В самом начале книги я говорила, что значение границ преувеличено. По большому счету резонанс противодействует их возникновению между людьми; он имеет место тогда, когда действия, намерения и чувства человека сразу же неосознанно копируются в мозге другого человека. Такое копирование – положительное явление, поскольку резонанс относится к числу важных навыков построения отношений, позволяя нам ощущать глубинную связь с людьми. К сожалению, нейронный путь зеркальной системы является одним из самых запущенных в культуре, которая придает особое значение границам и разделению.
Подобно другим нейронным путям C.A.R.E., зеркальная система формируется под влиянием отношений. Хорошо известно, что гармоничные отношения матери и ребенка приводят к тому, что такой ребенок уделяет больше времени выполнению социальных функций, способен лучше управлять своими эмоциями и умеет интерпретировать и комментировать свои чувства и внутренние ощущения{21}. Открытие того факта, что нейропластичность присуща человеку на протяжении всей жизни, говорит о том, что нейронные пути для поддержания контактов с людьми, в том числе зеркальная система, продолжают меняться под влиянием взаимосвязей. Здоровые отношения усиливают нейронную активность участков мозга, отвечающих за резонанс. Пагубные отношения, особенно с людьми, которые не понимают вас или не видят вашу истинную сущность, делают слабее нейронные сети, задействованные в процессе подражания. Из-за недостаточного использования эти нейронные пути могут ослабнуть и потерять способность сформировать разветвленную нейронную сеть, которая обеспечивала бы обмен информацией. Зеркальная система может не получить дофамин и другие нейрохимические вещества, вырабатываемые под воздействием отношений, которые бы укрепили нейронные пути этой системы.
Когда это происходит, нейронным путям, принимающим участие в процессе подражания, становится труднее имитировать чувства других людей. В итоге вы начнете неправильно истолковывать их эмоции и намерения. Вы можете подумать, что человек всем доволен, тогда как на самом деле он пытается дать вам понять, что страдает. Или станете настолько чувствительны к «опасным» эмоциям, что ошибочно будете воспринимать людей как более сердитых или несчастных, чем на самом деле.
Такая гиперсенситизация[5] произошла с Паулиной. Когда я впервые встретилась с ней, она сидела на лавочке в холле рядом с моим кабинетом и нервно оглядывалась вокруг. На самом деле она искала меня. Я задержалась на несколько минут и сразу же пожалела об этом, поскольку мое опоздание усилило тревогу Паулины.
Большинство пациентов испытывают как минимум легкое волнение во время первого визита к психотерапевту. Откровенно говоря, я тоже немного нервничаю во время первых сеансов, поскольку никогда не знаю заранее, что мне предстоит услышать в их ходе. Однако тревога Паулины представляла собой нечто необычное. Увидев, что я готова с ней общаться, Паулина так низко опустила голову, что смотрела на пол. Я протянула ей руку, и она в ответ вяло протянула мне свою, по-прежнему не глядя мне в глаза. Как я уже говорила, Паулина была особенным пациентом. Я знакомлю вас с ее историей потому, что в ней типичные проблемы с резонансом, возникающие у многих из нас, усиливает воздействие ряда факторов, что позволит нам отчетливее понять собственные трудности.
Когда мы вошли в мой кабинет и я попросила Паулину немного рассказать о себе (где и с кем она живет, где работает), она слегка расслабилась. Я очень долго старалась не смотреть прямо на нее, чтобы не усугублять ее чувство дискомфорта. Когда Паулина все же подняла голову и взглянула на меня, я посчитала нужным улыбнуться и кивнуть ей. Несмотря на мой доброжелательный вид, Паулина, начав говорить, постоянно извинялась за сказанное. «Я даю вам неправильный ответ, не так ли? – спрашивала она. – Думаю, вам нужно больше подробностей, чем я изложила. Прошу прощения».
