По свидетельству Калайдовича, рукопись сборника была «писана в лист, на 202 страницах, скорописью, без наблюдения орфографии и без разделения стихов». Но если стихи были написаны сплошь то несомненно, однако, составитель сборника их различал слухом, так как над каждой песнью для игры на скрипке приложены ноты (мотивы). Высказывая, далее, предположение, что песни для Демидова были списаны (т. е. с готового оригинала), а не записаны со слов, Калайдович находит вероятным, что "собиратель древних стихотворений должен принадлежать к первым десятилетиям XVIII в. Однако, доказательства, почерпаемые Калайдовичем для этого предположения из текста песен, не имеют значения, а письмо Прокофия Демидова к историку Гергарду-Фридриху Миллеру, относящееся к 1768 г. и изд. по подлиннику Шевыревым в «Москвитянине» (1854, №№ 1 и 2), дает основание думать, что сборник, приписываемый Кирше Данилову, был в 60-х гг. XVIII в. составлен с голоса «сибирских людей» по заказу Прокофия Демидова. Помимо высокого научного интереса содержания песен сборника, самая запись их представляет исключение среди других дошедших до нас старинных записей былин. В ней сохранен довольно отчетливо эпический стих, хотя она и писана сплошными строками. Другие песенные записи XVIII в. не выдерживают стихов и перелагают их в прозаическую речь. Вместе с тем в них заметны значительные подправки и обороты в книжном стиле: только местами удается восстановить по нескольку стихов. Соответственно прозаической форме, эти записи былин носят и книжные названия: «Повесть», «Сказание» и даже «Гистория».

Вс. Миллер.

Данилов мужской 3 классный монастырь, в г. Москве, основан во 2-й пол. XIII ст. кн. Даниилом, сыном Александра Невского. Перестроен при царе Иоанне Васильевиче, причем вместо старых, деревянных стен, возведены каменные. В м-ре хранятся мощи св. князя Даниила, скончавшегося в 1303 г., 4 марта.

Дантон (Жорж-Жак Danton, (1759 — 5 апр. 1794) — знаменитый деятель франц. революции. Сын прокурора бальяжа Арси, детство провел в сельской обстановке; в семинарии и в светском пансионе в Труа проникся поклонением древнему миру. Готовясь к адвокатской профессии в Париже, Д. ознакомился с литературой XVII и XVIII вв. и принимал горячее участие в масонстве. В 1787 г. он купил место адвоката при совете короля, считая тогда еще возможным переворот сверху; но в 1791 г., при ликвидации старых судебных должностей, Д. не принял в обмен никакой новой, чтобы вполне отдаться революционной деятельности. Уже с 1789 г. Д. деятельно проводил крайние революционные и республиканские идеи в разных собраниях и клубах, играл видную роль в событиях 14 июля и 5 — 6 октября, в основании клуба Кордильеров. Всюду и всегда Д. был против двора, министерства, национального собрания; 17 июля 1791 г. он призывал народ на Марсовом поле подписывать петицию о низложении короля. После подавления этого движения, Д. недель на шесть скрылся в Англию и вернулся только к выборам в законодательное собрание. В депутаты он не попал, но стал в Париже подготовлять низложение короля, то в качестве администратора департамента, то в звании товарища прокурора париж. коммуны, то в клубах, то среди отрядов народного войска — федератов Марселя и Бретани или Enfants-Rouges, из предместья C.-Aнтуaнa. В ночь с 9 на 10 авг. Д. дал толчок к образованию нового, более республиканского генерального совета коммуны, арестовал Манда, преемника Лафайета в командовании национальной гвардией, и заменил его Сантерром. После 10 авг. Д. был назначен министром юстиции; опираясь на парижскую коммуну, он сделался вождем в борьбе против роялистов внутри и обороне границ против Австрии и Пруссии. Враги Д. обвиняли его в подкупности, растратах, организации сентябрьских убийств. Первые обвинения не подтверждаются никакими документами; предупредить или остановить сентябрьские убийства Д., по собственному признанию, не чувствовал себя в силах, и отнесся к кровопролитию с тем же равнодушием, как впоследствии к своей собственной гибели. Д. был выбран депутатом в конвент от Парижа и подвергался здесь нападкам Жиронды за свою предыдущую деятельность в министерстве. Он стоял в конвенте за свободу печати, за законы против эмигрантов, за осуждение короля, был одно время председателем клуба якобинцев и членом первого комитета общественного спасения. После победы при Жемапе Д. был послан конвентом в Бельгию для организации завоеванной области. Позднее, в виду раздражения, которое политика вмешательства вызывала в соседних государствах, Д. настоял в конвенте на решении не вмешиваться во внутренние дела других наций (13 апр. 1793 г.), не предпринимать ни наступательных войн, ни завоеваний (15 июня 1793 г.). Целью дальнейших дипломатических сношений и военных вооружений он ставил мир и признание республики другими державами. Д. содействовал замене парламентского правления Жиронды временной революционной диктатурой комитета общественного спасения и стал вести борьбу с противниками революции внутри и вне Франции посредством революционных трибуналов и колоссальных наборов. Период времени с апр. 1793 по сент. 1793 г. — эпоха наибольшего влияния Д. Во внешних сношениях он наметил целую систему политики для своих преемников: в Англии поддерживать все оппозиционные элементы против Питта, добиться нейтралитета мелких держав — Дании, Швеции и т. д., попытаться отделить Пруссию и Баварию от коалиции, силой укротить Сардинию и Испанию, бороться непримиримо против Австрии, создавая ей затруднения на Востоке агитацией в Польше и Турции. Со времени учреждения второго комитета общ. спас. начинается переход власти, с одной стороны, к гебертистам, с другой — к Робеспьеру. Д. недостаточно противодействовал этому переходу, часто находясь в отсутствии из Парижа и слишком рассчитывая на свою популярность. Он не одобрял продолжения казней; его стали обвинять в излишней снисходительности. После падения гебертистов, когда влияние Робеспьера достигло апогея, Д. и его друзья были арестованы, по постановлению соединенных комитетов обществ. спасения и общей безопасности; эта мера была одобрена конвентом, по докладу С.-Жюста, составленному согласно наброскам Робеспьера. Процесс с самого начала велся с нарушением всех формальностей, существенных для обвиняемых; новым постановлением конвента, по предложению С.-Жюста, обвиняемые прямо поставлены были вне обычных законов. Дантонисты (К. Дюмулен, Геро-де-Сешелль, Фабр д'Эглантин и др.) обвинялись в составлении заговора, с целью ниспровергнуть национальное представительство и республику; они были осуждены и пали на гильотине. Ср. Robinel, «D., memoire sur sa vie privee»; «D., homme d'Etat». В 1891 г. парижский городской совет поставил Д. статую.

Е. Щ.

