Вот тут я действительно заинтересовалась: поручение касалось Артуса, и немаловажным было то, что я умею владеть оружием… Не собирается ли отец отправить меня в Камланн под видом заложницы? Бессмысленно, конечно, но от предвкушения приключений сердце мое запрыгало, как испуганный кролик.

– Пошли меня, отец! – воскликнула я. – Никто не послужит тебе и Харлеку лучше меня!

Он улыбнулся какой-то кошачьей улыбкой.

– Ты должна отправиться в Каэр Камланн, – сказал он. – Ты будешь служить при дворе этого римского полководца. Он станет доверять тебе, но ты ни в коем случае не должна проболтаться о том, кто ты на самом деле.., ибо однажды темной ночью, когда все будут мирно спать, и судьба этого змеиного логова, Каэр Камланна, окажется в твоих руках, ты исполнишь свой долг передо мной и Харлеком: войдешь в опочивальню и убьешь этого деспота!

Я молчала и смотрела на отца. Рот у меня открывался и закрывался. Я была воином, готовым умереть за принца, за Харлек! Но совершить убийство под покровом ночи, и убить не кого-нибудь, а своего повелителя? Пробраться, словно наемный убийца, в его опочивальню, и вонзить клинок в его закрытый глаз? У меня все перевернулось внутри, по спине побежали мурашки.

Страсть какая! Я понимала, что отцовское поручение связано со смертельной опасностью. Это и волновало, и страшило меня. Я понимала, что это предательство, это война…

Той ночью я не сомкнула глаз – так я волновалась. Отправить меня в Камланн, чтобы я заколола спящего Dux Bellorum! Барды будут слагать обо мне песни много веков, а жители Харлека воздвигнут мне памятник. Посмертно, конечно.

Я не питала иллюзий. Я понимала, что мне не выжить в этом испытании. И пусть я отправлюсь в загробный мир, но шею тирану сломаю – ведь тогда я разорву цепи, которые опутали мой город.

Артус не король и не император, его правление не перейдет по наследству к его потомкам. Он простой вождь, полководец – как Гальба , который завладел империей после свержения безумца Нерона. Убить Артуса – все равно что вынуть замковый камень из римской арки. Тогда весь Камланнский замок рухнул бы, рассыпался в прах, и Харлек и весь остальной Придейн стал бы свободен, и тогда конец мечтам Dux Bellorum об империи.

Увы, я покорялась не одному-единственному господину.

У меня была общая тайна с дядей Лири, и отцу никогда об этом не узнать.

Четырьмя годами раньше, когда я была шестнадцатилетней девчонкой, дядя Лири познакомил меня с людьми, которых назвал «Строителями Храма». Про посвящение я рассказывать не имею права, но я открыла в себе много такого, о чем и не подозревала.., тогда я впервые кому-то рассказала о том, что сделал Канастир десять лет назад, хотя я помнила об этом все эти годы.

Строители хотели по Божьим законам превратить всех людей в богов. Они поведали мне много тайн, открыли мне оккультные науки, о которых рассказывать не принято – по крайней мере я дала клятву никому об этом не рассказывать, хотя многое из того, о чем я узнала, кажется мне скорее глупым, нежели священным.

– Тебе нельзя раскрывать тайны непосвященным, – твердил дядя Лири. – Ибо тем, кто не познал тайну через обряд посвящения, твои разговоры покажутся бредовой болтовней – будто ты говоришь на языке птиц или рыб.

С дядей Лири вечно такая беда – он то и дело пользуется сравнениями и красочными образами – совсем как какой-нибудь древнегреческий драматург средней руки.

– Клятва Строителей, – добавил он, – сама по себе творит чудеса!

Надеюсь только, что их клятва – не проклятие! Одна из клятв, произнесенных мной, как только меня посвятили, заключалась в том, что я не должна чинить зла своему собрату-Строителю, даже если мне вырвут глаза и растопчут их, отрежут нос, свяжут руки за спиной и подвесят на мосту в полночь, и в одном кармане у меня будет камень, а в другом – пепел, дабы отяготить мою душу и не дать улететь в небеса (да что говорить. Матерь Божья и Святой Петр все равно бы не пропустили на Небеса душу клятвопреступницы!

