Как выгребли из бухты, парус поставили. Он хоть и лоскут, но всяко греблей надрываться не надо. Ветер несет. Напрямую, сказывал Ленок, полдня ходу при ветре попутном. Ветер попутный.

Как стемнело, вошли в устье речушки, преодолели излучину, скрывшую от них море, пристали к берегу, камышом заросшему.

Здесь? Или не здесь? Огней не видать что-то.

Но, сказывал Ленок, массачузы моря чураются. Вглубь идти надо.

Пошли вверх по течению. Спотыкаясь и оскальзываясь. Мужское истосковавшееся начало гнало их, троих, вперед и вперед. Часок-другой прикорнули на опалой листве. И дальше, дальше, дальше. Если тут речка, то должны же быть-обитать по берегу ее массачузы?! Должны. Пить им надо? Надо. А иных речек нет, не видела изголодавшаяся троица с моря.

* * *

Лишь чуть посветлело, наткнулись на пирогу, зачаленную у берега. Рядом – еще с дюжину. Терлись друг о друга в запруде, образованной камнями наваленными. Не природа постаралась для запруды, а люди. Сразу видать. Что ж, значит, пришли. Теперь бы уйти – да не с пустыми руками, а с добычей. Они так меж собой и говорили: добыча. Не женами же назвать туземок краснокожих! Чай, исландцы они, а не Ленок чуждый! Им надобно по обычаю предков, если жен брать. А так – добыча и есть! Натешиться, ни в чем себе не отказывая, но ни к чему себя и не обязывая.

Наткнувшись на пироги, продырявили все до единой, оставив для себя одну. Как знали наперед! Таясь в камышах, глянули вверх. На пригорке – островерхие типи туземцев. Дымок уже курился над каждым типи. Утро…

Стали прикидывать, как быть. Или дальше таиться в камышах, выведывая, как у массачузов день построится? Или наудачу ворваться в ближнее островерхое типи, похватать всех, кто под руку попадет, и – ходу, ходу! А вдруг в том ближнем типи – лишь старцы да дети? Или, тьфу-тьфу, воины краснокожие? Не-ет, лучше потаиться пока, посмотреть. Поспешай медленно.

И, грязь черпнув придонную, лицо черным намазать для маскировки, и плечи. Чтоб не признали потом.

Когда – потом? А когда вдруг склеринги додумают, что это пришлые бледнолицые могли быть похитителями, и во злобе к усадьбе подадутся: мол, отдайте, иначе война! А они, Тили с Гру-корсаром да с Канутом-кубарем, к тому времени отмоются не раз. Идти-то склерингам сушей, а им – морем. Втрое короче. И скажут они, Тили с Гру-корсаром да с Канутом-кубарем, попрятав женщин в доме: мы-то при чем?! Вот только Белян… Что он скажет? А что он скажет?! Победителей не судят, в конце концов! Да, пошли порыбачить – гляди, Белян, чего наловили! Или он их всех, Тили с Гру-корсаром да с Канутом-кубарем, не покроет? Кто, в конце концов, ему дороже – свои или краснокожие?! Ведь добычу они, Тили с Гру-корсаром да с Канутом-кубарем, готовы поделить и с Беляном. Или тот не мужичина? Да нет, все должно сладиться!

Дело за малым – добычу еще добыть надо. На место прибыли, да вот как добыть? Застоявшееся-мужское требовало насыщения…

И – повезло! Значит, боги за нас!

В молочном тумане от стойбища массачузов вниз, к запруде, слетела стайка юниц-склерингов, совсем без всего. Надо понимать, пока все еще не проснулись и не видят, освежиться голышом в речке. Бултыхнулись с разбега, защебетали, заплескались.

Они были на расстоянии руки затаившихся исландцев. Это-то расстояние преодолеть – только руку протянуть! Тили указал глазами на ту, которую выбрал. Гру кивнул, указал на выбранную им. Канут – в свою очередь.

Три-четыре! Чернорожие страшилища прыгнули из зарослей, каждый схватил намеченное. Женщины вскрикнули, но тут же захлебнулись, увлекаемые с головой под воду. Тихо, женщины, тихо!

Остальные, не прихваченные чужаками юницы-склеринги, завизжали дико, рванулись на берег, призывая соплеменников на помощь.

Когда от островерхих типи к речке спешно сбежались оружные массачузы, на бегу натягивая тетиву луков, в камышах уже было тихо. Шуршало где-то подальше – там, где чалились пироги. А когда массачузы домчали до пирог, то увидели, что все они хлюпают бортами, скребут по илистому дну. А одной пироги нету, недосчитались…

Склеринги высыпали на берег, побежали вдоль русла. Воинственный клич прокатился над водой.

