- Ого! - обрадованно закричал Юрий, пододвигая соседу полную рюмку, но не забывая и себя. - Это интересно, пожалуй, даже для Совинского, хотя он всегда был за демократию, то есть за всеобщее равенство, включая и зарплату, хотел получать столько же, сколько академик Карналь, и вынужден был распрощаться с нашим объединением.

- Юка, не мели ерунды! - строго крикнула Людмила.

- А я не мелю, она сама мелется. Так как же ты объяснишь, "замечательный", о моей диктатуре?

- Ну, читал про научно-техническую революцию? Все читали... А революция - что?

- С точки зрения танцора? - подмигнул Юрий.

- А танцор тоже человек. Теперь же власть захватили кибернетики и электронщики.

- И кибернетики - люди, - напомнил Юрий.

Кучмиенко снова не стерпел.

- Позвольте, позвольте, молодые люди! Насколько мне известно, в нашей стране власть в руках народа, в руках рабочего класса.

- А я тоже рабочий класс, - пьяно усмехаясь, нагнулся к нему танцор, записанный, правда, не то инженером, не то конструктором. А работаю ногами, сто потов с меня стекает. Но власть не у меня, а у кибернетиков. Потому что научно-техническая революция. Это вам каждая собака объяснит...

- Ну, знаете, - Кучмиенко брезгливо отшатнулся от пьяного дыхания танцовщика, осуждающе поглядел на Людмилу, на Юрия: как они могут принимать такого?

Но Юрию нравилось раздражать отца.

- А если культурная революция, - допытывался он у соседа, - тогда как власть переходит к танцорам?

- Все может быть. И тогда я...

- И тогда мы не станем ждать, пока ты дорвешься до власти, потому как ты и так уже дозрел, чтобы топать отсюда, пока тепленький, - вставая и вытаскивая из-за стола соседа, засмеялся Юрий.

- Мы же соседи, - попытался защищаться тот, - мы же... Ты что? Разве можно?..

- Можно, можно, мы люди свои!

Юрий тихонько вывел соседа, запер за ним дверь, вернулся за стол, сел, спросил всех довольно мирно:

- Может, выпьем за научно-техническую революцию?

- Никогда не думал, что мы так дурно тебя воспитали, - вздохнул Кучмиенко. - Если бы жива была твоя мать, ты бы заново убил ее своим поведением...

- А Люка считает, что я перевоспитанный, вот только образованности маловато. Я даже пробовал посещать лекции академика Карналя для сотрудников. Безнадежное дело. Не поймешь и не запомнишь! Вот послушайте: "Интерпретация отличается от трансляции принципиально только тем, что в процессе трансляции результат превращения выходной программы фиксируется в памяти рабочей программы, а в процессе интерпретации выходной программы результаты ее превращения в памяти фиксируются по частям не дольше, чем это необходимо для их текущего использования в данном цикле".

Кучмиенко вздохнул. Снова ему приходилось - уже к который раз за сегодняшний вечер - спасать ситуацию. Все-таки молодежь нынешняя не способна ни на что. Просто возмутительно!

- Современная молодежь, - сказал он с важностью, - я считаю, травмирована не так образованием, как самой идеей образования, особенно же высшего. Вы знаете, что у нас уже для инженеров с высшим образованием нет инженерных должностей? Мы ставим их на должности техников, поскольку техник у нас как таковой исчез почти совсем, а если он и есть, то это ни то ни се. Кстати, и инженер на должности техника не оправдывает своего высшего образования. Тогда зачем же нам сотни институтов и вообще это поветрие на науку? Практики нужно больше, житейских профессий.

- А разве нельзя иметь житейскую профессию и высшее образование? полюбопытствовал Совинский. - Одно другому не мешает, как мне кажется.

- Ты уже, наверное, добиваешь вечерний? - кольнул его Юрий.

- Еще нет, но думка такая есть.

- А ты слышал, что тот, кто много думает, мало работает, а кто мною работает - тот мало думает?

Людмила подвинула Юрию чашку с крепким чаем.

- Выпей чаю, а то ты сегодня весь вечер говоришь глупости.

- А я дразню Ивана. Он пришел, чтобы подразнить меня, а я отплачиваю ему тем же. Бог всегда держал в своем штате черта, чтобы на его фоне выглядеть по возможности приличнее. Спроси у моего отца! Он тебе объяснит, что такое приличие. Иван тоже хочет быть богом. Он собирается критиковать нас на республиканском совещании. Не меня, а моего тестя академика Карналя. Что остается такому маленькому чертику, как я? Смеяться, как Ивановому гомеопату с роскошной бородой.

