– Я, кажется, попал в него копьем…

– Пошли! Поглядим! – Сегунд выхватил факел у работника, двинулся к ограде. – Ничего не видно, надо лезть наружу! Сигай со мной. Здесь вроде никого нет!

Орм сиганул. Стали осматривать снег вокруг.

– Вот копье, ага! И вроде кровь на нем! Ну-ка посвети, посвети!

– Следы, следы! В поселок ведут! – Сегунд рванулся было. – Пошли! По следам!

По кровавым следам… Орму стало муторно. Он оперся спиной об ограду, присел на корточки:

– Что-то ноги ослабли, брат…

– Эх! Занесет ведь снегом – потеряем!

– Не могу. Не идут ноги. Ну, не идут.

Пожар во дворе уже потушили. До самого утра уже никто не лег спать.

* * *

А поутру весь поселок только и говорил о ночном происшествии. Раненым оказался племянник годи Торкельсона, двадцатилетний Тьодольв. Рана неглубокая, но задета почка – а это плохо.

Орм маялся совестью. Ведь они с Тьодольвом были приятелями, ровесниками. Не раз вместе отправлялись и на рыбную ловлю, и на хейди, и на сбор птичьих яиц. И вот…

Торгейр тут же отправился к годи Торкельсону с требованием примерно наказать поджигателя. Был хмур и раздосадован – жаль, что сыновья не взяли поджигателя на месте.

Годи был хмур и раздосадован не менее Торгейра. Но, понятно, по другому поводу.

– Твой сын нанес повреждение другому человеку и должен ответить за это, – проговорил он, не дав Торгейру закончить претензию.

– С ворами надо поступать по всей строгости, а Орм не мог видеть, кто им был. Да и не так уж важно это. Собирай стариков, я буду говорить!

– Сначала выдай нам своего Орма. Пусть судят его, а потом уж будешь говорить ты.

– А вор будет спокойно сидеть и наблюдать?

– Он лежит при смерти!

– Сам виноват! Пусть еще ответит за свои дела и расскажет, кто его послал. Не ты ли, годи?

– Не забывайся! Как ты говоришь со мной?!

– Я от тебя требую справедливости, как это положено у нас. А ты думаешь только о пострадавшем родственнике, а не о справедливости! Пусть старейшины нас рассудят, а то как бы тинг [5] не пришлось созывать.

– Тебя никто не поддержит! Ты вредный человек!

– Я никому вреда не причиняю. Живу сам по себе, а за свои дела против меня ты будешь отвечать перед тингом!

– Уходи по-доброму, Торгейр. А то как бы собак на тебя не спустил!

– Хорошо, годи, я уйду, но скоро ты предстанешь перед тингом!

На том и поладили. Если это вообще можно назвать «поладили».

* * *

Во всяком случае, после этого их разговора в поселке стало совсем неспокойно.

Годи сколачивал сторонников. Если соберется тинг, то ему без основательной поддержки придется туго.

Торгейр отправился в Скальхольт на прием к епископу, а также имел надежду уговорить законоговорителя Маркуса посетить их фьорд и принять участие в тинге. Привлечение к делу этого уже знаменитого скальда могло в значительной степени способствовать победе над злопамятным годи.

Сведения с быстротой штормовой волны распространялись по поселку. Вся весна проходила в обсуждении предстоящей схватки двух враждующих сторон.

Время шло, а Тьодольву становилось все хуже. Он не вставал с постели. Почка она и есть почка. Родственники пострадавшего в случае смертельного исхода болезни грозили Орму и его роду страшными карами, но сил у Торгейра было много, и угрозы не принимались всерьез.

Готовились к тингу. Никто не сомневался, что он состоится и что годи будет нелегко отстоять свою власть, не говоря об обычном порицании его деятельности. Готовились к тингу. Куда ни пойди, только о нем и слышно было. Готовились к тингу.

– Что это они о своем тинге так долго разговаривают? – спрашивал Сивел у Ленка.

– Вроде нашего веча, – отвечал Ленок. – Там все важные дела и споры решаются. Поглядим.

– Сказал! На нашем вече тыщи собираются, а тут что?

– Новгород-то город большой, а это всего поселок, – отвечал уже Белян не без мудрости. Он в последнее время немного оживился и не бродил столь угрюмо и отрешенно. – Но и там и там главное – чтоб все по закону жили. А сколько их, этих всех, – без разницы. Главное – чтоб по закону.

– А знаете, как ихние законы зовутся? – оживился Ленок. – Чудно эдак! «Серый гусь», во как! Придумали ж название!

– У нас «Правдой» зовут, – приосанился Сивел, будто это его заслуга.

– Как ни назови, братка, главное – чтоб по закону.

* * *

Теплые ветры несли с юга туманы и дожди. Снег медленно таял, и рыбаки готовили лодки к путине. Скот начали выгонять на волю. Овцы бродили, выискивая прошлогоднюю траву под снегом. Изрядно припекало солнце, и собаки лениво ложились в тень, жмуря глаза.

– Слыхал, Белян?

– Чего, Ленок?

– Нашу лодью собираются готовить к плаванию. Куда – вот узнать бы.

– Куда пошлют, того нам знать и не полагается. Хозяева есть. Нас не спросят. А ты чего?

– Я к тому, что если к норвегам или близко к ним, то и до нас недалеко. Свободу дали нам, так можно и попользоваться ею.

– Лучше не загадывать…

В середине апреля прибыл Торгейр, вернулся. Весьма вовремя. Накануне все-таки скончался Тьодольв. Поселок встрепенулся. Того и гляди, оба лагеря набросятся друг на друга. А похороны могут вылиться в погром Торгейрборга – усадьбы Торгейров.

Торгейр собрал домочадцев:

– Старайтесь не поддаваться на наскоки людей годи. