Никита рассмеялся.
— Водичкой, хозяйка, не напоишь?
— А чего же не напоить? — уперла руку в бок молодка, взглядом окидывая фигуру Полынова. — Заходи.
Никита открыл калитку и подошел к колодцу. Молодица алюминиевой кружкой зачерпнула из ведра и жеманно подала ему воду.
— Пей на здоровье, служивый!
Полынов выпил кружку залпом. Вода была ледяной, даже зубы заломило, а в висках запульсировала боль. Удивительная штука — холодная вода из колодца! Никакая другая с ней не сравнится, тем более хлорированная из-под крана. И все же вкуснее воды, чем из пластиковых бутылок фирмы «Игорь, тесть и K°», как в шутку про себя окрестил предприятие своего спасителя Никита, он не пил. Хотя, возможно, на вкусовое восприятие сильно сказалось состояние Никиты в Каменной степи. Напои его тогда кто-нибудь жижей из лужи — и лучшего напитка для Полынова не было бы. На всю жизнь запомнил бы как божественный нектар. К счастью, таким божественным напитком для него стала вода «Серебряный ключ», — кажется, такое название красовалось на голубой этикетке пластиковых бутылок.
— Эх, хороша водица! Еще можно? А то так есть хочется, что и переночевать негде! — пошутил Полынов, с прищуром заглядывая в глаза девице.
— Да чего уж там, пей. Воды много, не жалко. — Бедра у хозяйки непроизвольно заиграли, и она в упор уставилась на Никиту. Красивые у нее были глаза, серые, смешливые, да и сама симпатичная, ладная. — А насчет всего остального…
— Что — опять? — хмуро вмешался в разговор появившийся из-за дома мальчуган с пустыми ведрами. — Мало тебя Нинка из-за Федьки за волосы таскала?
В сторону Никиты пацан принципиально не смотрел.
— Не подслушивай, когда взрослые разговаривают! — грубо оборвала его хозяйка. — Поливай огород!
Пацан разлил воду по пластмассовым ведрам и умчался за дом, а хозяйка снова завертела ворот над колодцем. Улыбка сошла с ее лица, и на Никиту она больше не смотрела.
— Строгий у тебя защитник, — сказал Никита, медленными глотками выпивая вторую кружку.
— Без отца растет… — куда-то в бок со вздохом сказала хозяйка, по-прежнему не глядя на Полынова.
— Что же это вы по самому солнцепеку поливаете?
— Когда можем, тогда и поливаем, — равнодушно передернула плечами молодица. Она поставила полное ведро на сруб, распрямилась и, таки бросив на него мимолетный взгляд, отвернулась.
— Если хочешь, приходи вечером, когда стемнеет… — вдруг тихо сказала она, и Полынов со спины увидел, как покраснела у нее шея под завитками перехваченных резинкой на затылке русых волос.
— Эх, хороша водица! — наигранно весело повторился он и со звоном поставил пустую кружку на сруб. — Спасибо тебе, хозяйка, за доброту, за ласку, за то, что жаждущих и страждущих привечаешь. Счастья твоему дому!
Он повернулся и зашагал к калитке.
— Так придешь? — донесся ему в спину тихий голос.
Никита обернулся. Молодая хозяйка смотрела на него умоляющими глазами и ничуть не стыдилась своего румянца.
— Как служба позволит, так непременно! — улыбаясь, соврал он, помахал рукой из-за штакетника и бодро зашагал по улице к центру города. Бодрость со сбитыми ногами давалась с трудом.
Тяжела женская судьба в провинции, тем более в захолустье. Не знал Полынов, что случилось с ее мужем — умер, сбежал, либо они развелись. Да и был ли муж вообще. Не интересовало его это. Но с чужого несчастья он никогда дивиденды не снимал. Не докатился еще до уровня стервятника, хотя при нынешнем раскладе «крыша» молодицы могла быть самым лучшим вариантом.
Вблизи городок выглядел не так живописно, как с обрыва плато Каменной степи. Но вблизи изъяны всегда легче различимы — даже у писаной красавицы можно при желании рассмотреть поры на носу. А Каменка переживала отнюдь не лучший период в своей жизни и уж тем более не первую молодость. Ни один домик не радовал глаз свежей краской на ставнях, дверях, дощатых заборах; черепичные крыши давно никто не обновлял, и они покрылись серыми старческими пятнами выжженной солнцем плесени. Асфальт дороги окаменел, растрескался, из щелей торчали пучки сухой травы. За все время, пока Никита шел к центру, ему на глаза не попался ни один человек и ни одна машина не проехала по улице. Словно вымер городок, что, впрочем, в полуденный зной было и не удивительно.
