен из листового дюралюминия, а не сделан из арматуры и ткани. Он оснащен радиоаппаратурой, навигационными приборами, работающими независимо от погоды, автоматическим радиокомпасом, прибором измерения расстояния, сигнальными контроллерами стабилизаторов, винта и карбюратора — всего этого и в помине нет на Чемпе. В то же время звезды никак не изменились.

На рассвете я убедился, что Цессна Супер Скаймастер — это довольно плохой спальный мешок, хотя она и представляет собой большой двухмоторный самолет, в котором двигатель работает в любую погоду и на любой высоте. За $71 000 они могли бы сделать этот самолет немного более пригодным для ночлега, — думал я. Впоследствии я также обнаружил, что не рекомендуется проветривать хорошие рубашки, вешая их на задний винт, потому что они пропитываются выхлопной гарью. Передний винт лучше подходит для этой цели, но предупредить об этом не помешало бы, ведь у человека, который купит этот самолет за $71 000, вполне может оказаться настолько большой гардероб, что он не поместится на одном винте.

Это было третьей неожиданностью.

После восхода солнца мы с Цессной были уже в воздухе и еще до полудня приземлились в Калифорнии. Да, это, конечно, ужасно плохой спальный мешок, но летает он довольно хорошо.

Общее впечатление от перелета? Я задумался и вспомнил остроконечный силуэт в Альбукерке, материализацию пилотов Бича и спальный мешок за $71 000. Все это кажется очень значительным, если посмотреть как раз в нужный момент. Каким бы он ни был, старым или новым, из ткани или из дюраля, аэроплан — это не просто машина. Нет, аэроплан — это хорошая возможность встретиться с неожиданной радостью не только в воздухе, но и на земле.

Парящие на грани

Он не сказал ни слова в первой половине того дня. А затем, когда мы усаживались в спортивный планер, плотно пристегивались с помощью хитросплетения привязных и парашютных ремней, проверяли исправность средств управления полетом и воздушных тормозов и убеждались в том, что буксирный трос сбрасывается нормально, он сказал:

— Это напоминает подготовку младенца к родам. Наверное, он чувствует себя точно так же, когда пристегивается к своему новому телу.

Начинается. Лучше бы он этого не говорил.

— Это не тело, — сказал я жестко, но не грубо. — Видишь? Вот здесь написана дата выпуска. На заводской табличке указано: Швейцер 1–26, одноместный планер. Все другие планеры, которые готовятся к взлету, тоже Швейцеры, и мы с тобой находимся на соревнованиях. Мы поднимается в воздух, чтобы победить, и, пожалуйста, не забывай об этом. Давай заниматься одним делом, если ты, конечно, не против.

Он не ответил. Он только попытался наклониться, натянув при этом стропы, легко и быстро пробежав пальцами по контрольным кнопкам, как пианист суетливо шевелит пальцами в последний момент перед началом концерта.

Буксирный самолет Супер Каб подсоединился к тросу длиной несколько сотен футов, который, натянувшись, потащил нас на взлет.

— Беспомощность. Нет ничего более беспомощного, чем планер на земле.

— Да, — сказал я. — Ты готов?

— Пошли.

Я выпустил интерцепторы, чтобы подать знак пилоту буксирного самолета. Каб медленно пополз вперед, трос натянулся, и наш неуклюжий симпатичный Xвейцер легко подался вперед. Буксир перешел на полный газ и мы устремились… через несколько секунд заработали элероны, затем руль направления и, наконец, руль высоты. Я немного отвел ручку управления назад, и планер легко оторвался от взлетной полосы. Мы полетели на высоте всего лишь несколько футов, чтобы облегчить взлет Кабу. И вот мы уже летим, вокруг нас натужно свистит ветер, и все средства управления работают.

— Мы родились, — сказал он тихо. — Вот что значит родиться.

Без предупреждения он взял рычаги в свои руки, сделал несколько неуклюжих движений большими длинными крыльями, покачавшись из стороны в сторону, как дельфин, а затем снова настроился на нормальный полет за буксирным самолетом. Ему это неплохо удавалось — не блестяще, но не так уж и плохо. Он был обычным пилотом, я бы сказал. Обычным рядовым пилотом.

Холм Хэррис уходил все дальше вниз. Каб повернул над ним и продолжал набирать высоту. Хотя мы уже были на достаточной высоте и могли отсоединиться от буксира уже через минуту после взлета, но покорно продолжали лететь за ним, считая разумным использовать эту дополнительную помощь, пока она имеется в нашем распоряжении.

— Ты замечал когда-нибудь, — сказал он, — как сильно полет на буксире напоминает взросление подрастающего ребенка? Пока ты привыкаешь жить, матушка-буксир летит впереди тебя, защищая тебя от нисходящих потоков и поднимая повыше. Полет на планере во многом напоминает нашу жизнь, не так ли?

Я вздохнул. Он говорил совершенно не о том и совсем не уделял внимания соревнованию. Мы можем подлететь ближе к цели, если натянем трос влево, давая тем самым знак Кабу. Мы можем удержать его от столь быстрого подъема, если будем тянуть вниз. Подобные уловки могут прибавить лишние несколько сотен ярдов по направлению к цели, они могут оказаться в конечном счете решающими. Но он не обращал внимания на все, что я знал, он продолжал о своем.

— Ребенок может не задумываться об этом, если на него не оказывают давления, не заставляют принимать решение. Он бороздит небо жизни на буксире. Ему не нужно беспокоиться, что он может уйти вниз или что следует самостоятельно искать возможность подняться вверх. Находясь на буксире, он находится, как бы ты сказал, в безопасности.

— Если ты сейчас возьмешь чуть-чуть влево… — сказал я.

— Но до тех пор, пока он находится на буксире, он не свободен — вот что следует учитывать.

58
{"b":"53010","o":1}