Памятник Ушакову Человек державинского века. Человек суворовских времён. Главная фигура квартердека, Защищавшая новейший бастион. Пастернак. Переделкино Пастозным звуком виолончель соединяет три пространства, три времени в одну метель в окошке пастернаковского графства. Как жаль, не виден музыкант в проём двери. Я – слушатель, не зритель. Но мне, зато, видна его рука, смычок и гриф, в цвет инструмента свитер. Виолончельный рост у человека, и кисть крупна под стать смычковой кисти, сближающая звуком оба века, взывающая звуком к этой мысли. Не ведая о том, быть может, сам, лишь думая о точном исполненьи, как он послушен здешним небесам в муз добровольном Пастернаку поклоненьи. И публика, вкушая щедрый звук, прослушав «Гамлета» в прочтении Андрея, хлопками рук, лишь двух десятков рук благодарит виолончель и чародея. Я так и не взглянул в его лицо, то разговаривал потом, то одевался. Он отыграл и вышел на крыльцо, лишь силуэт всё дальше удалялся. Я видел музыку, не увидав лица, того, кто эту музыку представил, загадочны всегда дела Творца и не раскрыты своды его правил. Пастозный звук виолончели! Густой мазок Коровина, Ван Гога. Нет, за окошком не было метели! Я в стих посыпал снегом, так, немного. «Мы были музыкой во льду». Мы – миновали ту беду. Уже не лёд, а талый снег, но таянью конца всё нет. Пастозный звук виолончели. То скрип темниц, то пенье птиц. Раскачиваются качели. Пастозный звук виолончели. Как, Боже, этот звук классичен, Как музыкант сейчас отличен! Виолончель, как холст Пикассо, косяк двери разъял на части, и звук поэта доискался: здесь – неразъемлемое счастье. «Мне нравится, что снег идёт…» Мне нравится, что снег идёт. Ни от чего он не спасает. Но он единственный не врёт. И белым беды заметает. Хотя, от грязного пейзажа, от засухи и от беззимья, — спасает, словно неба стража, которой многое посильно. «Ах, какой был день вчера! Какой был день!..»
Ах, какой был день вчера! Какой был день! По обледенелому, скользкому, как будто тень, шли мы тротуару белому! Покупали чай зелёный и перчатки на морозе улиц нулевом. Выбирали расстегай и шоколадки, и входили в разогретый дом! А потом неслись на электричку на маршрутке пару остановок. Сели, да не в ту! Но всё отлично! Вышли, и в другую сели снова. Ах, какой был день вчера! Какой был день! Радовались и лепили бабу. Снежную, и было нам не лень повторять годичную забаву! Бабе я придумал смайлик, нос, брови и глаза из черных веток. В голову воткнул копну волос хворостинок тоненьких букетом! Ей же повязал и поясок из остатков плёнки ближней стройки. Даже ботиков ей «изваял» носок, плечиков добавил снежной кройки! И пускай смотрела на меня по-японски – брови две прямые — Галатея предкрещенская моя, чьи уста от холода не выли, Ощущал её я россиянкой эту бабу зимнего модерна, слепленную охлаждённой «манкой», и не ждавшую слепления, наверно! Да, расстает и исчезнет вдруг от тепла или дурацких рук, но сегодня радовала нас эта баба в профиль и анфас! Что же этим серым зимним днём так раскрыло радость наших душ? Думаю, лишь то, что мы живём, пережить мечтая тыщи стуж. Ах, какой был день вчера! Какой был день! Неповторный, но всегда желанный! Возвращайся, словно северный олень, Санта-Клауса везущий изваянье! Ах, какой был день вчера! Какой был день! ЖКХ его нам не испортил. Не отбросил тягостную тень, словно Гоголя взлетевший в небо чёртик. «Я любил сливаться с ландшафтом…» Я любил сливаться с ландшафтом. Но не с общею массой на нём. Разработана личная шахта. Златорудным сверкает огнём. Вы ж пишите про Сталина с Лениным, если это так нравится вам. Громоздите тупые поэмины, множьте ваш поэтический хлам. Вы, наверно, чего-то не поняли в вашей жизни, дремучей навек. Может, доброй буддистской Японии, может, белый рождественский снег. Рождество 2014 Через невероятное усилие, в стране, где идёт война, поверить в рождественское изобилие. Поверить, что радуется страна. Может, это и есть христианство. Может, это и есть волшебство. Если уменьшится боли пространство, хоть на неделю, хоть в Рождество. |
