День-другой они стояли лагерем возле озера. Спали в машине, а днем грелись на солнышке. По крайней мере, Карл.

Слишком чувствительная кожа Майрона боялась солнца, так что он просто дремал в тени деревьев.

После стольких лет, проведенных взаперти, пребывание на природе казалось праздником. Тем не менее всему есть предел. Карл понял это сегодня утром, когда, проснувшись, обнаружил у себя на лобке клеща и увидел, что броненосец сделал подкоп под их машину.

Пора было искать кров. В поисках подходящего места они кружили весь день, избегая больших магистралей, где можно было легко нарваться на стражей порядка, разыскивавших беглых преступников.

Каждый раз, когда Карл слышал по радио свое имя, это щекотало его самолюбие.

Он жалел, что покойная мать не может этого слышать. Она стала бы рыдать. Она выплакала бы все глаза. Это у нее лучше всего получалось. Его самое первое воспоминание – мать с покрасневшими глазами, снова и снова повторяющая: «Что же мне теперь с вами делать, ребятки?»

Отца он совершенно не помнил. Он умер, когда Сесил под стол пешком ходил, а сам он лежал в пеленках. Если Карл и знал раньше, отчего умер его отец, то сейчас уже забыл. Он предполагал, что старик преждевременно сошел в могилу только для того, чтобы не слышать вечного хныканья своей жены.

Мать работала в салоне красоты. Карл помнит аммиачный запах перманента, которым все время несло от нее по вечерам.

Он не забыл, как она всегда хныкала, что страшно устала, и умоляла их с Сесилом не шуметь и вести себя хорошо. Но когда они не слушались, она ничего не могла с этим поделать.

Потом они с Сесилом заметили в ней перемену. Мать воспрянула духом, стала причесываться и красить губы, носить чулки и надевать туфли на высоких каблуках. Субботними вечерами она ходила на свидания. Карл прекрасно помнит, как однажды она привела в дом мужчину – Делрея Корбетта – и сказала, что теперь он будет их новым папой.

Карл снял ногу с акселератора, и машина свободно покатилась к дому. Прежде чем заглушить двигатель, он погасил фары. Поправив пистолет в кобуре, он сказал:

– Майрон, ты будешь стоять здесь, пока я не войду в дом, понял?

– Понял.

Открыв дверцу, Карл вылез наружу и сразу ощутил запах сена и навоза. Знакомые запахи тут же пробудили в нем воспоминания о том, как его заставили перебраться из города в деревню. Много лет они с Сесилом шатались по улицам и переулкам Блюэра. Каждый день после школы они встречались со своими дружками и устремлялись на поиски приключений. Всегда находилось что-то новое, чего еще не приходилось испытать.

У старших мальчиков они научились курить, пить и воровать. Уличные драки были для них привычным делом. О девочках они вскоре узнали, что между ног у них находится то, что слаще любого пирожного, и если этого не удавалось достичь обаянием, то обычно помогали угрозы. Карл учился всему быстрее, чем Сесил, однако и тот получал свою долю.

И вот они внезапно лишились всего, что их окружало: друзей, привычной обстановки – одним словом, свободы. Карл ненавидел ранчо. Он ненавидел вонь, ненавидел ежедневную тяжелую работу, ненавидел правила поведения за столом и чтение Библии, ненавидел наказания, которым Корбетт подвергал их с Сесилом, если они что-то нарушали.

Он ненавидел и свою мать за то, что она привела к ним Корбетта. Он благословлял тромб, который закупорил матери кровеносный сосуд в легком и вызвал ее смерть. Вдень ее похорон они с Карлом устроили маленькое торжество, радуясь, что им больше не придется выслушивать ее нытье насчет того, чтобы они стали хорошими мальчиками и слушались Корбетта, который был бы им прекрасным отцом, если бы они его приняли.

Подняв руку, Карл постучал в дверь – сильнее, чем собирался. Через несколько секунд на веранде загорелся свет.

Зная, что за ним скорее всего наблюдают через «глазок», Карл нарочито вздрогнул и прикрыл глаза от света.

Дверь открылась.

– Здравствуйте, миссис Бейли, – дружелюбно сказал Карл. – У вас на веранде очень мощная лампочка. Должно быть, в тысячу ватт.

