Томас Вулф. Взгляни на дом свой, Ангел

«Мы обречены на пожизненное заключение в одиночной камере» — эти слова основной темой звучат в сознании современного человека. Ибо одиночество, отчужденность, отделенность от окружающего мира стали нашим наказанием за отход от Бога.

Мы выходим из лона семьи, из маленького одиночества, в общество — одиночество боль­шое и неисчерпаемое.

Эта отчужденность от мира, которую осоз­нает почти каждый представитель человечества, была воспета сначала поэтами-романтиками, а потом стала базовой предпосылкой всей культу­ры XX века. Кто не поставит свою подпись под тютчевским «

Silentium

!»: «Как сердцу выска­зать себя? Другому как понять тебя?» А может, для кого-то актуальнее прозвучат другие строки: «Лишь жить в себе самом умей — есть целый мир в душе твоей таинственно - волшебных дум...» ?

И далее через диалоги-непонимания Чехова, через поэзию свободы Маяковского, через «Вы, идущие мимо меня» Цветаевой — через всю эту бесконечную разомкнутость, разобщенность, разорванность мы пришли наконец к осознанию собственного одиночества как некоей данности, трагического разлада, положенного в основу на­шего земного бытия. Едва научившись говорить и думать, мы тут же кричим, что нас не понима­ют, не уважают, не любят... Мы пытаемся до­биться понимания и любви не мытьем, так ката­ньем: покупаем, завоевываем, выпрашиваем, требуем... В конечном итоге приходим к осозна­нию полной и тотальной невозможности ее полу­чить, впадаем в уныние, отчаяние, тоску. Потом успокаиваемся, придумываем искусственный за­менитель для недостижимого: вежливость, взаи­мовыручка, ласковость, любезность.

Но заменители не помогают. Они создают иллюзию правильности, но не питают душу. В них нет той силы, тех питательных веществ, которые необходимы для нашей личности, для того трепетного, слабого, обделенного сущес­тва, которое сидит в нас и беспрестанно требует пищи, не довольствуясь химической эссенцией, которой мы его пичкаем. Оно болеет, страдает, жутко мучается и никак не хочет оставить в покое другое наше «я», которое гонится за сла­вой и деньгами, за вкусной едой и красивыми машинами.

Эту отчужденность, неродство с миром каж­дый осознает и формулирует по-своему. Кто-то проносит их через жизнь с покорностью, как тяжкий крест, другой — с гордостью, как полко­вое знамя, третий — как защитный бронежилет.

Конечно, опыт одиночества у каждого свой, индивидуальный. Но как бы мы ни объясняли собственную отчужденность, в независимости от того, кажется ли она нам благом или прокляти­ем, мы воспринимаем ее как аксиому, как пред­посылку, исходное условие нашего бытия.

«Мы

говорим на разных языках»

— к

такому выводу приходим мы однажды, пытаясь объяснить кому-нибудь всю глубину своих ощу­щений или мыслей. Особенно остро восприни­мается это в детстве. «Ну как же ты не понима­ешь?!» — почти плачет ребенок, стараясь втол­ковать своему родителю элементарную вроде бы вещь. Да, взрослые — они другие. Они отлича­ются от детей, им не дано понять.

Но позже происходит еще одно страшное открытие: все люди другие. Никто не понимает.

«А что если мы все видим и слышим разное. Вполне возможно, что мы просто заучиваем, как называются вещи, как словами обозначать какие-то явления. То есть мне эта занавеска кажется красной, ему — синей, а ей — зеленой, но мы знаем, что этот цвет называется желтым. Если все так, то получается, что мы совершен­но не способны понять друг друга».

Из разговора на уроке литературы

в

7

-м классе.

Мы очень часто сталкиваемся с проблемой «разноязычия». Это всегда раздражает. Ты уже битый час излагаешь собеседнику свои жизнен­ные принципы, а он не проникается и все время твердит что-то свое. «Как сердцу высказать себя?» Как сделать так, чтобы тебя услышали и поняли?

