– Еще раз такое примечу, – прошептал Бедивир, – и ты раззявишь свою грязную пасть, лучше поскорее помолись Дагде, потому что я убью тебя на месте, скотина! А теперь убирайся.

Бедивир говорил шепотом, но у Корса Канта противно засосало под ложечкой и ком подступил к горлу. Он замер под зловещим взглядом великана. В мыслях он видел, как распухшие пальцы Бедивира сжимаются на его шее, и он издает жуткий предсмертный хрип.

С ухмылкой, говорящей «увидимся в Гадесе», Бедивир отвернулся. Корс Кант, чуть не позабыв про арфу, стремглав выбежал из зала и взбежал вверх по лестнице. Одолев первый лестничный пролет, он остановился и согнулся пополам. Ощущение у него было такое, будто ему заехали в пах, вот только боли он не чувствовал.

– Будь ты проклят! Я же ничего не сделал – это же все она, ты же знаешь она какая!

Крысы и моль, естественно, помалкивали, и Корс Кант уселся на ступеньку, скрипя зубами от злости. «Никогда, никогда я этого не забуду тебе, Бедивир», – пообещал он.

Я сидела в тесной вышивальной комнатушке принцессы Гвинифры, рядом с ее опочивальней. Здесь никогда не разводят огонь, потому что принцесса, видите ли, считает, что от огня ткани выцветают. Так же как и от полуденного солнца. Я сидела и старалась вышить римского орла и алого дракона – для Драконоголового, как вы понимаете. Я вышивала и думала об Этом Мальчишке.

Он мне все портил. Я знала, зачем я здесь и что я призвана совершить. Мне нельзя было отвлекаться, а Этот Мальчишка – он просто как щенок, с которым и не хочешь, а начнешь играть, или как чесотка – ну как не почесаться! Ой, даже и не знаю, с чем его еще сравнить! Просто я так много думаю о нем, что не хватает времени, чтобы подготовиться к.., ну, в общем, взять клинок и сделать то, что я должна сделать.

Я отбросила в сторону тунику, прошептав ругательство, от которого у Dux Bellorum волосы бы встали дыбом (но не у его дражайшей супруги. Уж Гвинифра ругается – я такой ругани ни от кого не слышала, ни от мужчин, ни от женщин). Я заходила по комнатке, пытаясь собраться с мыслями. Стены крохотной вышивальной выкрашены в темно-коричневый цвет, и я чувствовала себя словно внутри шкатулки с секретом. Три стены были забраны складчатой тканью, от пола до середины, а вдоль четвертой стены тянулись две полки. Верхняя, когда я стою, приходится на уровне моего пупка, а когда я сажусь, она слишком низка для того, чтобы упереться локтями. Верхняя полка – это вышивальный стол, а на нижней лежат костяные и стальные иглы и множество катушек с нитками.

Эта вышивальная – настоящая темница, и мне не выйти отсюда, пока я не закончу вышивать тунику Dux Bellorum. Ну, то есть вышивать-то я научилась давным-давно, еще когда была маленькой девочкой. Кто из высокородных дам не владеет этим искусством? Но, если честно, пусть даже Гвинифра не знала, кто я такая на самом деле, уж то, что я не рабыня, – это она знала точно! Но со своей свободной прислугой она обращалась хуже, чем мы в Харлеке со своими рабами.

В общем, что и говорить, нельзя было назвать меня счастливой принцессой.

Я обвела глазами темную, тусклую освещенную комнатушку, фыркнула. Внизу, в триклинии, шел пир, и я решила передохнуть и спуститься туда. Сидеть здесь в то время, как так пируют, – это все равно что торчать взаперти, когда выпадает первый снег. Нет, вы не подумайте, на пир я рвалась вовсе не из-за того, что там уж мечтала поглазеть на Этого Мальчишку, ничего подобного. Просто я не желаю лишаться всего на свете из-за того, что должна сидеть в вышивальной принцессы и притворяться швеей.

Я поправила тунику и сорочку – скромные, но очень изящные, и быстрым шагом вышла из комнаты, гордо держа голову. Багряные пряди моих волос струились из-под тюрбана словно река. Зеркала у меня не было, но я знала, что так оно и есть. Я шла так, словно была высокородной дамой, а поскольку я такой и была, мне вовсе нетрудно давалась гордая походка.