– Чем я могу вам помочь, молодой человек?

Это была хрупкая женщина в очках, далеко за семьдесят, с подсиненными седыми волосами и приятной улыбкой. В общем, то, что надо.

– Сестра, кто там пришел?

В дверях появилась почти точная копия первой старушки, только немного полнее и даже более приятная. Обаятельная улыбка Карла стала еще шире.

Как догадывался Джек, Делрей собрался уволить его на пути от ранчо до магазина по продаже кормов.

Рано утром Корбетт передал ему список дел, которые нужно сегодня выполнить, а сам уехал. Он не сказал куда, но Джек предположил, что Делрей собирается проверить, нет ли новых потерь в стаде. Джек выполнил все, что значилось в списке, и тут же придумал себе новую работу, чтобы было чем заняться.

Делрей приехал на обед в обычное время, но прошел в дом, не сказав ни слова. Было уже почти три часа дня, когда он оторвал Джека от ремонта уздечки.

– Мы едем в город за кормами.

Джек вышел из маленького туалета, куда зашел, чтобы помыть руки, и увидел, что Делрей сидит в пикапе, мотор которого уже работал. Севшего в машину Джека Делрей встретил молча.

Джеку очень хотелось знать, говорил ли Делрей с ветеринаром и что тот сказал о причинах гибели скота, но что-то удерживало его от расспросов. Чем меньше он сейчас скажет, тем лучше. Поэтому до города они доехали в гробовом молчании. Должно быть, Джек должен радоваться тому, что Делрей молчит. Пока он молчит, его не уволят.

Самое неприятное заключается в том, что он не хочет уходить.

До сих пор Джек всегда устраивался на такую работу, с которой можно было бы уйти в любой момент. Нельзя сказать, чтобы он был по натуре бродягой, отнюдь нет, но так уж сложилась жизнь, а со временем он к этому привык. Теперь он хорошо чувствовал, когда подходил срок попрощаться и уйти. Обычно он делал это не оглядываясь, всецело полагаясь на свою интуицию, которая вела его на новое место.

Но этот случай был особенным. На ранчо Корбетта его выбор пал не случайно. И не он сам выбирал время своего прибытия туда.

Все это определил побег Карла Херболда.

Джек нарушил свое правило, и поэтому придется поступиться традицией. Он не может просто взять и уехать только из-за того, что это кажется разумным. Если бы он исходил из принципов благоразумия, то вообще бы на ранчо не появился. Однако ж… И до тех пор, пока Карл Херболд не будет вновь пойман, он должен здесь оставаться.

Конечно, если Делрей прикажет ему убираться, то тогда ничего не поделаешь – придется собирать вещи.

Они приехали в магазин по продаже кормов, и Делрей сообщил кассиру, что ему надо. Его немногословие граничило с грубостью. Когда кассир подал Делрею квитанцию, благодарить его пришлось Джеку. Продавец не предложил им помочь погрузить в пикап тяжелые мешки с зерном, однако, учитывая невежливое поведение Делрея, Джек не смог бы его за это винить.

– Сейчас стоит жуткая жара, – заметил Джек, когда они погрузили большую часть мешков. – Заводи мотор и включай кондиционер. Я сам закончу.

– Ты думаешь, я не справлюсь с мужской работой? Получив отповедь, Джек предпочел не настаивать. Делрей был огорчен вовсе не тем, что Джек предложил сделать за него тяжелую работу. Все из-за мертвых коров. А еще из-за Анны и пива в сарае.

Делрей поднял борт, и они вернулись в кабину. Лицо старика было багровым от напряжения.

– Я бы сейчас что-нибудь попил.

– Что ж, звучит неплохо, – ответил Джек, удивленный тем, что, оказывается, и Делрею не чуждо ничто человеческое.

Они направились в «Молочную королеву». В заведении было прохладно – там работал кондиционер. Джек и Делрей сделали заказ, выбрали себе кабинку и сели лицом друг к другу.

Обернувшись через плечо, Делрей неодобрительно посмотрел на прислуживавшую за стойкой девицу. Все ее лицо было утыкано какими-то кольцами и булавками. Даже язык был проколот, и на нем красовалась черная жемчужина.