Вспомнив об этом, она самодовольно усмехнулась.

– Но вот однажды ночью я подкралась к школьному окну, за которым раздавались звуки музыки. Я заглянула туда и увидела, как танцуют молодые люди. До тех пор я ни разу не видела танцев. И пока я смотрела, как они колышутся в такт музыке, со мной что-то случилось; я сама стала покачиваться в седле в ритме музыки. И когда наступила пора уйти оттуда, я ощутила боль в сердце. Я была одинока. О, мне казалось, что я сей же час скончаюсь от страшного одиночества! Вернувшись в пещеру, я взяла банджо и принялась наигрывать мелодию, подслушанную под окном, и в обнимку с банджо принялась отплясывать так, как это делали молодые люди в школе. Когда дядя Генри увидел это, то произнес только два слова: «Это конец!»

– Что он хотел сказать этим? – спросил Дюк, но по его голосу трудно было понять, искренне ли он задал свой вопрос или же просто хотел узнать, правильно ли Салли поняла мысль старика.

– Понятия не имею, но мне кажется, он чувствовал, что недалек тот час, когда мне станет настолько одиноко, что я уйду из пещеры в поисках общества сверстников – юношей и девушек. И вправду, с тех пор я все время старалась разузнать, где будут устраивать танцы. Каждый раз в субботу вечером я отправлялась на поиски очередного бала и подсматривала в окошки. Я старалась приблизиться к окнам настолько, насколько позволяло присутствие людей на улицах, и долго сидела на. своем пегом коне, наблюдая за танцорами, которые кружились и качались в такт музыке.

Она вздохнула, успокаивая старую боль и былую тоску.

– Мне было восемнадцать лет, когда стала присматриваться к танцам. Два года я вела наблюдения, и два года во мне росло чувство горечи оттого, что мне никогда не удастся станцевать на балу. Я внимательно рассматривала лица девушек, их полуоткрытые губы и веселые глаза.

Наконец однажды я решилась проникнуть на бал в женском платье. Я скакала до самого Кэмптона. Миновав первые три дома этого городка, я нашла то, о чем так страстно мечтала, – платье розового цвета, сшитое словно по заказу на мою фигуру, и подходящие туфельки. Потом я вернулась в пещеру. В первый же субботний вечер я отправилась в «Уорнерс Спрингс». Я знала, что девушки являются на танцы в сопровождении молодых людей, а у меня никого не было!

Я уже не раз наблюдала за танцами с балкона этого зала, так что и в тот вечер сразу направилась наверх. Ну а остальное вам хорошо известно. Я не посмела остаться там после первого дивного тура вальса. Я боялась, что люди поймут, кто я такая. Они могли узнать и украденное мною платье, которое было на мне, так что я поспешила сбежать.

Но после этого вечера мысли о вас одолели меня, Джон. А прошлой ночью я отправилась в Хвилер-Сити. Я слонялась по улицам, пока не составила из обрывков разговоров картину происшедшего. Я пробралась в конюшню, где стоял Понедельник. Когда поднялся шум, я оседлала его, вывела из конюшни и вместе с моим пегим Пинто отправилась к горам. Там я вас и обнаружила, когда за вами по пятам мчалась разъяренная толпа.

Вернувшись в ту ночь в пещеру, я почувствовала себя совершенно несчастной, так как осознала, что никогда не позволю вам узнать всю правду. Вы не должны были догадаться, что я не мужчина. Ведь сразу после вашего визита в пещеру дядя Генри пожаловался мне, что нашелся тип, который обнаружил подводный ход в наше убежище, и сказал, что его следует ликвидировать. Вы промахнулись, стреляя в меня. И я отважилась напасть на вас. Впервые в жизни мне пришлось сойтись в схватке с мужчиной, и я страстно желала либо убить, либо самой быть убитой. Не знаю почему, но я готова была умереть от одиночества и жалости к самой себе, Джон. И вот, когда вы, задетый моей пулей, упали с коня, я подъехала вплотную и узнала вас! Сначала я подумала, что сразила вас наповал, но вы, Джон, были живы. Вы были живы!

Она воздела руки к небу, ликуя и благодаря Провидение, не позволившее ей убить любимого человека.

