Но тем не менее подобным образом мужское самолюбие уязвляется до крайности. Чувствуя постоянные удары по самолюбию, мужчина, в свою очередь, стремится взять реванш в схватке с женщиной за счет силы и грубости, которые выражаются, например, в культивировании бан­дитизма. Гордыня мужчины, не находя для себя мирного применения, устремляется на стезю войны. Не получая власти и послушания в соб­ственном доме, за его стенами мужчина стремит­ся к насилию.

Таким образом, о результатах эмансипации можно говорить до бесконечности, находя все новые и новые следствия такой, на первый взгляд, безобидной тенденции.

2)

Развитие детей.

Однажды мне попалась американская ста­тья, автор которой довольно иронично отзывался о стремлении современных родителей сделать из своих детей вундеркиндов. Он (автор) приводил довольно забавные факты и случаи из жизни. В частности, рассказывал о том, как детей в груд­ном возрасте учат читать и говорить на несколь­ких языках. Конечно, подобные картинки теперь довольно обычны и для нас.

Помимо того, что излишнее внимание к внеш­ним успехам малыша развивает в нем до крайно­сти страсть тщеславия, раннее образование вред­но не только этим.

В Православной Церкви ребенок до семи лет не исповедуется. Это правило возникло не случайно. В младенческом возрасте ребенок не несет ответственности за свои поступки, он не может еще вполне осознать совершение греха.

Но современный ребенок благодаря новей­шим образовательным технологиям развивается значительно быстрее, чем в старину. Таким об­разом, при родительском усердии уже к пяти, а иногда и к четырем годам он научается логичес­кому мышлению, изворотливости ума и прочим интересным вещам, благодаря которым превраща­ется в довольно сознательное существо. И в то же время по своему психическому и физическому устройству он по-прежнему остается младен­цем. Он точно губка впитывает все, что получа­ет, не имея при этом возможности дать нрав­ственную оценку полученной информации. Кро­ме того, при раннем интеллектуальном развитии существенно страдает эмоциональная сфера, что влияет на способности ребенка чувствовать со­страдание, жалость, любовь и дружбу, воспри­нимать красоту или безобразие окружающего мира. Вместо этого маленькие вундеркинды учат­ся тщеславию, агрессии и изворотливости, так как именно эти качества помогают им высоко держать планку, заданную неуемными родителя­ми. Нам часто приходилось наблюдать детей, умеющих к 4 годам и читать и считать, прекрасно решающих головоломки и т.п. Вот только такие дети почему-то не могли пройти самого прими­тивного тестирования на навыки общения, у них оказывались существенно искажены или вовсе не развиты представления о прекрасном. На­пример, на предложение посмотреть на небо и сказать, красивое оно или нет, такие дети недо­уменно глядели то на взрослых, то на небо, вовсе не понимая, чего от них хотят.

О порочности практики воспитания ребенка в детском саду вряд ли стоит подробно распрос­траняться. Психологи дружно твердят о том, что, оказываясь сызмальства в коллективе, ре­бенок вырастает более приспособленным к жиз­ни. Но что это значит? Во-первых, в коллективе малыш лучше усваивает знания (соревнователь­ный момент), во-вторых, вырастает раскован­ным (развязным), коммуникабельным (склон­ным к праздности) и пр. Конечно, ребенку, воспитанному в детском саду, будет легче идти по жизни, но это ли является целью воспита­ния? А если вспомнить, сколько «замечатель­ных» навыков получают дети в компании свер­стников! Каждый родитель наверняка помнит, как его ребенок просил объяснить значение матерных слов, услышанных от друзей. И это, поверьте, только цветочки. И сколько ни объяс­няй ребенку, что ругаться матом плохо, он, вы­растая среди людей, которые ругаются, не смо­жет сохранить изначальную чистоту. Так уж устроена человеческая психика: будучи вынуж­ден наблюдать порок, человек рано или поздно свыкается с ним и перестает испытывать к нему отвращение, ибо «худое сообщество развращает добрые нравы».

