Никто так не видит руководителя, как его помощник. Особенно же когда это человек внимательный, наблюдательный, наделенный пониманием людей, а только такими и должны быть помощники, хотя ими никто не рождается. Алексей Кириллович закончил экономический факультет, работал после университета в плановых органах, в учреждении его знали как человека, который охотно может организовать интересный вечер, обследование жилищных условий сотрудников, достать билеты на выставку Тутанхамона или коллекции Хаммера, добыть в профкоме зарубежные путевки. И все это тихо, скромно и, главное, бескорыстно. Старается для других, и не за благодарности и комплименты, как бы с комплиментами со своей стороны. Кто-то порекомендовал Алексея Кирилловича Кучмиенко, тот пригласил его к себе, долго расспрашивал, крутил, вертел, обещал золотые горы, заигрывал и понемногу запугивал, потом повел к Карналю.

И вот уже полгода Алексей Кириллович у академика и за это время не попытался ни разу выскользнуть из-под шелковой диктатуры Кучмиенко, а после поездки в Приднепровск вдруг взбунтовался.

Поездок с Карналем было уже несколько, но все в Москву, все самолетом, никаких разговоров, никакой интимности, никакого раскрытия души. Не то что при поездке в Приднепровск. Дважды или трижды за это время Карналь вместе со своим помощником должен был поехать за границу, однажды в Нью-Йорк. Его приглашали на интернациональные, региональные, субнациональные симпозиумы кибернетиков, Карналь решительно требовал знакомить его с перечнем проблем, которые должны обсуждаться, и категорически отказывался от поездок.

- Ничего интересного, - заявил он. - Либо попытка поставить кота кверху хвостом, либо просто низкопробный рекламный трюк для одной из электронных фирм, финансирующей симпозиум. Посидят, покурят, попьют виски, послоняются по цехам одного из заводов этой фирмы, спутники разнесут цветные репортажи по всему миру - вот и вся радость. Я не могу растрачивать свою жизнь на такие церемонии. Когда-то было интересно и мне, но тогда я был моложе. Не советую и вам, Алексей Кириллович.

Как будто помощник мог куда-то поехать без академика!

У Карналя было одиннадцать заместителей. Когда кто-нибудь пробовал заметить, что это слишком много, академик спокойно отвечал:

- Может быть еще больше. Вообще говоря, руководитель может иметь двадцать девять заместителей, так как наука управления насчитывает двадцать девять принципов управления. Когда человек начинает интересоваться всеми вопросами, он не решает ни одного. Тогда неминуемо все возвращается к директору, ждут только его решений: "Вот приедет барин, барин нас рассудит". В тот день, когда я дойду до такого уровня, меня надо немедленно снять с работы и выгнать из науки, ибо, выходит, я не организовывал, тормозил ее развитие. Руководитель должен иметь исчерпывающую информацию, но иногда он имеет право воспользоваться и беззаботной неосведомленностью и таким образом предоставить свободу действий своим заместителям и сотрудникам.

Алексею Кирилловичу казалось, что наибольшую свободу действий Карналь предоставляет Кучмиенко. Все почему-то считали, что Карналь и Кучмиенко близкие друзья. На самом деле они были родственниками - поженили два года назад своих детей. Положение Кучмиенко в объединении не вызывало ни у кого ни малейших сомнений. Это был человек, которого если и не уважали, то, по меньшей мере, побаивались - кто открыто, кто тайком. Алексей Кириллович, меряя людей на свой аршин, воспринял заботливость Кучмиенко о Карнале как свидетельство любви и стараний создать для директора идеальные условия работы. Но вот прошли месяцы - и что же видит? Чем помог Кучмиенко академику? Следил, выспрашивал, прикидывался изо всех сил внимательным, надоедал, мешал, часто попросту шпионил. Зачем? Почему? Как мог академик такое терпеть?

Но это уже история, а Алексей Кириллович был человеком дела, его мысли и заботы были устремлены не назад, а только вперед. Он отличался терпеливостью в поведении, во взаимоотношениях с людьми, пока демонстрировал ее по отношению к Кучмиенко, но после поездки в Приднепровск не выдержал даже он.