Но нам не приходит в голову, что стоит на­учиться слушать — и все решится само собой. Мы сами выстраиваем вокруг себя стены, вмес­то того чтобы прокладывать мосты. Зачастую стоит прислушаться к словам собеседника, и ты поймешь, что уже битый час вы говорите с ним об одном и том же, называя это разными именами.

«Никто меня не любит»,

— осознаем мы еще в детстве. Люди эгоисты. Им нет дела до других. Водители, друзья, возлюбленные — все думают прежде всего о себе.

Отношения — вещь непостоянная. Сегодня есть, завтра нет. Мы звоним своим самым близ­ким и родным людям, чтобы поделиться пере­живаниями, а они ужинают, уходят в кино или спят — и мы чувствуем себя преданными, остав­ленными, брошенными.

Мы остро ощущаем одиночество: все люди чужие, никто нас не может понять, никому мы не нужны, никто нас не любит.

В три часа ночи накатывает тоска, и мы роемся в записной книжке, прикидывая, кому можно позвонить в такое время. Выясняется, что некому.

Мы с завистью смотрим на любимчиков об­щества, вызывающих всеобщие восхищение и любовь. Как же им хорошо! Их зовут на все праздники, у них дома не умолкает телефон, а друзей у них — не счесть. Представители проти­воположного пола так и вешаются им на шею.

«В последнее время меня преследует одна навязчивая мысль. В мире живет какое-то чис­ло человек, к примеру, 4.985.374.555 или 5.001.785.177, даже неважно, сколько именно. Главное, что число это нечетное. Все люди, как у Платона, имеют свою пару, свою половину. Все, кроме одного. И этот един­ственный, оставшийся по недоразумению без пары, — это я».

Из дневника подростка.

Осознав свою ненужность, человек пытает­ся что-то изменить. Но тщетно. Купить любовь и внимание окружающих не удается. В результате обильных подарков, услуг и теплых слов друзья и приятели начинают грубо и вульгарно тебя ис­пользовать. Столкнувшись с подобным обраще­нием, человек окончательно обижается на мир и поворачивается к нему спиной. Он либо уходит в себя, замыкается, становится неразговорчивым, угрюмым, хмурым, либо же принимает вид над­менный, высокомерный, ведет себя грубо, отри­цает авторитеты, подчиняет себе людей при по­мощи угроз и насилия.

В обоих случаях человек сам себя изолирует. Он делает это назло миру, мол, «раз вы так со мной обращаетесь, то и не нужна мне ваша любовь, подавитесь вы своими теплыми чувства­ми». Стоит ли говорить, что хуже он этим делает только себе.

Проблема изначально состоит в самом чело­веке. Описанный симптом нередко имеет воз­растную характеристику. Чувство собственной ненужности и «лишности» более всего пресле­дует подростков (хотя оно может сохраниться и во взрослой жизни, вернуться остротой в сред­нем или пожилом возрасте). В период, когда происходит личностное, мировоззренческое ста­новление человека, юное существо испытывает острую потребность осмыслить происходящие в нем перемены, в результате чего замыкается на самом себе. Этот эгоцентризм сразу сказывает­ся на его отношениях с ровесниками, которые точно так же зациклены на себе, и с родителями, которые априори не воспринимают своего ре­бенка как объект интереса (как говорила одна бабушка: «Все, что ты знаешь, я уже успела забыть»).

Таким образом, в подростковом возрасте че­ловек зачастую оказывается не способен к нор­мальному общению в силу того, что слишком зациклен на собственной персоне. Но отсут­ствие этого общения травмирует, воспринима­ется как трагедия и заставляет подростка еще сильнее замыкаться на себе. Нередко проблема сама разрешается с возрастом. Иногда преодо­ление ненужности происходит через чувство влюбленности, которое переключает внимание подростка со своего внутреннего мира на другого человека.

Кроме того, нелюбимым и ненужным ощу­щает себя человек в минуты неприятностей, в самые трудные моменты своей жизни.