Пирога с беглецами удалялась, гонимая течением, довольно бурным после запруды.

* * *

Беглецы гребли, прерывисто и с хрипом дыша. Склеринги преследовали по берегам реки, то нагоняя, то отставая. Берега неровные, препятствий много – деревья упавшие, глина скользкая и топкая, камни острые. Однако если человек по земле помедлит, то стрела по воздуху – нет. Много стрел, недолетая, падали в воду позади беглецов, но вот уже две-три ударили в корму.

Поспеть бы! К морю поспеть! Там, в камышах, лодка укрытая! На ней выйти в море и – прости-прощай!

Потянуло прохладой и солью, запахом гниющих водорослей.

– Чуете море? – прохрипел Тили.

– Я чую смерть за спиной, – ответил Канут-кубарь, обливаясь потом.

– Еще немного, и будем в своей лодке! – бодрил Тили, хотя сам был в том не уверен.

К лодке-то поспеют, но в нее еще и самим перегрузиться надобно и добычу туда перегрузить. А юницы-склеринги очнулись, прокашлялись, извивались на дне пироги, коготки выпустили, порывались цапнуть за ногу, а то и за борт прыгнуть. Пришлось Гру-корсару отвлечься на мгновение от гребли, утихомирить юниц кулаком по голове.

Река расширилась, берега отдалились. Расстояние между беглецами, держащимися середины, и преследователями увеличилось. Но и в скорости пирога потеряла – течение замедлилось. Массачузы, прыгая с камня на камень, уже нагнали и даже перегнали пирогу. Им осталось дождаться, когда она пойдет к берегу – к тому или иному.

И там, и там уже ждут склеринги, потрясая каменными топорами, готовя очередную стрелу к полету.

Эх! А как все хорошо начиналось! И как все оплошно закончилось! Одно остается – забыв о лодке, укрытой в камышах, не приближаясь к берегу, выйти в море на утлой пироге и попытаться… Как раз та попытка, которая пытка. Далеко на пироге не уйдешь. Кувыркнется она от первого же пинка морской волны, все на дно отправятся – и добытчики, и добыча. Если все же удержаться на зыбкой воде, то в скорости они потеряют вовсе.

А массачузы наверняка в камышах наткнутся на припрятанную лодку и, при всем своем неприятии моря, попробуют нагнать. И ведь нагонят, всего ничего отплыв.

Так что? Сдаться? Э, нет! Если выбирать, сразу ли принять смерть лютую от разъяренных склерингов или еще немного помучиться, то желательно, конечно, помучиться. Вот она, излучина, а за ней сразу море!

Пирога преодолела последний изгиб реки. Склеринги с шумом ворвались в прибрежный камыш, налаживали стрелы, чтобы все-таки достать беглецов. Могут, могут достать! Не на бегу, чай, тетиву спустят, не впопыхах, а утвердившись, прицелившись, ожидая, когда пирога окажется на линии выстрела.

– Пропали! – визгнул Тили. – Совсем пропали!

Он сидел на носу пироги, спиной к морю. Видел, как склеринги припали на одно колено, натягивая тетиву.

Гру-корсар и Канут-кубарь море увидели и взревели в один голос. И то был не крик отчаяния.

– Наши!!! – взревели Гру-корсар и Канут-кубарь. – Наши!!!

Какие тут могут быть наши?! Тили оглянулся на море. Не далее чем в полумиле от них покачивался кнорр. Обводы судна выдавали принадлежность к викингам. Парус спущен. Кто бы то ни был, но всяко лучше, чем склеринги!

Наши, наши! Вперед, вперед! Только бы теперь в самую последнюю минуту перед нежданным спасением не быть сраженным стрелами массачузов!

Тренькнули спущенные тетивы. Свистнули стрелы. Беглецы невольно пригнулись, вжимаясь в пирогу. Но стрелы полетели не в их сторону. Стрелы ударили из камышей у самого берега, до которого еще не добежали массачузы. Ударили им, массачузам, навстречу. И поразили. Дикий разноголосый вой раздался над рекой. И отдаленно знакомый клич из камышей перекрыл разноголосую агонию:

– Бей краснокожих собак! Бей их! Рази, не жалей!

Аульв?! Аульв!!!

– Ого-го-го! – возрадовался Ньял, углядев с башенки лодку. – Вернулись! Ого-го-го! – руками замахал, подпрыгивая в нетерпении. – Быстрее гребите! Заждались совсем! Где вас носило?!