Правда, не бросил трубку во время разговора с Кучмиенко, а положил ее деликатно, так, словно не хотел причинить боль телефонному аппарату, но все же положил, прервал разговор и потом целый час не откликался ни на один телефонный звонок, считая, что это добивается Кучмиенко, зная наверняка, что тот не унизится до того, чтобы подняться на два этажа и зайти лично в комнату помощника.

Он вытерпел до самого обеда, так и не сняв трубку, хотя могли звонить и к академику, приглашать на полные "скуки и фрустрации" совещания, как высказывался сам Карналь, что-то предлагать, требовать, редко - обещать.

Обед - с часу до двух. Столовая общая для всех. Самообслуживание, столики на четырех, открытая кухня с блеском нержавеющей стали, веселый гомон, светлые краски, широкие окна, на стенах графические картины, написанные электронными машинами: плетение кривых, головоломные соединения квадратов и многоугольников, космические пейзажи среди дикого хаоса туманностей и завихрений, спокойные симметричные рисунки, гармоничные и тонкие, как японские гравюры. Когда в столовую кибернетиков попадали гости, то непременно ахали:

- Это же абстракционизм! Кто позволил?

- Электронная машина, - отшучивался Карналь. - Она выстраивает даже гауссовские 51-угольники, в чем вы можете легко убедиться.

Алексей Кириллович выбрал место за столиком так, чтобы иметь перед глазами какую-нибудь спиральную туманность. Не поймешь, раскручивается она или закручивается: процесс в самом разгаре, точнехонько как в душе Алексея Кирилловича. Ему никто никогда не мешал обедать, зная, как занят помощник академика, никто не подсаживался к нему, давали спокойно съесть обед за семьдесят шесть копеек - борщ, шницель рубленый, компот или кофе, салат, в зависимости от времени года - из свежих овощей или из квашеной капусты. Стандартный обед не обязательно приводит к стандартизации мышления. Говорили, что это афоризм Карналя, но пустил его в оборот Кучмиенко, наверное, чтобы оправдать унификацию обедов, введенную по его инициативе. Сделал он это, как смеялся кто-то, затем, чтобы есть всегда то же, что и Карналь. Когда-то в столовой был выбор больше, но это доводило Кучмиенко буквально до отчаяния, потому что не успевал пообедать одновременно с Карналем, и, прибегая чуть позже, допытывался у поваров:

- Что сегодня ел академик? Давай мне то же самое.

Он пытался следовать Карналю даже в прическе и надоедал парикмахеру, у которого академик всегда подстригался:

- Стриги меня, как академика Карналя. Что? Голова не такая? Чуб не так растет? Это у тебя руки не из того места выросли!

Единственное, в чем Кучмиенко был оригинален, это в костюмах. Носил только из материала в клетку - крупнее или мельче, в зависимости от моды, от времени года или просто от каприза.

Обедал он всегда тоже один, хотя приветливо здоровался со всеми, ласково улыбался, обещал, поощрял: "Заходи, заходи! Подписать? Приноси! Позвонить? Позвоним!" Алексея Кирилловича в столовой не трогал никогда.

Но сегодня не успел Алексей Кириллович хлебнуть ложку борща, как о его столик лязгнул эмалированный поднос с обедом, потом ногой был отодвинут стул, изображение спиральной туманности заслонило широкое брюшко, обтянутое серым, в крупную клетку, пиджаком, брюшко качнулось, его владелец уселся напротив Алексея Кирилловича, довольно почмокал сочными губами, добродушно произнес:

- Вот ты где, голубчик! А я тарабаню по телефону!

- Пришел пообедать, - скромно пояснил Алексей Кириллович.

- Обедать имеют право все трудящиеся! А вот ты мне скажи, почему трубку бросаешь?

- Я не бросил - положил.

- Положил? - удивился Кучмиенко. - А я и не разобрал: бросил или положил. Ох, какой же ты дипломат, Алексей Кириллович. Да ты ешь, ешь, не то остынет. А холодный борщ - это уже не борщ, а помои.

Сам он успевал и говорить, и есть, быстро, умело, алчно, с аппетитом.