Он отшвырнул Мартина от Дюка, но, похоже, толпа не разделяла справедливого возмущения шерифа. В ней раздался дикий вой, как в стае волков, занятой дележкой добычи. А когда злоба переходит какие-то определенные границы, она превращается в отвратительную жестокость. Что же касается Дюка, то из уголка рта у него потянулась тоненькая ниточка крови, но он все продолжал улыбаться. Лицо его смертельно побледнело; он не спускал ласкового, неподвижного взгляда с Мартина.

– Я объясню, Дюк, если вы все еще не понимаете! На этот раз вам не выкрутиться. Вас видели! Нет смысла отпираться. Давайте, Дюк, как настоящий мужчина, имейте мужество признаться. Прошлой ночью вы убили Дадди Мартина на Гавенейской дороге!

– Нет!

– Лжешь! – раздался в толпе женский голос.

– Миссис Мартин! – воскликнул шериф. – А ну расступись, ребята!

Ковбои зашевелились и образовали в толпе узкий проход, по которому зашагала маленькая, прямая женщина средних лет, с загорелым лицом и выгоревшими прядями волос, свисающими из-под шляпы. Как и у всех прискакавших сюда верхами, ее одежда была забрызгана красной грязью. Она остановилась в шаге перед Дюком. Никогда в жизни он не забудет ее сверкающие гневом глаза!

– Джон Морроу! – воскликнула она. – Вы убили Дадди Мартина!

Ропот ненависти и негодования прокатился по толпе. Ковбои придвинулись ближе. Идея Линча носилась в воздухе.

Шериф решил прикрыть арестованного собственной грудью, поскольку тоже почувствовал назревающую грозу.

– Посторонись, ребята! – крикнул он. – Дайте я его отведу сначала в город, а там…

– Я помогу вам сэкономить на дороге, – сказал Дюк.

Шериф быстро повернулся к нему.

– Как это? – хмыкнул он.

– Позвольте задать им пару вопросов?

– Говорите, только поскорее.

– Миссис Мартин, вы видели, как я убивал?

– Да!

– Когда это было?

– Ночью, в четверть двенадцатого, на дороге, где…

– Но ведь было чуть-чуть темно, не так ли?

– Он думает, что темнота спасет его! – воскликнула добрая миссис Мартин. – Но мрак не был непроницаемым, Джон Морроу, и вашего сивого жеребца вполне можно было разглядеть!

– Но вполне можно было и ошибиться. Тем более что вы видели сивого коня, но мое лицо вам не удалось рассмотреть?

– Конечно, нет, потому что на вас была маска! Но все мы прекрасно знаем, что у вас сивый жеребец. Мы знаем, что вы ушли с бала, обуреваемые желанием пристрелить кого-нибудь за ту встречу, которую вам устроили. И вы решили сорвать злобу на Дадди, потому что наша дочь не захотела…

– Эй, ребята, не проводите ли меня до конюшни?

Добродушие Дюка действовало исключительно умиротворяюще на ковбоев. И тень сомнения уже закрадывалась в их души.

– Выходите! – произнес шериф. – Мы проводим вас, Дюк.

Толпа расступилась. Он прошел в парадные двери, спустился по ступенькам крыльца и направился к конюшне, в которой отвели место его жеребцу. Понедельник между тем, неплохо отдохнув, резвился на травке за конюшней, словно молоденький жеребчик, разбрасывая копытами комья земли и клочья травы, которые тут же уносились свежим ветерком. Смотреть на коня было одно удовольствие. Дюк остановился, чтобы сопровождающие также могли насладиться очаровательным зрелищем. Потом они все вместе вошли в конюшню.

– Вот мое седло, – сказал Дюк. – Шериф, прошу вас, вынесите его во двор.

Шериф удивился, но послушался. Старое седло было сильно забрызгано грязью после долгой ночной поездки под дождем.

– Есть разница между грязью на моем седле и на седлах ваших людей? – спросил Дюк.

Ковбои принялись рассматривать седла.

– Ваши седла все, как одно, забрызганы красной глиной. Посмотрите, она держится словно замазка. А вот мое седло – на нем черная грязь. Разве это не доказывает, что меня вообще не было на дороге в Гавеней, а, ребята?

Воцарилась тишина. Однако было не похоже, что такая мелочь может сорвать плоды их серьезных раздумий и проделанная дальняя дорога па ранчо Гатри окажется совершенно бесполезной тратой времени и усилий.

