— Мороката-кун...

Низкий, густой бас принадлежал главе третьей оппозиционной партии. Это был голос старого политического деятеля и оратора, не раз срывавшийся на львиный рык.

— Ты говоришь, политика все равно что костюмерная для театра... Послевоенное бюрократическое правительство всегда считало, что, действуя по принципу работы костюмерной, можно решить все проблемы. В этом, я думаю, его главная ошибка и причина того, что народ воспринимает политику как нечто мрачное и коварное. Разумеется, в политике нужна и костюмерная. Кроме того, кто-то должен следить за своевременностью всех внешних эффектов, столь необходимых обществу. Особенно в таких случаях, как сейчас, когда отечество в опасности. Здесь требуется герой, спаситель отечества, сильная личность с несгибаемой волей и решительным характером, способная дать смятенному народу огонек надежды, указать ему путь, поднять его н вытащить из беды. А есть ли такая личность в рядах правящей партия, включая и тебя? Обладаешь ли ты той волей и той популярностью, которые позволят тебе стать во главе отряда борцов с невиданным бедствием? Сможешь ли ты это сделать, пусть даже превратившись в Ашура, демона воинственности? Мы с тобой когда-то учились млеете, так что позволь мне быть откровенным. Ты же чиновник, способный, конечно, умеющий не попасть впросак. Но решительности, необходимой для преодоления гигантского бедствия, у тебя нет...

— Это следует понимать так, что на роль героя претендуешь ты? — спросил с натянутой улыбкой премьер.— Ацуми-сан, мне безразлично, ты или кто-то другой будет назначен главой возможного будущего надпартийного народного правительства. Я не считаю себя человеком, наиболее подходящим для этого. Но пока «спаситель отечества» не появился, я обязан работать в полную меру своих возможностей. А «героя», если он будет нужен, народ найдёт сам. Но, мне кажется, люди, помня войну, по горло сыты «героями, спасающими отечество». Ведь они на собственной шкуре испытали, до чего довели Японию «герои» и «героизм»...

— Как бы то ни было,— сказал глава основной оппозиционной партии,— мы просим срочно познакомить наших представителей с планом Д и существующим на сегодняшний день планом эвакуации. Не ждать же сессии парламента, которая начнется через две недели!

— Разумеется. Мы к этому готовы,— сказал начальник канцелярии.— Как только вы выберете представителей, мы сразу ознакомим вас со всеми данными.

— За два дня успеете? — спросил премьер.— Хотя мы предполагаем выждать две недели, но ситуация такова, что информация может просочиться в любую минуту. Особую опасность в этом смысле представляют зарубежные страны. Если оттуда начнут поступать какие-нибудь сведения, нам придется немедленно сделать официальное сообщение. Надеюсь на ваше сотрудничество.

Премьер поклонился. Когда собравшиеся покидали комнату, кто-то мимоходом шепнул начальнику канцелярии: «Его величеству еще не докладывали?» Тот быстро обернулся, но так и не понял, кто задал ему этот вопрос.

— Видно, европейские биржевики что-то учуяли,— сказал начальник валютного управления министерства финансов.— На европейские биржи начинают выбрасывать массу японских акций и облигаций. Мы через подставные фирмы стараемся поддержать их курс, покупаем ценные бумаги, но если их количество, поступающее в продажу, будет увеличиваться, это может отразиться на средствах, ассигнованных для покупки золота.

— Мне кажется, лучше отдаться ходу событий,— сказал директор одного валютного банка.— Лучше даже пойти на понижение курса, пусть начнут продавать простые держатели акций. Поддерживать курс, чтобы сохранить тайну, уже не имеет смысла... Надо их принимать, когда рыночные цены станут еще ниже.

— А сейчас по какой цене мы их покупаем? — спросил министр финансов.

— Скоро будем брать за пятьдесят процентов номинала.

— Нельзя доводить до этого, лучше остановиться на пятидесяти пяти процентах и прекратить поддержку,— пробормотал министр финансов.— А потом посмотрим, до какого уровня будет продолжаться падение...

