– Ну, тогда проходи, да, чувствую, по делу примчалась. На Восьмое марта никто не соизволил показаться, открыточками отделались. А как на носу экзамены, так, пожалуйста? – в шутку и всерьёз произнесла Антонина Алексеевна. – Может быть, я ошибаюсь? —лукаво посмотрела на внучку.

– Бабушка, с экзаменами я сама сплавлюсь. Я хочу поговорить о маме…

– Продолжает куролесить, а говоришь, ничего не случилось? Или это уже в привычку вошло? Как в порядке вещей…

– Ты уже знаешь? А мы не знаем, что делать, как ещё влиять на неё. Отец переживает, а на лечение отправить – не хочет…

– Как же не знать, когда слушаю сарафанное радио! Значит, я должна поговорить с матерью? Почему отец раньше на работу не отпускал? Ты этого не ведаешь? Он поломал ей жизнь, а я была вынуждена молча смотреть на его причуду! Она вас воспитала, а теперь осталась не у дел. Вот и взбунтовалась так…

– Бабушка, мы это уже слыхали… отец хотел как лучше, он же не нарочно? – оправдывала она родителя.

– Наташенька, что ты знаешь о нём, кроме того, что он ваш отец? – подумав, категорично изрекла старая женщина, махнув при этом сердито рукой.

– Он начальник всего района, а мама подрывает…

– Только и всего, а дома порядка нет! – резко перебила Антонина Алексеевна, зорко глядя на внучку. – Кого же она подрывает, не взрывник же она?.. – прибавила она насмешливо.

– Бабушка, речь совсем о другом подрыве, подрыве авторитета. Мама сама виновата, что спуталась с какими-то людьми. А недавно у неё был приступ… белой горячки, таблеток наглоталась. Но ты не волнуйся, пожалуйста, всё обошлось благополучно… Она сейчас в больнице.

– Вот так ничего не случилось? – всплеснула она руками. – А чего же ты сразу не сказала? – округлила в изумлении серые глаза. – Что же на неё нашло? Белая горячка, говоришь, или тут всё намного сложней? – пытливо спросила старая женщина.

– Жить надоело. Ей самой очень плохо… а у отца свои неприятности…

– Завтра я приеду и увезу её к себе. Вы этого от меня хотите услышать? – проницательно вопросила она. – Я знаю, ваш отец, хоть и порядочный человек, но мать от дурного влияния не уберёг. И мне сдаётся, очень давно она ему мешает. А вы тоже смотрите на неё, как на поломойку…

– Ой, ошибаешься, бабушка! Просто она слабовольная. Отец тоже стал, глядя на неё, много выпивать. Мы с Людой боимся, чтобы он тоже, как она, не спился…

– Наверное, ему влетело по партийной линии, что жена пьянствует, портит его репутацию? Это мне не ново, Наташенька, – махнула она рукой. – Договорим после, а теперь пообедаешь со мной, у меня борщ только что сварился.

– Да, запах вкусный, у тебя уютно, тепло, хорошо, а у нас в квартире сплошной кавардак и нам некогда – сдаём экзамены…

…Галина Егоровна в тот же день, после длинного разговора со старшей дочерью Людмилой, проанализировала всесторонне свои поступки, отношения к ней мужа и дочерей, они её ненавидят, все стали ею тяготиться, в её судьбе никому недосуг участвовать. Все ждут, когда она примет сама выгодное им решение, это было смертельно и страшно сознавать, как вокруг неё образовалась отвратительная и смердящая пустота, которая всё расширялась, поглощая предметы и людей, как в кошмарном сне…

По-видимому, другого выхода у неё просто не было, как уйти вслед исчезающему пространству. Добровольно отправиться в наркологический кабинет она не хотела. И отказаться от спиртного уже не видела никакого смысла, чем тогда заполнять свободное время? И это лечение способно освободить от алкогольной зависимости только на короткий срок. А что дальше: темнота, беспросветность, беспутность, добровольный ад?

Галина Егоровна достала из тумбочки упаковку сильно действующих таблеток против бессонницы, выдавила все на ладонь и одним махом проглотила целую горсть.