Кучмиенко неудобно было возмущаться за себя, он возмутился за гомеопата.

- Не следует так пренебрежительно отзываться о незнакомом тебе человеке. Тот гомеопат, может, давно уже умер.

- Гомеопаты не умирают. Они смеются и потрясают роскошными бородами, заявил Юрий и огляделся. - Не слышу ни смеха, ни аплодисментов.

- Юка, ты всем надоел, разве не замечаешь? И чай твой холодный! Тебе не помешало бы выпить чаю, - Людмила убрала чашку с остывшим чаем, подставила Юрию другую. - Когда один индивидуум за определенный отрезок времени выбрасывает слишком много слов, происходит их девальвация. Слова теряют свое значение. Они умирают, и в воздухе летают только тени слов. Как ты говоришь, так называемые слова.

Юрий с наигранным испугом отшатнулся от Людмилы.

- Люка, ты меня критикуешь! Ты поучаешь меня, читаешь мне мораль! А где же наша так называемая любовь, дружба, взаимопонимание? Все читают мне сегодня мораль: ты, Иван, отец, даже прекрасная Анастасия! Что я могу вам ответить и могу ли ответить вообще? Я лучше предложу общий танец.

Он побежал к магнитофону, долго выбирал кассету, поставил, запустил, спокойная музыка заполнила комнаты, выплыла через балкон наружу, наверное, мягко легла где-то на воду залива.

- Танцуем! - закричал Юрий. - Люка, руку! "И весна наступает звеня, потому что ты любишь меня!.."

Кучмиенко остался без пары. После попытки высмеять, уничтожить его словесно, прямо или косвенно, молодые люди обратились к способу безотказному: просто не замечать. Вот они танцуют, перешептываются, переговариваются, переглядываются, будто одни на всем белом свете и никого больше нет, ни поблизости, ни вообще, и он, солидный, уважаемый, авторитетный, всем известный Кучмиенко, неожиданно для самого себя оказывается в роли какого-то чучела, мертвого каркаса, обтянутого серым в клеточку костюмом, кричи - не услышат, зови - не отзовутся, проси - не обратят внимания, кайся - отвернутся презрительно. Да, собственно, в чем он должен каяться? Жизнь прожил большую и славную - был последним, а держался среди первых. Думал всегда лишь о масштабном, о государственном, о великом, мелочи отгонял от себя, как комаров или мух. Но вот человек очутился в положении несколько неприятном. Беспарный. Число непарное. Какой-нибудь примитивный математик утешался бы тем, что стал бы переживать в мыслях старые, еще от древних греков известные теории о конструировании многоугольников с непарным количеством сторон. Числа Ферма, формула Гаусса... Зачем ему еще засорять себе мозг этим черствым академиком? Он привык к глобальным масштабам, к иностранным делегациям, высоким визитам, всех принимал, водил, показывал. Все сделал он! Даже академика Карналя сделал он, потому что, пока того должны были избирать академиком, он, Кучмиенко, сидел среди одряхлевших ученых и развлекал их анекдотами. Старцы смеялись, даже предлагали Кучмиенко баллотироваться в члены-корреспонденты по отделу анекдотов в Институте фольклора и этнографии. Он скромно заметил, что посвятил свою жизнь точным наукам, а если бы ударился в фольклор, то, может, и впрямь организовал бы отдел анекдотов и одесских шуточек! А что?

Может, он и сюда приехал среди ночи тоже ради Карналя. Почему-то подумал, что тот сегодня будет у дочки, а отставать от академика Кучмиенко не хотел нигде и никогда. Всюду за ним! Оберегать, помогать, угадывать желания, настроения, особенно же после смерти Айгюль, которую тот так любил. Плохо, что не застал здесь Карналя, еще хуже, что зацепился за эту молодежь и теперь не знает, как отцепиться. После его масштабов - эта малометражка, в которой тебя вдобавок ко всему еще и презирают. Какая странная все-таки жизнь! Отец умер, свиносовхоз перекантовали в какой-то там комплекс. Полина разбилась. Черти ее носили с той неистовой туркменкой. Тоже мне заслуженная артистка! Никакие звания не помогают, когда человек дикий. Вон Карналь тоже - академик, а попробуй возьми его голыми руками! Всю жизнь так и норовит выскользнуть из-под разумного влияния и руководства. Сам дикий и жену такую нашел, а ты возле них страдай!