– Не так уж и трудно подменить седло! – закричала миссис Мартин, но голос ее предательски дрожал, потому что уверенность в правоте быстро покидала ее.

– Где, по-вашему, я мог заменить его? – спросил Дюк. – Это седло я купил вчера в Хвилер-Сити, и могу это доказать. Как я мог провезти его по дороге в Гавеней и не забрызгать красной глиной?

Шериф тихонько ругался.

– Кроме того, – добавил Дюк, – дорога на Гавеней достаточно далеко отсюда. Если бы я дал такой крюк на своем Понедельнике, смог бы он сейчас так резвиться, как вы полагаете? – И он показал пальцем на загон, где разыгрался его сивый.

Все сомнения рассеялись. Это был слишком сильный удар. Молчание толпы доказывало: доводы Дюка настолько очевидны, что их нельзя не принять. В них было ровно столько простоты и ясности, сколько необходимо для самого веского доказательства.

– Миссис Мартин, – сказал он, – несмотря на вой ветра и проливной дождь, вам удалось среди ночи увидеть, как убивают вашего мужа. Однако вам известно лишь то, что конь убийцы был сивой масти. Шериф, вы не имеете права арестовывать меня на основании такого доказательства. Весьма буду вам благодарен, если вы положите мое седло на место и снимете с меня наручники. Да, чтобы не забыть: пожалуйста, верните мне мои револьверы.

Не оставалось ничего иного, как признать поражение. Желающие внимательно рассмотрели сухую грязь на Дюковом седле. В самом деле, было просто невозможно очистить седло самым тщательным образом от красной глины и вновь старательно обрызгать его обычной грязью. Шериф, подавив страстное желание, молча снял наручники и вернул Дюку оружие.

После акта капитуляции все направились к своим лошадям, около Дюка задержался один лишь шериф, намереваясь немного побеседовать с ним.

– Дюк, мне очень неприятно, честное слово! – произнес он.

– Спасибо, – ответил Дюн.

– Но ваш прежний образ жизни заставляет в первую очередь подозревать вас…

– Вы так полагаете? – спросил Дюн, и на этом в беседе была поставлена точка.

Отъезжающие ковбои видели, как он сворачивает сигарету и как с невеселой улыбкой смотрит на брата убитого. Мартин, вовсю орудуя шпорами, ускакал, наверное. уже на целую милю, но все еще взбадривал своего конька, будто сам дьявол устроил за ним погоню.

Когда утих конский топот, остатки толпы, состоявшие из любопытных ковбоев с ранчо Гатри, были разогнаны повелительным криком Стива.

– Вы что, решили зарабатывать себе на жизнь бездельем. наслаждаясь хорошей погодкой? – гремел его голос. – Давайте-ка берите свои кривые ноги в руки – и за работу!

Не успел растаять дымок от первой затяжки Дюка, как последние зеваки разбежались. Дюк не привык к тому, что на людей можно кричать, словно на собак, но еще меньше он привык к тому, что можно спокойно смотреть на людей, которые дружно выполняют злобные команды. Однако было похоже, что эти ковбои специально подобраны по принципу трусливой послушности. Он обернулся и посмотрел с нескрываемым отвращением на Стива Гатри, и чем больше он смотрел на него, тем омерзительнее тот выглядел в глазах Дюка.

– Да это же просто толпа, – сказал Стив. – И смельчаков среди них тоже вряд ли найдешь. Они же просто не в состоянии ничего удержать в руках, даже если оно само к ним плывет!

Дюк улыбнулся:

– Им не удалось прижать меня, и сейчас они клянут себя за это. Их совершенно не волнует, что настоящий преступник не найден. Злость разбирает их только потому, что убийца все-таки не я. Если бы они меня сначала повесили, а потом убедились в невиновности, совесть бы их нисколько не мучила.

– Главное дело, – грубо оборвал его Стив, – что вам шею не свернули. Что вы не о том переживаете?

– Да нет, особенно не переживаю, – ответил Дюк и впал в прострацию, сосредоточив все свое внимание на далеком облачке.

– Вон все ребята уже принялись за работу, – живо намекнул Стив, возвращаясь к роли хозяина ранчо и прислушиваясь к стуку мельничного жернова, вращаемого восемнадцатифутовыми крыльями ветряной мельницы. – Наверное, вы тоже намереваетесь взяться за дело, Дюк, а?