3)

Работа — больше, чем работа.

Опять же сошлемся на американскую ста­тью, где речь идет о поколении молодых профес­сионалов, для которых вся жизнь проходит в работе. Для этих молодых людей профессио­нальное развитие становится своеобразной квинт­эссенцией жизни, ставится во главу угла, и в жертву ему приносится все остальное.

Вообще излишнюю любовь к работе до не­давнего времени следовало называть проявле­нием страсти тщеславия или сребролюбия, по­тому что главным стимулом для активиста были либо деньги, либо карьера.

Теперь ситуация несколько изменилась. Ра­бота для современного человека часто уже не средство, а цель. Она становится чем-то вроде наркотика, от привычки к которому крайне труд­но избавиться. Как много мы знаем примеров, когда человек «сгорает» на работе, посвящает всю свою жизнь делу, живет для работы.

И народное сознание чутко реагирует на эту тенденцию. Ведь термин «трудоголик» (по ана­логии с «алкоголик») возник недаром. И возник как раз тогда, когда в нашей стране наблюдался повальный трудоголизм. Вспомним поколения наших родителей и дедов, вспомним трагичность ухода на пенсию, вспомним пропущенные отпус­ка, недовзятые отгулы, неготовые обеды, неумы­тых детей и прочие признаки «жизни на работе».

Современного человека привлекает лекар­ственное свойство труда, позволяющего нивели­ровать негативные душевные ощущения. Не на­ходя комфорта ни в семье, ни в компании друзей, он стремится на работу, которая одна снимает неприятные ощущения, заполняя жизнь каким-то позитивным смыслом.

В упомянутом уже американском тексте идет речь о том, что ради работы молодые профессио­налы жертвуют друзьями, семьей и возможнос­тью устроить свою личную жизнь. Так ли это? В конце концов, профессионалами они становятся только годам к двадцати с лишним, и, по всей видимости, к этому моменту личные отношения уже не представляют для них ценности. То есть фактически жертвовать оказывается нечем. На­против, работа становится необходима, чтобы заполнить вакуум, создавшийся в их душах от неумения любить окружающих людей.

Мало кто из трудоголиков по-настоящему любит свою работу, свое дело. Конечно, вынуж­денный оставаться дома, такой вот любитель работы начинает с двойным усердием рваться на службу и безмерно скучать, но скучать не «по», а «от». Он будет стремиться не на работу, а вырваться из дома, где он предоставлен самому себе или, в лучшем случае, вынужден общаться со своими родными и близкими, к которым не испытывает ни любви, ни интереса.

Молодые люди ценят в работе возможность получить интересные впечатления, азарт, кото­рый возникает от необходимости решать слож­ные задачи, новизну и возможность профессио­нального развития (под последним подразумева­ется, видимо, повышение ощущения собствен­ной весомости и карьерный рост). Что же каса­ется любви к собственному делу, так о ней речь не идет вообще, поскольку многие подобные профессионалы меняют профессии, как перчат­ки, не говоря уж о местах работы.

В семейной жизни работа нередко становит­ся социально одобряемым предлогом ухода из семьи. То есть одно дело — пропадать до ночи в компании друзей, и совершенно иное — на рабо­те. Любопытно то, что второй супруг, как прави­ло, очень тонко чувствует возникшую ситуацию. С какого-то момента он/она перестает делать различие между пребыванием в компании друзей и ночевкой на работе: и вовсе не потому, что не доверяет своей половине. Нет, просто факт ухо­да из дома, для окружающих незаметный, для оставленного супруга становится очевидным.

Конечно, нелепо думать, что во всем винова­та работа. В образовавшемся замкнутом круге человек, с одной стороны, рвется на работу, потому что не может создать комфорта в семье, с другой стороны, его длинные рабочие дни — такой замечательный выход из сложного поло­жения, что он даже не пытается найти другой.