«Крупицы счастья…» Крупицы счастья сложи в копилку. Нижи как жемчуг на жизни нитку. И ожерелье, когда взгрустнётся, носи на шее первопроходца. Севастополь – мой материк Я путешествую по городу, мой друг. Мне нравится сей бесконечный круг. От детских лет до зрелых лет я города есть преданный поэт. Я топику троллейбус предпочту. С него я вижу эту красоту. А топики на скорости бегут, и не видать ни город, ни маршрут. Вот Графская, словно матросы в ряд, одетые в парадное, стоят. Ждут поворот Нахимова в строю. Застыли: он, они, и я – стою. Вот море там синеет вдалеке. И Солнце скоро будет на замке. Окрасив желто-розовым маяк, оно уснет на время, как моряк. Колонны вот: и театра, и дворца. Музей Крошицкого, обитель для творца. Вот спуск в Артбухту, столь любимый мной. Он радует меня, как летний зной. А вот «Победа», детский храм Кино, хоть вырос, поклоняюсь всё равно. И прибегу я с радостью зимой в «Матросский клуб», согреться сценою самой. Немногим поделился я здесь пусть. Вы знаете весь город наизусть. Но краткое признание в любви моё для города, читатель, оцени! Я путешествую по городу, мой друг. Мне нравится сей бесконечный круг. От юных лет до зрелых лет я города есть преданный поэт. «Вы так красиво и воздушно…» Вы так красиво и воздушно шли по весеннему асфальту. Не мог смотреть я равнодушно и от любви исполнил сальто. И, приземлившись на колени у ваших ног с букетом роз, я произнёс: «Вы – чистый гений! И я люблю Вас!» – произнёс. А Вы смотрели удивлённо на чувств моих цветной салют. И рассмеялись: «Я не склонна влюбляться здесь и прямо тут!» Тогда я понял, что мы с Вами есть пара лучшая навек. И сердце вызвало цунами и растопило зимний снег. «В морпорту суда стоят…» В морпорту суда стоят пассажирские. Впечатления хранят заграничные. Берега жёлтые, алжирские. Небеса Марокко земляничные. Памятник Екатерине II
Во времена Екатерины, далёкие, как звёзды в небесах, или – как шпага дворянина, Россия к морю сделала свой шаг. Тогда сражались турки с Ушаковым, (спустя два века флотоводец стал святой) и в мире русском, черноморском, новом пусть ненадолго наступил покой. На Набережной Пальцы мёрзнут и прячутся в перчатки. У трапа ёрзают и суетятся чайки. На набережной – малыши и мамы. Чайки падают в воздушные ямы. Им крошат кирпичи и батоны. Они кричат, на лету ловят ртом их. Небо – словно серая штора. Это осень, и зима – скоро. Шторм ночью Когда на море шторм и волнам тесно в бухте, и горизонт так черн, как руки бога в муфте, ты смотришь, как на брег излиться море жаждет, твой убыстряя бег с волной и брызгой каждой. Не видно ни звезды, лишь фонари готичны, и пенные скирды ритмично динамичны. Шторм – маска-хэллоуин, но морю не до шуток: холмами из равнин оно вздыбилось круто. И шум – как будто чрево огромного кита проглатывает древо до мелкого листа. И на секунду страшно от силищи стихий. Но море ведь не чашка, и выльется – в стихи. Собор Стоит собор. Он возрождён. Забвение, небытие, — как страшный вспоминает сон и продолжает житие. Графская пристань Два льва. Колонны. И ступени. Открытка благородства из веков. Дошедшая по почте поколений. По почте исторических витков. Севастопольский Аквариум Рад был бы жюльверновский Аронакс оказаться в «Аквариуме» у нас. Всего-то спуститься несколько ступенек вниз: и – весь «Наутилус», вся подводная жизнь. Когда Аронакс заведовал профессурой во Франции, таких «Аквариумов» не было на Свете. А сейчас – любые школьники «с ранцами» Могут видеть исследования эти. За толстыми, словно 3D, стёклами, забыв все штормовые беды, машут плавниками, как мётлами, — звездочёты, драконы и логгерхеды. И экстра яркие юркие рыбки, как будто грим смыли в воду клоуны, такой раскраски и такой палитры, словно и впрямь они – нарисованы. Черноплавничная акула испускает электрозаряд скорости. Морда её смертельней, чем дуло пушки в столетнем возрасте. Беспозвоночные и позвоночные. Флора и фауна всех океанов. Биологические и точные кадры нефантастических кинороманов. Кадр – крокодилы, кадр – черепахи, Кадр – бамбуковые акулята. Перед акулами все ваши страхи уйдут на время экскурсий, ребята. Спинороги, мурены, коты. Арапаимы из Амазонки. Обитатели пресной, солёной воды. Живущие глубоко, и – у кромки. Самые длинные в мире, и – самые – маленькие и редкие. Отдыхают в акваквартире, и – главное, – наблюдаются детками. Есть американский голубой краб, и – экземпляр самой крупной из жаб, и – очень известная рыба ставрида, и – неизвестная рыба смарида. И жёлто-белый, как в разрезе лимон, тигровый альбинос-питон. И промысловая рыба луфарь, и очень вкусная рыба кефаль. И петухи, осетры, скорпены, лисицы, караси, калкан. Сколько диковин хранят эти стены! Пятиэтажный стакан! И барабулю, султанку песка, и индийские редкости, и танцевальный каскад — кружение рыб к поверхности. И зебрасома, желтеющий парус цвета налившейся алычи, глазом, похожим на черный стеклярус ищет свои калачи. Креветки, актинии, моллюски, ежи, — природа поражает своими формами. И каждым цветом своим дорожит, и всеми оттенками моря Черного. Я восторгаюсь зданием этим. Его коллекцией планетарных див. Сколько экзотики любознательным детям! Сколько науки для взрослых нив! |
