Наконец где-то под куполом черепа, почти под самой макушкой, ощущаю щелчок и мне в мозг ручейком начинает втекать информация. Сначала тонким, но всё усиливаясь. Превращаясь в полноводную реку чувств, знаний, образов и обрывочных слов. Меня захлёстывает этой волной. Я забываю кто я и что я, плывя по потокам, заполнившим мой мозг.
На поверхность сознания успевает выплыть единственная собственная мысль: «покурить бы», но тут же тонет в водовороте моря новых образов, как будто в яркой вспышке. Я пропускаю всё это сквозь себя, ныряя в сей поток, как можно глубже. Забывая о том, что я стою посреди комнаты с обгоревшими обоями, что на меня напряжённо смотрит Александр, что по моим вискам и щекам стекают капли пота, что мои руки дрожат и ходят ходуном…
…Беру солдатика в руки, приподнявшись на цыпочки и сняв его с полки. Не понимаю, почему папе не нравится то, что мне он нравится. Он же такой хорошенький. И почему играть с ним это не для девочек? Он лучше чем эти куклы. Нет, их я тоже люблю, но он другой… Совсем другой. С ним часто и не поиграешь, только когда солдатиковое настроение, вот. Задумываюсь: а когда оно бывает, это солдатиковое ощущение?…
…Вроде папа с мамой спят уже. И не подойдешь к ним. Не спросишь: что это такое. Та война, которую вчера по телевизору показывали. Где взрывы, танки. Какие-то машины ездят. И над непонятным зданием солдатики, такие мой, личный, флаг поднимают. Да и не ответят, отмахнутся. Мама скажет, что мне рано. Как будто я маленькая! А папа вообще… Не для девчонок! Я что, хуже этих мальчишек, что ли?!
Вот! Надо у него и спросить. Он должен знать. И как раз все спят. Ругаться не будут, смотреть как-то странно, шептаться. Говорит он редко со мной… Но сейчас ведь у меня такой серьёзный вопрос! Он должен ответить! Он понимает! Он всегда отвечает когда мы одни и у меня такие вопросы, которые «не для девчонок!» Может мама ошиблась и это я должна была быть братиком! Которого они так и не нашли… А может нашли! Но со мной перепутали!
Вскакиваю с постели, аккуратно поправив одеяло, чтобы оно не упало, и приподнимаюсь, снимая его с полки. Темно, но я даже на ощупь знаю все свои игрушки! А он вообще не игрушка. Эти взрослые только ничегошеньки не понимают. Что игрушка, как любимые куклы, а кто – собеседник. Но это ведь мой маленький секрет, да?
Поправляю тяжеленную винтовку в его руках. Наш секрет, правда? Так вот, скажи мне, что это было такое, когда…
…И тут уже я, Ярт, колдун, мехашеф и многое другое в одном лице на мгновение выныриваю из потоков. Шок настолько силён, что в мозгу горит огненными буквами мысль: девочка не проста. Она медиум. И не только… Ещё она…
Но меня уже засасывает обратно и я погружаюсь в столь сильные эмоции и видения, что не могу додумать появившиеся идеи.
…Так вот, скажи мне, что это было такое, когда была эта война. Какая-то особая, которую по телевизору показывали. И там такие как ты были! Покажи! Скажи, слышишь! Топаю ногой в возмущении, потому что он молчит. Понятно всё с ним. Не ответит, пока его сильно не попросишь и не покормишь. А то у него сил, у лентяя, говорить нет.
Баюкаю солдата в левой руке, согнув правую ладонь лодочкой. Засыпаем, засыпаем, ещё немножечко… Такой вкусной светящейся и полезной кашки в ладонь… Вроде достаточно. Всё! Я хочу знать о том что в телевизоре! Поэтому ешь и говори. Сую солдату ладонь и каша исчезает с неё. Глупые родители сказали бы что это всё игра, как же.
И тут солдат наконец отвечает мне…
…Много-много солдатов и странных, плохих, других солдатов: бегут, стреляют из своих тяжеленных винтовок и ещё ружей, названий которым я не знаю. Хочется кричать, орать нашим солдатам: сзади подбирается махина! Она как танк! Может она и есть танк? Пока задумываюсь – хорошие солдаты уже падают и умирают. Что такое умирать я уже знаю. И не только когда умерла собачка… Как люди, в основном солдаты, умирают – я уже знаю. Пусть родители и не говорят. Считают что я девочка, ха! Я взрослая. Мне мой солдат уже показал все эти картины. Жалко солдатов… Которые хорошие. Они так падают и дёргаются. А потом и не дёргаются. И он мне объяснил, что это всё. Смерть. Этого даже мальчики не видели и не знают. С которыми я в подготовительный класс хожу. Но я не говорю. Это мой маленький секрет. Нет, большой. И не мой, а мой и солдата.
Что тут происходит? Ну вот, отвлеклась. Солдат же обидится. Он мне тут всё рассказывает и показывает. Присмотреться надо. Какой ужас. Хочется закрыть глаза. Но не получается, ведь это рассказ. Вижу какой-то странный подвал. Как чулан, но именно подвал. Взрослые и непонятные слова, но я их запомню и пойму. Две страшные фигуры стоят у камина и что-то обсуждают. Прислушиваюсь получше:
– Рейх падёт и это уже не обсуждается. – Сверху раздался гулкий удар, как будто в подтверждение его слов.
– Да… Поэтому надо что-то делать. Бесноватый ещё жив? Пока он жив, он не даст нам уйти и скрыться. – Отозвался собеседник первой фигуры.
– Он уже совсем неустойчив. Продолжает ждать что Тёмные Неизвестные ему что-то скажут. Но они с ним не говорят больше. – Усмешка. – Он ощущает пустоту и страх. Не контролирует себя. Скоро покончит с собой.
– И у нас есть время чтобы уйти. – Отчеканил фразу другой.
– Именно. – Пауза. – Меня интересует, уйдём ли мы одни… Или пусть все спасаются как хотят?
– Само собой. Главное, чтобы нам никто не помешал. То же Аненербе. Ведь мы же заберём с собой именно их артефакты, не так ли? – Смех, прерванный взрывом ещё одного снаряда.
– Не беспокойся об Аненербе. О них знают очень многие. А о том, что мы им, скажем так, помогали… Почти никто не знает. Поэтому до них доберутся, как бы они не убегали. Или русские, или евреи, или американцы. Им будет не до нас. Мы же… В их тени окажемся забыты.
– Отлично. Давай займёмся подготовкой прямо сейчас. Жалко, конечно, что Иоганес Максимилиан фон Вальденвольф не с нами. – Тяжелый вздох одной из фигур. – Поэтому всё будет совсем сложно.
Обе фигуры помолчали, допивая вино из ажурных бокалов. Наконец одна из фигур бросила пустой сосуд в камин. Раздался тонкий хруст.
– Кстати, мне кажется, что за нами кто-то следит…
Я ощутила испуг и обернулась в поисках солдата, чтобы он меня защитил. Странные слова и выражения застряли где-то в горле, вызывая тошнотворный привкус.
Очнулась. Стою, баюкая в похолодевшей ладони солдата…
…Очнулся. Выронив из окончательно ослабевших пальцев солдатика, упавшего на пол с гулким стуком, я опустился на корточки, выудив из кармана пачку сигарет. Александр всё также стоял и смотрел на меня.
– Подойди и прикури мне, дорогой клиент… – Тихо усмехаюсь дрожащими губами.
– Что ты увидел? – Вопрос обращенный ко мне сопровождается щелчком колесика зажигалки.
Втягиваю спасительную отраву в свои лёгкие, надолго задержав дыхание. В сознании мысли постепенно складываются в правильный узор, собирая паззлы, кусочки и загогулины в цельную картину увиденного и понятого мною. Грудь понемного начинает жечь и я резко выдыхаю струйки дыма через нос, запрокинув голову к потолку, покрытому разводами копоти.
– Я увидел не слишком хорошую картину, мужик. – Делаю ещё одну резкую затяжку. – Солдатика я беру с собой. И сейчас мы с тобой идём на кухню с этого твоего пожарища подальше. Там всё обсудим. Извини, но курить я буду везде.
– Кури сколько угодно. Уже всё равно. Если ты прекратишь этот кошмар, то я тебе ещё больше денег отбашляю, чем даже мы обговорили до твоего… экзерсиса с этой штуковиной. – Он указал на металлического солдата, валявшегося на полу.
Усмехаюсь. Вот это уже совсем лишние слова. Я то может и ничего. Но моя земноводная тварюга по имени Жаба это запомнит.
– Заметано. Двинули. – С ощутимым скрипом в коленях, поднимаюсь на ноги и, подхватывая несчастный артефакт девочки-медиума, отправляюсь за клиентом в коридор, часто затягивая дым как можно глубже. Внутри меня поселилось отныне серьёзное волнение, которое я пока не хотел показывать. Никому. До тех пор, пока не привыкну к новым знаниям и не успокоюсь.