Даосизм, вместе с конфуцианством и буддизмом, составляет три, так сказать, официальные религии Китая (Сань-цзяо — «три вероучения»). Возник он в Китае и нигде почти, кроме этой страны, не распространился. Первоучителем его считается Лао-цзы (иначе Ли-дань, Ли-эрл, родившийся будто бы в 604 г. до Р. X.), хотя все сведения, сообщаемые об этом лице, таковы, что с полным основанием можно сомневаться в его историческом существовании. Сочинение его: Дао-дэ-цзин или «Книга о пути и добродетели» (81 гл.) проникнуто духом чистого квиетизма. От первого слова дао (буквально «путь») образовалось название последователей этой религии у китайцев — дао-ши или дао-сы, откуда вышло и наше слово Д. (у европейцев taouism, tаuism, tаoism). Объeм понятия, заключающегося в слове дао, различен у даосских писателей. В Дао-дэ-цзине дао, хотя и не ясно, принимает объективное и абсолютное значение, понимается, как бытие реальное, но неопределимое, как innominabile александрийцев. У последующих писателей, отчасти, вероятно, под влиянием буддийских идей, дао принимает значение независимого источного начала, отца и матери всего существующего, но не в творческом смысле, а в образовательном; оно властвует над законами неба и животворит все твари. «Дао есть нить пустоты и несуществования, корень творения, основание духовного, начало неба и земли; нет ничего вне его; нет ничего такого сокровенного, которое бы не заключалось в нем». Д. изучен европейскими учеными несравненно менее, чем две другие религии Китая. Объясняется это, прежде всего, тем, что даосская литература очень обширна (полное собрание даосских сочинений, или Дао-цзан, — 550 томов, сокращение его 34 тома) и на первый взгляд, благодаря разным прикрасам и отступлениям в роде чудес и т.п., кажется малосодержательною и очень не интересною, тогда как конфуцианство невольно привлекает на себя внимание тем, что проникло во весь строй жизни Китая, а буддизм служил и служит предметом исследования европейцев и в других странах, и в своей литературе на других языках. В сущности, однако, хотя в литературе Д. и много ненужного балласта, он чрезвычайно интересен и важен для изучения Китая, особенно в первом периоде своего развития, когда он, в борьбе с конфуцианством, принял под свое покровительство все отвергнутое рационалистами-конфуцианцами. Верование в духов, остатки шаманства, астрология, алхимия, гадания, различные сверхъестественные медицинские рецепты (последователи Лу-шэна, Ли-шао-цзюня и Люань-да), талисманы (Чжан-дао-лин I в. и Коу-цянь-чжи V в.) — все это нашло себе место в Д. Он представляет из себя, поэтому, собрание всякого рода верований и систем, не имеющих между собою ничего общего, даже и не стремившихся к обобщению. В развитии Д. представляются три периода: 1) период метафизики и выработки философской системы; 2) период увлечения мистикой и погони за сверхъестественным, когда даосы занимались добыванием философского камня, жизненного элексира, напитка бессмертия и т. д., и 3) последний период (со времен Ду-гуан-тина), когда даосы почти исключительно занимаются сношениями с духами и жреческими обязанностями. Когда проник в Китай буддизм и стал там быстро распространяться, Д. вступил в борьбу и с ним, но на очень оригинальной почве. Буддизм явился в Китай уже с известной литературой, с выработанной системой, возникшей на почве индийской философии. Д. все это принял, только переделал по своему. В pendant к Будде (в китайских переводах сутр обыкновенно называемому Ши-цзунь) даосы из Лао-цзы сделали Лао-цзюня; как Будде Сакьямуни предшествовали другие Будды, так и Лао-цзюни неоднократно являлись на земле, и Лао-цзы — одно из их воплощений. Буддисты принесли с собою учение об обетах и о десяти добрых и злых делах; то же самое явилось и у даосов, только у последних обеты и дела, будучи одинаковы по числу, отличаются по составу (напр., первым добрым делом поставлена почтительность к родителям — чисто в духе конфуцианства и Китая). Точно также даосская система мироздания представляется простою переделкою буддийской, с переменой только имен. Мало того: с появлением буддийских сочинений на китайском языке, даосские сочинения приняли их стиль, даже все стали начинаться стереотипной фразой: «слышал» (как буддийские сутры начинаются фразой: «Так я слышал, когда Будда» и т. д.). За этой фразой, в подражание опять-таки сутрам, следует пространное описание обстоятельств, предшествовавших изложению сочинения. В буддизме одним из главных средств аскетической практики сделалось созерцание — даосы и его себе усвоили; некоторые их писатели стали рекомендовать, для достижения бессмертия, созерцание (вместо прежних снадобий, талисманов и т. п.). Существуют подробные описания, как производить такие созерцания; но все это — сколок с буддийских, применительно к местным условиям. Главную роль в таких созерцаниях играет «Северная Медведица» (Бэй-доу), точнее — дух этого созвездия.