Не лучшим образом ситуация складывается и в среде мирян, более или менее стабильно посещающих богослужения. Для многих из них ритуал является понятием не религиозным, но психологическим. В психологии

ритуал

есть зачастую непроизвольное действие, обеспечива­ющее стимуляцию жизненных отношений инди­вида, например, в одном храме под Киевом неко­торые местные прихожанки считают, что в цер­ковный двор можно заходить только через цент­ральные ворота и ни в коем случае не через заднюю калитку с другой стороны храма. Ника­ких объяснений подобным действиям они не дают. Психологи данный обычай объяснили бы как ритуал, обеспечивающий его участникам

маги­ческий престиж,

а религиеведы добавили бы к этому, что здесь имеет место

табу.

Трудно не согласиться с этим.

Выше мы упоминали о так называемом

свеч­ном благочестии.

Для многих людей элемен­тарнейший акт возжигания свечей в храме является чуть ли не самым основным в их «христиан­ской» жизни. (Это все равно как если бы чело­век, намеревающийся купить ювелирное изде­лие, ограничился тем, что выкрутил в ювелир­ном магазине дверную ручку и, всемерно доволь­ный и даже не заходя в магазин, отправился бы домой, гордясь приобретением.) Боже упаси кого-нибудь постороннего дотронуться или переста­вить поставленные ими свечи! Это вызовет мо­ментально бурю гнева и возмущения, посяг­нувший будет обличен в колдовстве и может схлопотать по рукам! Не лучше обстоят дела и со святой водой. Многие далеки от веры, что «кап­ля освящает море» и поэтому настойчиво требу­ют от священника в дни, когда в храмах служатся молебны с водосвятием, чтобы он «хорошенько побрызгал» и принесенную ими воду, и их самих. Вере в невидимое освящение души благодатью Св. Духа через Таинства Церкви эти псевдопра­вославные люди предпочитают чисто психологи­ческое самоуспокаивани: дескать, меня водой облили — теперь и здоровье будет, и грехи простятся.

Не свободны, к сожалению, от суеверий и предрассудков и многие представители духовен­ства. Так, известно, что в некоторых селах сущест­вует следующий обычай: когда наступает время какой-нибудь односельчанке рожать ребенка — священник спешит в храм «отверзать Царские врата», чтобы тем самым обеспечить потенци­альной роженице благополучные роды. Здесь налицо элемент так называемой

гомеопатичес­кой магии

(подражательной): Царские врата кощунственно ассоциируются с женским лоном. Известен случай, когда некий священник запре­тил своим прихожанам причащаться (!) на праз­дник Преображения Господня, мотивируя запрет тем, что, дескать, «сегодня мы все причащаемся яблоками (?!)». Некоторые священники вообще запрещают причащаться в двунадесятые и вели­кие праздники без особой на то мотивации — все вы, мол, недостойны сегодня. Забывают толь­ко они об ответственности, которую несут перед Богом за свою паству; ведь смысл и центр пра­вославной общины — это Евхаристия, а не различные обрядовые мелочи. Тут впору вспом­нить слова, обращенные к каждому поставляе­мому иерею при вручении Св. Агнца: «Приими Залог сей, о Нем же истязай будеши...».

Перечислим еще некоторые суеверия и пред­рассудки, которые встречаются в современной церковной жизни.

Геронтомания — поиск «старцев». Напрас­но многие современные «старцеискатели» по­лагают, что ими руководят примеры великого старчества из истории христианства, отнюдь. Стремление многих православных к духовному рабству и зависимости от воли сомнительных «старцев» напоминает времена, когда после при­нятия Русью христианства по ее просторам ходи­ли разные вещуны и волхвы, пугая нетвердых еще в вере людей гневом богов: неурожаями и болезнями. Или петровские и послепетровские времена, когда старообрядческие посланцы при­зывали всех бежать в скиты «от антихриста». Таким образом, алармизм и эсхатологический психоз постоянно наблюдались в истории в раз­личных вариациях и провоцировались «старца­ми». «Старец» — это архетип многих народов, олицетворение мудрости, тайных знаний: друид, шаман, тибетский лама и т.п. Именно этот архе­тип заставляет людей искать «духовного сверх­человека», противопоставляющего себя и свою доктрину Церкви и ее учению.