— А информация о наших закупках золота не просочилась? — спросил директор Японского государственного банка.

— Да как сказать,— пожал плечами начальник валютного управления.— Мы-то считали, что действуем очень осторожно, не торопясь, дабы не возбудить подозрений, однако в ходе покупок хотя и постепенно, но уже значительно подняли цену на золото. Я не уверен, что причиной выброса на биржу массы японских акций и облигаций не послужила связь между повышением курса европейской валюты, золота и низким курсом иены по отношению к доллару.

— Как посмотришь на маклерские фирмы, действующие на американских и европейских биржах, сразу видишь, что наша поддержка собственных ценных бумаг сильно смахивает на жалость к волку,— проворчал директор валютного банка.— Я не говорю, что это равносильно бросанию денег вдогонку вору, но все же следовало бы воспользоваться случаем и их проучить.

— Да, можно было бы, если бы не наше положение,— уронил директор государственного банка.— В данных обстоятельствах, я думаю, мы должны серьезно относиться к вопросу международного доверия, памятуя о будущем японцев, которые теряют собственную территорию. Пусть даже этим воспользуются хитрецы и пройдохи. Мы не должны причинять убытка международным маклерским фирмам, не говоря уже о мелких держателях наших акций за границей. Мы просто не можем позволить себе превратить их в наших врагов. Мы должны, как это нам ни горько, большую часть убытков взять на себя, стараясь, чтобы другие страны не понесли материального ущерба из-за гибели Японии. Конечно, это не значит, что, махнув на все рукой, мы можем позволить себе превратиться в нищих. Нет, надо постараться сохранить то, что у нас есть. Это, временно увеличит наши трудности, но в будущем все воздастся сторицей... Наши предшественники в эпоху Мэйдзи при пустых карманах поступали именно так и тем самым завоевали международное доверие...

— Не знаю, не знаю... может ли произвести впечатление такая чистоплотность на международные финансовые круга...— покачал головой начальник валютного управления.

— Разумеется, произведет впечатление! — убежденно сказал директор государственного банка, человек с великолепной седой шевелюрой.— Без этого,— не знаю, что думают по этому поводу политики,— невозможно образование международных предпринимательских обществ... Особенно когда речь идет о долгосрочных мерах. Это мое убеждение.

— К сожалению,— со вздохом произнес председатель объединения экономических сообществ,— за такой короткий срок за границу можно будет вывезти только пять процентов недвижимого имущества, принадлежащего народу. Когда Японии не станет, ее капитал за рубежом составит всего десять процентов теперешнего национального капитала, считая и ту часть, которая до сих пор тайно вывозилась.

— Но позвольте! Ведь пред полагается ввести жесткий контроль за распределением судов,— с дрожью в голосе проговорил один из членов объединения.— Цифры, которые сейчас назвал председатель, окажутся реальными только в том случае, если нам будет позволено самостоятельно распоряжаться частью судов. Иначе нам и трех процентов имущества не вывезти. Мы настаиваем, чтобы при распределении транспортных средств прислушивались к нашему мнению.

— При настоящем положении вещей,— сухо сказал премьер,— первоочередное право на пользование транспортными средствами принадлежит народу. К тому же людей нельзя сажать на суда в чем есть, как рабов в шестнадцатом веке. Люди должны иметь при себе самое необходимое плюс вещи, которые обеспечат им жизнь хотя бы на первое время. И это касается ста десяти миллионов человек!

— Но людей же можно перевозить на самолетах.

— Очень ограниченно. Мы ведем переговоры об использовании гигантских транспортных самолетов военно-воздушных сил США и Советского Союза. Однако это капля в море. Не забывайте, что судьба мира держится не на Японии. У нас нет права мобилизовать на достаточно долгий срок все самолеты мира, парализовав тем самым международную экономику. То же самое можно сказать и о судах. К тому же порты Токио и Йокогамы после землетрясения восстановлены только на сорок процентов...