– Мать используют… против тебя. Больше такого нельзя терпеть! Я с ней завтра поговорю, что пора вам расстаться, – твёрдо отчеканила Людмила.

– И… Наташа так считает? – осторожно спросил Бобров, его лицо раскраснелось.

– Да, папа, разговаривали. Она перешла все рамки приличия, уже дальше некуда. Мы не маленькие, у нас должна быть своя личная жизнь…

– Всё, Люда, довольно, я тебя отлично понял. Ты знаешь, кто использует мать против меня? Откуда тебе это известно? – спросил отрывисто, волнуясь, Николай Сергеевич. Он-то хорошо знал тех, зарвавшихся людей. Но зачем Людмила вмешивается в опасное дело?

– Неопровержимых фактов у меня, конечно, нет. Но мать говорила о деньгах, которые якобы получает в долг… И потом бывают дома незнакомые мне люди…

– Звонили доброжелатели! – в досаде махнул он рукой. – Давали понять, что её долги повесят на меня!

– Ясно, кто-то оплачивает её развлечения, она не понимает, чем это обернётся в первую очередь против неё…

– Теневой оборот давно уже налицо. Но им всё мало, давай ещё, о их проекте я знал и всегда был против него. Документ – это результат её времяпрепровождения. А мне дали понять, что я должен уйти в отставку. В противном случае могу оказаться втянутым в их грязную игру и сделают взяточником, прикрывающим разгульную жизнь вашей матери. После всего этого… её мало убить. Я должен терпеть шантаж, запугивание? Ни за что! А кто пугает, тот сам боится. Я расскажу в райкоме, первый точно не с ними…

– И зачем, папа, подставляться, ты ещё не всё знаешь, о чём за твоёй спиной они все думают.

– Тогда в обком поеду, до Москвы дойду! А с хамами и хапугами и жуликами —мириться ненамерен! – воскликнул Бобров, сверкнув глазами, сжимая до побледнения кулаки. – На войне было намного легче, враг был известен, а эти ходят под пиджаками в звериных шкурах… – наконец он выпил коньяк и стал молча закусывать…

…В последующие дни в семье Бобровых произошла, говоря современным языком, разборка. Николай Сергеевич допытывался у жены: кто её друзья? Галина Егоровна, как настоящая партизанка, хранила упорное молчание, или просила оставить её в покое. Николай Сергеевич запретил супруге куда-либо выходить из дому. Она, конечно, поняла, из-за чего на неё обрушился гнев мужа, и в свою защиту лишь отпускала короткие фразы. Наконец, было сказано, что с этого дня дальнейшее совместное проживание невозможно, он будет добиваться скорейшего развода. У Галины Егоровна от услышанного округлились глаза, и на секунду всё потемнело…

Бобров уехал на работу в тягостном, неприятном чувстве. Людмила также высказала матери ряд упрёков и посоветовала уехать к своей матери и прекратить подрывать авторитет отца.

– Это вы пошли на меня своим заговором! – закричала Галина Егоровна, полная отчаяния. – Да, вы… нелюди, вам нужно только положение, слава, почёт, а человек вам ничто, козявка, которую легко раздавить!

– Ах, перестань, мама, нести вздор, сколько раз тебе говорили! А ты не ведаешь, что творишь, ты не признаёшь свою вину, ты предала отца!

– Я его не предавала? Это он меня! Если бы, Люда, ты знала, какой он самодур! – она отчаянно покачала головой, – Меня он ревновал к каждому столбу. Я была с ангельской душой, наивная, непосредственная. Вот как вы сейчас, а он… Он отравлял мою душу придирками, топтал моё достоинство, как половую тряпку. Так сколько я должна была терпеть и сносить спокойно его тупую деспотию?

– Мама, всех нюансов ваших отношений, я не знаю. Отца я не защищаю. Но почему ты не понимаешь, что против него настроила весь город?

– Да это неправда! С ним ничего не случится… Меня друзья очень ценят, любят, по крайней мере – уважают! С ними я почувствовала себя счастливой, со мной они считаются. Если хочешь знать – женщиной почувствовала… Я бы давно могла его оставить, да вас, малышек, пожалела…

– Мама…

– Люда, не перебивай, дай выскажусь в последний раз! – оборвала окриком Галина Егоровна. – Да, я подлая, но я женщина. Отец этого не понимает, он привык мной помыкать и командовать… Всё лучшее я отдавала вам! А вы этого не оценили. Вам всего дороже авторитет отца, а я уже не нужна? – она заплакала.