– В ту ночь я отправилась в Хвилер-Сити. Это была ночь вашего побега. Наутро я опять нашла вас в горах. Мне показалось, что вы любите меня, но тут же меня поразило сознание того, что я и есть тот самый бандит, за которым вы так долго и так старательно гонялись по Черным горам. И если вы узнаете об этом… Я просто не в силах была этого вынести. Именно по этой причине я, в образе собственного брата, и налетела на вас. Я хотела покончить со всем этим. Я хотела наброситься на вас, стреляя в воздух, и мечтала, чтобы ваша пуля оборвала наконец мою несчастную жизнь. Я была так несчастна!

А потом наступила сегодняшняя ночь. Я вошла в пещеру к дяде Генри и сказала ему, что Черные горы окружены кольцом огней. Мы наверняка не выдержим осаду и умрем с голоду, чего, собственно, я и хотела. Он посоветовал мне переодеться в женское платье, которое, как ни странно, в этом случае защитит меня от опасности. Но я больше не могла слушать его. Я выбежала наружу. Когда беднягу Пинто убили, а меня связали по рукам и ногам, я услышала страшный взрыв. У дяди Генри были изрядные запасы динамита в пещере, так что он решил устроить себе могилу в самом центре скалы. Ведь я оставила его, а это, так или иначе, означало для него смерть. Он ведь не в состоянии был ухаживать за собой, вот и решил…

Она нахмурилась и смолкла. Дюк опять взял ее за руки.

– Еще немного, и мы будем счастливы, – произнес он. – Салли, мы будем счастливы! Но нам следует выждать, пока я разберусь в своих делах с законом…

– Ждать? – спросила она.

– Ждать венчания, Салли.

– Разве это помешает мне быть все время рядом с вами, Джон?

– Я не могу вам разрешить этого!

– Джон!

– Неужели вы можете подумать, Салли, что я могу позволить вам подвергать свою жизнь опасности?

– Тогда вы просто болтун! Вы издеваетесь надо мной! Вы вовсе не любите меня!

– Не говорите так! – воскликнул Дюк и, пытаясь выбраться из неприятного положения и удариться наконец в бега, сказал: – Не подождете ли вы меня здесь полчасика в одиночестве?

– Вы больше никогда не вернетесь ко мне…

– Клянусь! Даю вам честное слово!

– Следовательно, вы клянетесь, что вернетесь сюда?

– Да, обязательно!

– Тогда… – Она страстно обняла его и тут же отпрянула, а Дюк одним движением руки бросил Понедельника в ночь.

Приближаясь к небольшой рощице, он оглянулся и посмотрел на нее в последний раз. И тогда, нагнув голову, он пришпорил коня и рванулся в темноту сквозь больно хлещущие ветки.

Он объехал город; услышав топот копыт, остановил Понедельника за старым сараем и подождал, нока десяток грязно ругающихся мужчин не проскакали мимо него, клянясь уложить на месте этого проклятого бандита с Черных гор и заодно всех тех, кто помог ему сбежать. Дюк вздохнул: чудо свершилось!

Он еще раз посмотрел на маленькую кавалькаду и тронулся, не переставая пришпоривать Понедельника до самого дома старого Фрэзера.

Некогда прекрасный луг у брошенного дома Фрэзера превратился в болотистую пустошь, заросшую местами чахлыми деревцами. Джон Морроу спешился и привязал Понедельника у группки таких деревцов. Отчаявшись в успехе своего предприятия, он потерял всякую надежду. Печальные развалины старого дома и полная тишина как бы подтверждали, что Стив и Чарли уже покинули это место.

Дюк помчался к развалинам. Выглянувшая луна, немного разогнав тьму, как бы вдохнула в него боевой дух. Он увидел заднюю стену дома, все еще возвышающуюся над землей, и резко остановился, потому что под ней стояла зловещая парочка и о чем-то спорила, размахивая руками.

Он не хотел убивать их, потому что по крайней мере один должен будет заговорить и рассказать суду все, что ему известно. Но как захватить их?

– Пересчитай, Чарли, прежде чем разойдемся, – говорил Стив в тот момент, когда Дюк стал неслышно приближаться к ним.

– Дома пересчитаю, когда останусь наедине с денежками, – заметил Чарли. – У меня все еще стоит в ушах топот копыт.