И вкус у этого моря хороший, не такой резкий, как на Китрупе, где каждая вылазка за пределы корабля давала смертельную дозу тяжелых металлов.

По контрасту вода на планете Джиджо кажется чистой, со слабым соленым привкусом, который напоминает Каа о могучем течении, проходящем мимо Флоридской академии в его счастливые дни на далекой Земле.

Он попытался прищуриться и сделать вид, что он дома, гоняется за кефалью в Бискайском заливе, в безопасности от жестокой вселенной. Но попытка не удалась. Отличие первостепенной важности продолжало напоминать, что он в чужом мире.

Звуки.

…гул прибоя в континентальном шельфе — сложный ритм, определяемый притяжением не одной луны, а трех.

…эхо волн, ударяющихся о берег, жесткий песок которого обладает своеобразной острой текстурой.

…редкие далекие стоны, которые исходят словно от самого дна океана.

…возвратные колебания его собственных сонарных щелчков, отразившиеся от стай рыбообразных существ, которые необычным образом шевелят плавниками.

…и прежде всего гул двигателей — звучание механизмов, которое заполняет дни и ночи Каа уже пять долгих лет.

А теперь и другой щелкающий стонущий звук. Сжатая поэзия долга.

Этот голос преследует Каа подобно трепещущей звуковой совести. Он неохотно поворачивает назад, к подводной лодке «Хикахи», собранной из частей древних кораблей, разбросанных по дну глубоководной впадины, — временному сооружению, вполне соответствующему экипажу из неудачливых беглецов. Двери-раковины громоздко раскроются, подобно челюстям огромного хищника, выпустив остальных вслед за ним, если он даст знать, что все чисто.

Каа послал ответ на тринари, усилив его с помощью специального устройства, вживленного в череп за левым глазом.

Его легкие уже предъявляли требования, поэтому он подчинился инстинкту и по спирали понесся к сверкающей поверхности. Готова ты, Джиджо, или нет — я иду!

Ему нравится пронзать напряженную границу между небом и морем, на мгновение лететь в невесомости, а затем снова погружаться с всплеском и пеной. Тем не менее он не сразу решился вдохнуть. Приборы предсказывают земноподобную атмосферу, тем не менее он нервничал при первом вдохе.

Во всяком случае вкус у воздуха лучше, чем у воды. Каа развернулся, радостно молотя хвостом. Он доволен, что лейтенант Тш'т из всех добровольцев выбрала его. Он первый дельфин, первый уроженец Земли, который поплыл в этом сладком чужом море.

И тут он увидел рваную серо-коричневую линию, очень близкую, пересекающую весь горизонт.

Берег.

Горы.

Он остановил вращение, чтобы разглядеть континент — населенный, как они уже знают. Но кем?

Никакой разумной жизни на Джиджо не должно быть.

Может, они просто прячутся здесь, как и мы, от враждебного космоса. Это одна из теорий.

По крайней мере мы выбрали приятную планету, добавил он, наслаждаясь воздухом, водой и великолепными рядами облаков над гигантскими горами. Интересно, вкусная ли здесь рыба.

Каа поморщился, уловив сарказм лейтенанта. Он торопливо ответил пульсирующими волнами.

Может показаться самонадеянным, что он снова помянул богиню случая и судьбы, капризную Ифни, которая всегда готова преподнести экипажу «Стремительного» новый сюрприз. Еще одно неожиданное несчастье или чудесное спасение. Но Каа всегда чувствовал близость к этой неформальной богине космонавтов. В Террагентской исследовательской службе могут быть пилоты и получше его, но никто так не уважает случай. Разве не прозвали его Счастливчиком?

До последнего времени он им и был.

Он услышал снизу звук открывающихся дверей-раковин. Вскоре к нему присоединятся Тш'т и остальные — в этом первом осмотре поверхности Джиджо, планеты, которую они до сих пор видели недолго только с орбиты, а потом из глубочайшей и самой холодной морской впадины. Вскоре появятся его товарищи, но у него есть еще несколько мгновений одиночества — шелковистая вода, ритмы прилива, ароматный воздух, небо и облака.

Взмахнув хвостом, он приподнялся в воде и осмотрелся. Это не обычные облака, понял Каа, глядя на огромную гору, возвышающуюся на востоке, чья вершина окутана белыми завитками. Линзы, имплантированные в правый глаз, настроились на спектральный анализ, посылая сигналы в оптический нерв: пар, двуокись углерода, подземный жар.

Вулкан, понял Каа, и его возбуждение и радость чуть схлынули. В геологическом смысле очень неспокойная часть планеты. Те же силы, которые делают эту часть хорошим убежищем, одновременно могут и принести опасность.

Наверно, этим и объясняются стоны, подумал он. Сейсмическая активность. Взаимодействие мини-землетрясений и прорывов газа из коры с накрывающим их слоем моря.

Но тут его внимание привлекло еще что-то — примерно в том же направлении, но гораздо ближе, бледное пятно, которое тоже могло бы быть облаком, если бы не то, как оно движется: хлопает, подобно птичьему крылу, и раздувается под ветром.

Парус, решил Каа. Он следил, как корабль поворачивает через фордевинд — двухмачтовая шхуна, грациозная, такая знакомая по Карибскому морю дома.

Нос ее разрезает воду, оставляя след, в котором так любят играть дельфины.

Линзы снова приспособились, увеличили изображение, и Каа разглядел смутные двуногие фигуры, которые натягивают снасти и деловито работают на палубе, как обычный морской экипаж.

Только это не люди. Каа видел чешуйчатые спины, посредине которых выделяется острый хребет-позвоночник. Ноги поросли длинной белой шерстью, а под широкими подбородками раздуваются лягушачьи мембраны: экипаж поет, сопровождая ритмичными звуками работу. Пение Каа смутно слышит даже на расстоянии.

Он с холодком понял, что узнает эти существа.

Хуны! Что, ради Пяти Галактик, они здесь делают?

Каа услышал шелест хвостовых плавников — к нему поднимаются Тш'т и остальные. Он должен сообщить, что здесь живут враги Земли.

И мрачно осознал: эта новость еще не скоро позволит ему вернуть себе прежнее прозвище. Каа снова подумал о ней, капризной богине неопределенной судьбы. И вспомнил собственную фразу на тринари, которую произнес в окружающих водах чужого мира.

Существование напоминает блуждания по обширному беспорядочному дому. Дому, разрушенному землетрясениями и огнем, а теперь заполненному горьким непонятным туманом. И каждый раз как он пытается приоткрыть какую-нибудь дверь, заглянуть в маленький уголок прошлого, каждое такое открытие сопровождается волнами острой боли.

Со временем он научается не обращать внимание на эту боль. Скорее каждый такой приступ для него верстовой столб, сигнал, знак, подтверждающий, что он на верном пути.

Его прибытие на эту планету — стремительное падение сквозь обжигающее небо — должно было бы закончиться милосердной тьмой. Но какая удача бросила его обожженное тело в зловонное болото?