Технофобия — боязнь продуктов техничес­кого прогресса. Носителями этого вида фобии чаще всего выступают старые, больные, одино­кие люди. Они считают, что компьютеры, банко­маты, аудиовидеотехника и т.д. суть «бесовщи­на». Такие люди активно способствуют распрос­транению всяких слухов о близком конце света. Технофобия и геронтомания тесно связаны меж­ду собой. «Старец», боязнь техники и отожде­ствление ИНН с «печатью антихриста» шеству­ют обычно вместе.

Ксенофобия — боязнь мнимо чужого и но­вого. Этот вид суеверия охватывает как мирян, так и духовенство. Ксенофобия, как правило, сочетается с разновидностью национализма — церковным национализмом, а также с невеже­ством. Вот примеры: некоторые священники и монахи запрещают читать книги известных пра­вославных богословов только под тем предло­гом, что у этих богословов нерусские фамилии (Керн, Мейендорф, Шмеман, Блюм). Незнание истории Церкви и полноты христианской тради­ции в соединении с этнофилетизмом заставляют подверженных ксенофобии мирян и духовенство во всем неизвестном и непонятном им видеть происки «врагов православия» или нечто совер­шенно чужеродное по отношению к Церкви, ко­торую они понимают крайне узко — в пределах лишь одной поместной Церкви, а иногда и мона­стыря, и даже прихода. Огромное недоумение у ксенофобов вызывает факт почитания Право­славной Церковью в лике святых некоторых рим­ских пап. Некоторые священники даже старают­ся заменять слово «папа» словами «патриарх» или «епископ», как будто слово «папа» — руга­тельство, а «патриарх» и «епископ» — эвфе­мизмы. Таким образом, «психология мелкого лавочника» заменила у ксенофобов соборное (кафолическое) сознание. Но ксенофобы не зна­ют не только историю древней Церкви, но и особенности духовных традиций других совре­менных Поместных Церквей, которые имеют право отличаться от русской или украинской традиций. Уверен, что в традициях и укладе жиз­ни других Поместных Церквей нашлось бы мно­го такого, что пришлось бы не по нраву нашим ксенофобам и было бы расценено последними как ересь и беззаконие.

Некрофобия — боязнь покойников и того, что с ними связано. Множество суеверий и пред­рассудков связано с похоронами. Этот перво­бытный магический страх не имеет ничего обще­го с христианским отношением к смерти. Люди, занимающиеся колдовством, стараются заполу­чить воду, которой обмывали покойника, или тряпки, которыми связывали покойному руки и ноги, в тщетной надежде, что эти предметы им помогут в их богопротивных занятиях. Не отста­ют от колдунов и родственники и друзья покой­ника. После поднятия гроба они переворачива­ют табуретки, на которых гроб стоял, сиденьями вниз, чтобы никто из живых не сел на них: веро­ятно, они считают, что эти табуретки способны нанести вред живым по принципу контагиозной (заразительной) магии. Зеркала и другие отра­жающие поверхности в квартире завешивают материей, но не для того, чтобы в день траура не прихорашиваться, а чтобы не увидеть в зеркале душу покойного. Наверное, по этой же причине оставляют возле портрета покойного и рюмку с куском хлеба. Таким образом, потустороннее бытие человеческой души видится некрофобам в узко-спиритуалистическом аспекте. Соседи по­койного часто боятся нести венки, а принесшие землю в храм для «заочного» отпевания боятся потом эту землю заносить домой. Зато никто не боится превращать поминальный обед в язычес­кую тризну — с песнями и обильными возлияни­ями алкоголя.

Уверен, что суеверий и предрассудков су­ществует намного больше, чем описано в данной статье. Впрочем, и этого достаточно, чтобы сде­лать неутешительный, но правдивый вывод — нам всем (священникам, православным педа­гогам, катехизаторам, воцерковленным миря­нам) нужно помнить, что мы, православные, должны жить и действовать как миссионеры в языческой стране.