Я вышла в коридор из покоев Гвинифры, заранее подсмотрев, не притаился ли где-нибудь кто-то из ее слуг (или рабов). Пусть у меня дело – важнее не придумаешь, но не подвергать же себя избиению только ради того, чтобы сохранить тайну! Пройдя по коридору, я направилась к лестнице. Не успела я сделать и шага вниз, как вскрикнула, потому что, представляете, кто ждал меня на лестнице? Ну, конечно. Этот Мальчишка, собственной персоной!

Вид у него был такой, словно ему было больно. Он скорчился, будто старая ведьма в глухой деревне, и я чуть было не бросилась к нему, чтобы узнать, что случилось. Но тут я заметила, что он держит руки в паху, – и сразу все поняла. С ним такое всегда творится, когда он позволяет этой похотливой принцессе ерзать у себя на коленях, из-за чего у него между ног все распухает, как у моего, бра.., ну, как у всех мужиков. Я уже раз видела, как она такое с ним вытворяла, и с ним потом точно такое же творилось – скорчился весь и прыгнул, как жаба!

Я могла бы, конечно, спуститься к нему и сказать, что я об этом думаю, но я решила, что лучше поведу себя холодно и надменно. Да и потом, с какой стати? Разве я бросила вышивание ради того, чтобы поглазеть на Этого Мальчишку. В общем, я просто развернулась и ушла. Хорошо, что я в этот миг не увидела принцессу Гвинифру, а не то я бы сняла с себя пояс, где у меня зашит кусок свинца, и заехала бы ей по лицу. Глядишь, у нее голова бы и отскочила, и тогда ее муженек и моя жертва, Dux Bellorum, Артус, очень бы огорчился и призадумался бы.

Но нет, я пошла по широкой мраморной лестнице, которая вела во внутренний двор, к фонтану, украшенному скульптурами Рианнон и ее наяд, а может, то была Артемида со своими нимфами, кто ее знает? Артус распорядился зажечь все светильники, и я впервые увидела, как во Дворе Бегущей Воды отражаются мириады звезд. Одни из них сверкали в чаще фонтана, а другие упали с небес и лежали в чашах светильников. А может быть, светильники были похожи на волшебных фей, сжимавших в руках зажженные факелы. Феи словно вышли из воды, изливавшейся из пасти дельфина и каскадами струившейся, заливая Рианнон, или Артемиду, обдавая брызгами наяд, или нимф, или сильфид или эльфов – да все равно кого из тех, кого зовут «Маленьким Народцем». Затем вода растекалась по четырем желобам, также украшенным скульптурами. Желоба были устланы блестящими камнями, разложенными так, что они отражали свет светильников, и казалось – желоба полны золота, серебра и крошечных золотых рыбок.

Я задержалась во Дворе Бегущей Воды и решила, что, когда вернусь в Харлек, предложу устроить такой же фонтан у нас во дворе. Хотя, конечно, он не будет так красиво смотреться внутри неуклюжей крепости Каэр Харлека, выстроенной для отражения осад, а совсем не для увеселений. Вздохнув напоследок глоток прохладного, чистого ночного воздуха, я поправила тюрбан, чтобы он не наползал мне на лоб, и вошла в триклиний.

Глаза у меня не сразу привыкли к дымному полумраку, а уши – к топоту ног. Да и нос мой не сразу освоился с запахом противной травы, вывезенной с севера Мавритании по приказу Артуса, которую он всем советует курить. Запах противный, но видения после курения возникают предивные. Сейчас мне никаких видений не хотелось. Мне хотелось насладиться сатурналией.

Но как только я вошла, первым, кого я увидела, оказался Сакс Куга. Он сидел – именно сидел, а не возлежал – на скамье и закидывал мясо в свою пасть, словно изголодавшийся волчище. А я ведь знала, что ближе к полудню он нажрался, как следует, когда они с Гвинифрой наведались на кухню, чтобы присмотреть за тем, как там готовят убитого на охоте кабана.

Я подобралась к нему так близко, насколько смогла осмелиться, и посмотрела на него с благоговейным ужасом. Мне опять показалось, что я уже видела его раньше.

Его маленькие маслянистые глазки и шмыгающий нос пробуждали что-то в моей памяти. Нет, точно, я видела его где-то прежде, до того, как попала в Камланн.

Но не дав мне вспомнить где, в зал неожиданно вернулся Этот Мальчишка, и мне пришлось спрятаться. Затем я начала исподтишка наблюдать за Кугой, Артусом и Этим Мальчишкой, всей душой желая выбросить хотя бы одного из них из головы!