─ Нас могут просто проверять.

Мы отыскали злосчастные ворота, это было несложно, бетонный забор был единственным в своем роде, поплутав в переулках, мы вскоре вышли к ним. Мы позвали охрану, но нас не спешили впускать.

─ Как не положено никого впускать, мы два часа назад уезжали по вызову? ─ орал я.

─ Мы сменились час назад, никаких распоряжений не было.

Случайно я увидел женщину с подносом, она приносила мороженое в душевую.

─ Вот она нас видела, ─ сказал я.

─ А это вы цирк устроили, Вас уже отлучили?

─ Никто нас не отлучал, мы назад хотим.

Охранники, переминаясь, пошли открывать ворота. Мы хотели сразу прошмыгнуть мимо них, но не тут то было, нас придержали за локти.

─ Что такое? Опять раздеваться?!

─ Просто проверим зрачки на SPD.

─ Проверяйте сколько угодно, хоть запроверяйтесь.

Они просветили глаза маленьким голубым фонариком.

─ Валите…

Мы ломанулись в обитель кривых зеркал. Ивана узнали и обступили любопытные носы. Я спешил к выходному шлюзу, до него не так просто было добраться. И вдруг объявили во всеуслышание:

─ Внимание, внимание! Только что был заблокирован дельта терминал в восьмом свете. Пространственно-временной континуум восстановлен. Виновников ждет наказание. Зачинщики пойманы!

Ваня посмотрел вопросительно в мою сторону, я смиренно опустил глаза. Пауза подозрительно затянулась. Мне пришлось нагнуться за якобы оторвавшейся пуговицей…

─ Вы не представляете, где мы были! ─ во всю глотку уже орал Ваня.

Как я люблю тебя, Таня. Когда я думаю о тебе, я забываю о смерти, я забываю, что мне завтра опять придется столкнуться с равнодушием и жестокостью безликой толпы. В мыслях о смерти я нахожу усладу, последний приют своему одиночеству, смерть бережет меня, ласкает и лелеет. Она разговаривает со мной, ждет меня. После встречи с тобой многое изменилось, но суть вряд ли станет другой, я всегда считал себя потерянным для мира и людей, и именно это толкало меня на безумства… но даже этим я не могу оправдаться перед собой. Взыскательный идеализм отнимает у меня право голоса там, где другой бы на моем месте давно кричал.

Мысль о смерти каждый день долбит мой мозг, и я вынужден придумывать себе занятия и обязательства, чтобы не скатиться в ее черное жерло. На что я надеюсь? Чего от себя жду? Я чертовски устал от тщеты своих усилий, просто болен привычкой жить дальше и все. До того, как я тебя встретил, я предполагал свое бытие в возможности лучшей, чем оно мне представлялось на тот момент, я надеялся, и ты ─ венец моей надежды. Встретив тебя, я осознал, что могу быть совершенно другим человеком, свободным от смерти и обязательств, может быть, это и есть счастье. А теперь я опять заражен миром как пакостным вирусом, тысячами пиявок впившимся в мой мозг.

Парадоксально, но в твоем лице, лице моего начальника и «сердечного» друга Вани, я вижу сходные черты. Три совершенно разные фигуры: сама нежность, жадный трудоголик и душегуб-проходимец. Я отмечаю про себя в последнее время, что многие люди похожи, не просто похожи, а имеют свойство принадлежать какому-то общему классу или виду. Например, класс крысы или собаки, или свиньи, даже сайгаки. Со мной работает молодая женщина, как она скачет порой, что сама себя сайгаком назвала и в точку попала, она даже внешне чем-то похожа на это животное: крупный нос, задница неопределенной формы, немного сутулится.

Если бы я был равнодушен к смерти, мне, наверное, не нужна была любовь, по-моему, сознанию нравится играть с ней как с полным отрицанием всего, концом всему и как с надеждой на возрождение в другой ипостаси. Смерть ─ тоже привычка, приобретенная людьми, логически обоснованная предшествующим опытом. Самое интересное то, что когда я думаю о смерти, я живу, нахожу силы утверждать, не верить в нее, и из моей боли рождается новый взгляд на мир. Жить вечно ─ значит умирать постоянно, изменяясь вновь и вновь, но кому это под силу?