Полынов попытался припомнить сведения о Каменке, заложенные в компьютер Алексеем для его командировки в Каменную степь, но они были весьма скудны, так как посещение районного центра не входило в первоначальный план. Кажется, около пятнадцати тысяч жителей, молокозавод, мясокомбинат, консервный завод… В общем, типичный городок сельскохозяйственного юга России. Ах да, еще психоневрологическая больница краевого подчинения. Так сказать, на лоне природы, подальше от шумов и атмосферных выбросов технологической цивилизации. Ну и, само собой, где-то ниже по течению Бурунки водохранилище с насосной станцией, некогда интенсивно снабжавшей поселок Пионер-5 технической водой по водоводу, а теперь дозирующей ее в час по чайной ложке исключительно по предоплате местным князьком-узурпатором господином Бессоновым.
Наконец частные домики уступили место кирпичным трехэтажкам — застройке центральной части Каменки. Место обычной площади здесь занимал скверик с чахлыми деревцами, густо заросший сорной выгоревшей травой, но с чудом уцелевшими на аллее скамейками. Как и во всех небольших городках, именно тут находилось средоточие деловой, культурной и торговой жизни — здание мэрии, кинотеатр, универмаг, несколько магазинов, а в куцей тени под деревьями размещались два торговых ряда небольшого рынка. Сейчас ряды пустовали — надо понимать, из-за жары рынок функционировал исключительно по утрам. Здание мэрии, доставшееся ей в наследство от райисполкома, было выстроено в лучших дубовых традициях советских времен — двухэтажный параллелепипед с большими пыльными окнами и стенами, облицованными коричневой глазурованной плиткой. Нынешняя власть только то и сделала, что заменила кумачовый флаг российским триколором на коньке крыши и табличку у дверей. Универмаг «приветствовал» Полынова чисто по-хулигански — битыми витринами и заколоченными дверями. Не нашлось, видно, предпринимателя, который бы рискнул платить аренду за столь громадное помещение, и это лишний раз подчеркивало всю бесперспективность вложений капиталов в российской глубинке. А вот кинотеатр работал, о чем свидетельствовала афиша кинофильма «Титаник», наклеенная на одну из растрескавшихся половинок двухстворчатой двери с облупившейся краской. Сеанс был только один — на двадцать один час, зато крутили фильм уже вторую неделю. За зданием кинотеатра находился обширный пустырь со следами старого, наполовину осыпавшегося, заросшего бурьяном фундамента. Дощечка с выцветшей надписью на покосившемся столбике гласила, что тут строится церковь Христа-спасителя. Но, очевидно, не больно верующие люди жили в Каменке, если дальше фундамента дело не двинулось. А напротив, за сквериком, находились аптека, почта, маленький промтоварный магазин, такой же продовольственный и парикмахерская. Замыкала периметр зданий вокруг скверика стеклянная коробка кафе с одиозным названием «Минутка» — настолько распространенным в России, что оно стало почти нарицательным, как бистро во Франции. Двери везде были открыты, но нигде не было видно ни одного человека. Прямо-таки Южная Америка во время послеобеденной сиесты. Разительный контраст между запустением в Каменке и бурлящей жизнью в реставрируемой, чистенькой Москве еще более усиливал впечатление, что Полынов очутился в ином государстве. То ли не докатилась сюда волна рыночных реформ, то ли на хрен кому сдался этот богом забытый городок, где приватизировать что-либо — себе в убыток. Спонсоров, готовых урвать кусок от чужой славы, сейчас наплодилось немало, а вот бескорыстных меценатов российская земля пока еще не родила. Да и родит ли?
Полынов провел ладонью по щеке и решил, что «Минутка» десяток-другой минут его подождет. В присутственных местах даже в такой глухомани надо появляться более-менее опрятным — это производит хорошее впечатление, легче завязываются разговоры, и собеседник более доверителен к гладко выбритому человеку, чем к заросшему двухдневной щетиной.