К горлу моему подступал ком, когда я вспоминала, как мне рассказывал о собрании Строителей мой братец. Я слыхала и о том, что сам Артус был магистром какого-то храма Строителей, где-то далеко к югу от Камланна.

Если так, то какую бы дверь я ни открыла, я все равно обречена на адские муки! Я либо должна обмануть отца, но тогда мне следовало забыть о долге более почетном, нежели те деяния, которые совершила сама Рианнон – а ведь она как лошадь таскала на своей спине гостей до дома! – либо я должна исполнить волю отца, но тем самым нарушить клятву Строителя и навсегда утратить уважение дяди Лири, а это будет похуже, чем все ужасы, о которых я уже говорила.

Всю ночь я просидела в своей комнате на полу у огня, забыв о сне. Я вынимала кинжал и нежно гладила его острое лезвие. Поутру я попробовала подняться, но оказалось, что ноги меня не слушаются. Я все еще не знала, как мне быть… Но я хотя бы понимала, что решение нужно принять не сегодня. Путь на юг до Камланна через Северн долог, а потом еще надо будет втереться в доверие к Артусу.., быть может, за эти недели мне удастся найти ответ на мучающие меня вопросы.., и тогда я смогу принять решение.

Я подумывала нарядиться простолюдином, чтобы никому и в голову бы не пришло, что я принцесса. Поэтому отказалась от нагрудника и наголенников, шлема и копья. Надела только кожаную кирасу, какую мог бы надеть любой горожанин, взяла топор и нож. Поверх этой легкой брони я надела тунику ослепительно желтого цвета с вышитым на груди изображением Нуады-Серебряно-рукой.., эту тунику я вышила в подарок дяде, а потом брала у него поносить. Я прихватила белый плащ из овечьей шерсти с капюшоном – и для того, чтобы укрыться от холодного ветра, и для того, чтобы спрятать свои длинные волосы. А поверх всего этого напялила шляпу мельника – в ее тулье был зашит железный колпак – он мог уберечь меня от чьей-нибудь дубинки, реши кто-нибудь ударить меня именно по голове, а не по шее, груди, лицу, спине, рукам или ногам.

Не дожидаясь рассвета, я тихо вышла из своих покоев и спустилась по узкой винтовой лестнице к западным воротам, спотыкаясь в темноте, – факелы догорели еще в полночь, а то и раньше.

Оказавшись внизу, где щербатый камень пола смутно серел в предрассветном сумеречном свете, пробивавшемся сквозь узкие щели бойниц, я услышала позади шаги.

Я развернулась, взметнула вверх топорик. Из тени вышел мой брат. На губах его играла кривая злорадная ухмылка.

Я попятилась, рука с занесенным для удара топором опустилась. При виде Канастира у меня всегда кровь стыла в жилах и я снова становилась маленькой. Когда он оказался на расстоянии вытянутой руки, я почувствовала себя шестилетней девочкой – ровно столько было мне, когда он.., когда мы с ним спали в одной опочивальне.

– О, куда же это ты собралась, милая сестрица, без своего возлюбленного братца? Да еще и нарядилась в простолюдина – надо же? – Он протянул руку, но я отстранилась от него, как от ядовитой змеи. – Тебе к лицу только тончайшие шелка да белый муслин, – добавил он почти шепотом.

Я поежилась, хотя мне не было холодно. На самом деле, щеки мои горели. Я понимала, что он видит мой страх и мое унижение.

– Поди прочь, червяк, – сквозь зубы процедила я, но голос мой дрожал, хотя мне так этого не хотелось.

При звуке ненавистного прозвища он шумно и медленно выдохнул. Он и я – только мы двое знали, почему я его так прозвала.

Он ударил без предупреждения. Его кулак метнулся к моему лицу, а в кулаке у него было зажато что-то тяжелое. Он меня уже два года пальцем не трогал – я ведь его запросто отколотила бы, а может, и убила!

Ну, если уж он после того, как я его червяком обозвала, так рассвирепел, что осмелился ударить меня, то мой ответ на его удар заморозил у него кровь в жилах, ибо я ответила так, как учил меня воин Пуилл в Куне.

Не дав братцу времени на размышления, я сгруппировалась, нырнула под его руку, сжала левую руку в кулак и изо всех сил врезала Канастиру прямехонько под ложечку.