После того, как ты уехала, Таня, мне стали сниться реальные сны, настолько реальные, что, просыпаясь утром, я помнил все до последнего слова. Я стал их записывать и почувствовал облегчение. Дальше я продолжил курс лечения, и оно стало выпестовываться в книгу, пусть. Сны для меня загадка, ключ к себе, и я хочу понять их тайный смысл, поэтому стал их записывать. Психоаналитики, такие как Юнг и Фрейд, большое значение придавали снам, как движению бессознательного. А главным ключом их терапии было обнаружение бессознательных структур и перевод их на понятный сознанию язык, высвобождение их на уровень сознания. Я сам для себя и пациент, и доктор вот и все.

Два-три раза в месяц я созванивался с отцом, и он всегда говорил одно и то же, а под конец разговора раздражался и кричал: «Надо шевелиться, надо грести… искать работу!» Это человек, который прожил жизнь планами и идеями, сидя на табуретке у окна с сигаретой во рту. Он всегда знал, что и как надо делать, но сидел на кухне или перед телевизором. Я ни в коем случае не упрекаю его, но он так и остался, по-моему, большим наивным ребенком.

Однажды мне приснилось, будто я гуляю по своему родному городу и дохожу до бабушкиного дома. Из двора выезжала вереница машин с шарами, цветными лентами под звуки сирен ─ свадьба. Невеста, нарядная в свадебном белом платье, и жених едут в первой машине ─ большой белой волге. Я прижался к деревянному заборчику и стоял, разинув рот от удивления на бордюрчике, пропуская их. И вдруг из открытого окна проезжающей волги высовывается женская рука, и к моим ногам летят золотые кольца и украшения, сережки, цепочка, брошка, а машина уезжает прочь. Я собираю выброшенные вещицы с каким-то ликованием, не веря собственным глазам. Помню, как второпях рассматривал и любовался их красотой. Я боялся, что кто-нибудь заметит меня с ними, поэтому и спешил их поскорее спрятать. И только я их собрал с тротуара, как за моей спиной появился взбешенный отец, я затылком почувствовал, что это он. Вскочил и побежал прочь, сжимая в руках драгоценности, отец гнался за мной с дикой настойчивостью. Я выбился из сил и забежал в темный подъезд одного из домов в надежде там спрятаться, но он выследил меня и последовал за мной. Я был очень напуган, отец уже почти настиг меня, но я ни в коем случае не хотел ему отдавать украшения, и проглотил их, однако они оказались слишком крупными и застряли у меня в горле…

Отец все видел, видел мое отчаяние, кольца стояли у меня в горле комком, и не могли провалиться внутрь. Я пытался их выплюнуть, но безуспешно, отец побледнел от страха ввиду того, что мы натворили, и не знал, что делать. Для него это было, похоже, важнее, чем для меня. Я же больше боялся отца, нежели того, что у меня в горле застряли драгоценности. У меня мелькнула мысль, что еще мгновенье, и он начнет резать мне глотку, чтобы достать эти чертовы кольца. У меня сердце в груди екнуло, и тут мне пришло в голову другое решение: я проколол спичкой маленькую дырочку на шее и через нее вытащил эту дребедень, сначала цепочку, потом брошь, сережки и кольца, как фокусник достает из кармана платок.

Я знаю, что родные устали от меня, от моей полной неопределенности по жизни, от того, что я в свои 25 нигде еще не преуспел и не проявил себя. Но такой уж я эгоист, что теперь поделать, а может, просто ни на что не способен, хотя мне наплевать на всю эту крамольную суету.

По-моему, писатели самые большие неудачники и великие творцы своей судьбы. Меня быстро утомляет однообразие, размеренная жизнь, а может, мне ее очень не хватает, но я вбил себе в голову, что я другой, отмеченный провидением и тому подобная чушь. И постоянно пытаюсь обмануть себя, навязать себе какую-то химеру, порой, даже зачастую, это происходит само собой, мое воображение дорисовывает картинку моего восприятия, но дорисовывает настолько, насколько айсберг скрыт под водой. Более того, я еще и сожалею, что не отдаюсь ему полностью, но какая-то частица рационализма препятствует мне. Нет, я заскорузлый рационалист, который все время пытается выпрыгнуть из своей шкуры и сорвать с неба звезду, находя в этом великий парадокс и таинство своего бытия.