Через десять минут она почувствовала в голове свинцовую тяжесть, глаза набрякли, непроизвольно закрывались. И скоро началось головокружение, в желудке приятно припекало, словно к нему приложили горючую грелку, но никакой боли, никакого страха, она вовсе не испытывала, напротив, сознание погружалось как в туман, как заворачивалось в пушистый кокон. На душе становилось очень легко, безмятежно, как в невесомости, казалось, она куда-то погружалась, как в тёмный непроницаемый тоннель. И вот она стремительно скользит по нему, как по зеркально блестевшему паркету. Больше она ничего не ощущала, сознание её покинуло…

Очнулась в больничной палате и долго не могла понять, а что же с ней приключилось, и как она здесь очутилась? Галина Егоровна увидела дочь Людмилу, но какое-то время почему-то её не узнавала. А потом вдруг ей стало себя очень жалко. Она не хотела встречаться глазами с дочерью.

– Мама, как ты себя чувствуешь? – спросила Людмила, испытывая перед ней свою вину, что в тот день была к матери неоправданно жестока.

– Зачем всё это? – почти сквозь слёзы выдавила Галина Егоровна. – Ах, лучше ничего у меня не спрашивай!..

– Была бабушка, она согласна взять к себе, – сказала дочь, понимая, что пока этого, наверное, не следовало бы говорить.

– Зачем умереть помешали? – плача спрашивала она, потому что действительность её уже не радовала, побывав в спокойствии там…

– Да о чём ты говоришь, мама? – испугалась Людмила, глядя на её абсолютно отрешённый, безразличный вид…

– Так для вас и для меня это было бы самым лучшим выходом, – пролепетала Галина Егоровна.

Анна Севостьяновна тогда ещё не подозревала, что скоро в её судьбе произойдёт важное событие, которое изменит всю её дальнейшую жизнь. Хотя была весьма далека от той мысли, что ею всерьёз увлёкся председатель райисполкома Бобров, о котором лишь знала то, что его младшая дочь работала учительницей начальных классов. И вдруг от Натальи Николаевны последовало неожиданное приглашение на день рождения её отца, чему она была немало удивлена. Ведь с Бобровым она даже хорошо не знакома. Разве что во время ремонта школы он приезжал, и они коротко пересматривались, как это делают только одинокие люди. В тот же раз Наташа постаралась объяснить, что она очень уважает её и считает самой порядочной, поэтому хочет, чтобы Анна Севостьяновна познакомилась близко с их семьёй. Она растерянно пожала плечами и пообещала Наташе подумать.

Когда Анна Севостьяновна поделилась ошеломительной новостью с Валерией Александровной, подруга просияла, не скрывая своего радостного удивления.

– Вот и отлично, Аня! Вспомни, как Бобров зачастил приезжать в школу по твою душу? Так что тебе нечего теряться и что гадать – просто, думаю, он полюбил тебя!

– Ты серьёзно так думаешь? – сдержанно спросила Шелкова, полная сомнений.

– Конечно, тут и рассуждать нечего, ведь меня он тоже видел, а пригласил одну тебя! – вселяла уверенность подруга.

– Но что же мне делать? – улыбнулась сдержанно она.

– Ты ещё спрашиваешь? – качнула подруга головой. – Ступай смело! Хороший шанс судьба вручает, так что не упускай, – воскликнула несколько наигранно Валерия. – Я бы на твоём месте от него ни за что не отказалась!

– От Боброва? – поразилась та.

– А что, крепкий мужик! Голова района. Давно холост, ты же слыхала его историю?

– Но не с должностью ведь жить, а с человеком, который старше меня, наверное, лет на пятнадцать или больше? Да и что я знаю о нём, может, ты меня просветишь?..

– Вот сходи и раскуси, с чем его едят! – весело засмеялась Валерия, вся светясь игривыми глазами.

Шелкова уже привыкла к своему положению матери одиночки и перестала ждать от судьбы милостыню. В тот день, как Наташа пригласила к ним в гости, она долго размышляла, прилично ли войти в дом к малознакомым людям?

Анна Севостьяновна не страдала комплексами, и всё же опасалась попасть в смешное положение. Даже после того, как подруга развеяла все её сомнения, она даже и представить не могла, что её там ждало, и какой интерес она вызывала у Боброва. Но то, что это был не простой интерес районного чиновника, в этом можно было не сомневаться. Шелкова старалась не думать о том, что между Бобровым и ею была огромная разница в возрасте. И нечего заранее волноваться, может, на этот раз он ей разонравится. И она себя уверяла, что поедет к Бобровым из уважения к Наташе. И она перестала беспокоиться…