Наша беседа продвигалась очень медленно и привела меня в замешательство. Я опытный психиатр и могу за шестьдесят коротких минут получить от клиента массу полезной информации, но во время этого сеанса я чувствовала себя начинающей танцовщицей, которая постоянно наступает на ногу своему партнеру. Большую часть времени Паулина сетовала на то, что люди испытывают по отношению к ней гнев или разочарование. Страх Паулины передо мной и то, как она рассказывала о своих неудачных, а порой пугающих попытках взаимодействия с людьми, заставили меня задаться вопросом: она неспособна распознавать дружелюбие на лицах людей или их огорчает ее неумение поддерживать общение, смотреть прямо в глаза и бесконечные извинения?
Ответ был найден, когда мы затронули историю ее семьи, и он традиционно возвращал нас к теме влияния отношений, сложившихся в раннем детстве, на формирование мозга. Паулина росла с отцом, который уехал во Вьетнам, когда ей было пять лет, и вернулся беспокойным злым человеком. Я не хочу ни в чем обвинять отца Паулины, поскольку его поведение в ее трактовке соответствовало симптомам посттравматического стрессового расстройства, а происходило это в период, когда ПТСР мало кто понимал, не говоря уже о лечении. Зеркальная система, которая помогает автоматически устанавливать контакт с людьми, не всегда отключается в пылу сражения, чтобы солдат не испытывал никаких эмоций. На самом деле я часто задаю себе вопрос, не состоит ли одна из причин возникновения ПТСР у многих солдат в том, что, несмотря на выброс адреналина во время битвы, их зеркальная система считывает боль всех, кто находится рядом, – как друзей, так и врагов. Эта боль отпечатывается в нервной системе солдата. И когда он отправляется домой, его боль следует за ним.
Жизнь с отцом Паулины была непредсказуемой. Невозможно было предугадать, что на этот раз выведет его из себя; в один вечер это были остатки ужина, в другой – лай соседской собаки или тот факт, что мусорные баки все еще стоят на тротуаре спустя несколько часов после того, как мусор уже вывезли. Когда отец Паулины начинал закипать от гнева, ее мать советовала ей затаиться и не попадаться отцу на глаза. Подобно тому как метеорологи учатся расшифровывать форму облаков, давление воздуха и скорость ветра в поисках признаков приближающейся бури, Паулина тоже училась отыскивать на лице отца первые признаки гнева. Если у него были сдвинуты брови или плотно сжаты губы, Паулина разворачивалась и тихонько убегала в свою комнату. Я хотела понять, не переросло ли за многие годы то, что начиналось как разумная стратегия защиты (способность читать малейшие детали выражения отцовского лица), в гипертрофированное восприятие выражений лиц всех людей и обобщающий вывод о том, что они через одну-две секунды могут разразиться на нее гневом.
Я улыбнулась Паулине и спросила, понимает ли она, что я ей улыбаюсь и рада тому, что она пришла, чтобы рассказать о своих проблемах. Паулина подняла глаза и посмотрела мне прямо в лицо. За пятьдесят минут общения на расстоянии полутора метров от меня это было, пожалуй, впервые, когда Паулина почувствовала себя достаточно комфортно, чтобы взглянуть на меня. Она улыбнулась мне в ответ.
«Простите, – сказала она. (Снова извинения!) – Не думаю, что знаю, как делать это правильно. Психотерапевты, с которыми я встречалась раньше, всегда были настроены очень критично».
Разумеется, я знаю нескольких психиатров, которые соответствуют этому описанию. Но я также подозревала, что Паулина просто не была способна видеть своих психотерапевтов и прочитать доброту на их лицах. Слово «видеть» я использую здесь как в переносном смысле для обозначения умения понять другого человека, так и в буквальном – для обозначения способности смотреть человеку в лицо. До окончания сеанса я еще два раза брала паузу и просила Паулину на минутку взглянуть мне в глаза, что она и делала, одновременно заливаясь краской стыда. Когда я попросила ее об этом в третий раз, она засмеялась. Это был хороший знак и важный первый шаг. Передо мной была не просто женщина, страдающая тревожностью. Передо мной сидела женщина, у которой глубокий страх перед отношениями был запрограммирован на уровне нервной системы. Каждый случай взаимодействия с людьми, вызывавший у нее чувство дискомфорта, только усиливал этот страх. К несчастью для Паулины, у нее ощущение дискомфорта возникало во всех без исключения случаях.