– Мама, не путай одно с другим. Ты себе отчёта не отдаёшь, что сделала, какой моральный урон отцу нанесла…

– Это всё красивые слова. Что ты, Люда, знаешь? На его худосочной честности счастье не построишь! Ну чего ты за его авторитет вшивый ухватилась, как за манну небесную. Ты ещё жизни не видела…

Людмила молча смотрела на мать и поняла, что у неё, наверное, была всегда такая позиция. В душе она соглашалась с матерью, что так сейчас думают большинство. Но только некоторые притворяются, с трибун говорят правильные слова о справедливости и заботе о народе, а на деле поступают совсем наоборот. Но таких, как отец, раз-два и обчёлся, они истинные фанаты своего дела. В современной жизни, наверное, как никогда в большом ходу высокая приспособляемость во всех слоях общества. Поэтому всем не нужны идеалы Бобровых, так как поражены микробом коллективного эгоизма. Негласная двойная мораль правит обществом, исповедуемая двурушниками, приспособленцами и карьеристами, которые только прикрываются добропорядочностью. А сами жульничают и воруют.

– Хватит, мама, зато я уверена, что так, как делаешь ты, порядочные женщины с ангельской душой не поступают, – тоном отповеди проговорила Людмила.

Галина Егоровна, чтобы вызвать у родных к себе жалость, заплакала навзрыд, закрыв ладонями лицо.

– Ты жестокая, как и отец, из всего делаешь проблему, а на чувства мои тебе наплевать! – сквозь рыдания прорывались слова, полные скорби, обиды и безудержного страдания.

Мама, если ты уверена, что пить начала по вине отца, то ещё не поздно вам восстановить добрые прежние отношения.

Галина Егоровна, опустила голову, и в досаде медленно ею покачала.

– Видишь, как далеко зашло, ты его люто ненавидишь, мстишь ему. Тогда легче всего начинать жить заново, но уже отдельно ему и тебе. Докажи отцу, что он тиранил и сковал твои возможности?..

– У меня для этого нет профессии? Зато я могу налаживать деловые связи. Но тебе не жалко, что я уйду? – спросила она, немного успокоившись.

– Другого выхода просто нет. Сейчас браков много распадается. Вы будете не исключение, мама…

– Наташа тоже так считает? – жалобно спросила Галина Егоровнами. – И, конечно, вы останетесь не со мной, – обречённо махнула она рукой, при этом в её ожидающем взгляде, полном мольбы и скорби, блеснул испуг, что от неё немилосердно отрекаются дочери, как от прокажённой.

– Мама, извини, но нам за тебя стыдно. Тебе достаточно этого? Но мы от тебя не отказываемся, мы тебя по-прежнему любим…

– Да? Спасибо, хоть на этом. Куда же я должна уйти, неужели не претендую на часть этой квартиры?

– Разумеется, но бабушка живёт одна, а ты о ней совсем забыла…

– Я забыла, а вы на что же? Хорошо придумали! Не боитесь, что люди станут думать: мать изгнали из дому? Ещё камнями забейте, как библейскую грешницу?

– Мама, это ничуть не хуже того, что сейчас говорят о вас с отцом разные небылицы и были…

– Меня бесполезно обсуждать. Отсюда я не уйду пока отец не предоставит мне жилплощадь… – крикнула она.

– Ты хорошо знаешь, что на такое условие он не пойдёт!

– А почему я должна терять то, что здесь мне по праву принадлежит? – возмущённо крикнула Галина Егоровна. – Просто вы алчные, готовы меня лишить последнего…

– Да нет же, но у бабушки, живущей в старинном доме, большая двухкомнатная квартира.

– Ну так что же, завтра отец приведёт женщину. Как это будет называться, он правильно поступит?

– Ему, наверное, тоже нелегко ломать устоявшийся семейный уклад, но коли так получилось ты уж не обижайся. В том, как вы жили – хорошего тоже мало, сплошной кошмар…

– Почему он ни разу не поговорил со мной нормально и в душу не заглянул? Не растрогал так, чтобы всё внутри затрепетало и вызвало бы воспоминание о самых лучших наших днях? Вместо душевного участия – одни упрёки, на какие и вы мастерицы, как тут не запить? Но ведь я вовсе не беспутная! – с душевной болью вырвалось у неё и слёзы снова потекли. – Если очень захочу, то и пить брошу… Ах, никому я не нужна, и друзья тоже пока друзья, пока отец у власти, а как уйдёт – все его оставят, знаю я это, знаю! – покачала сокрушённо она головой.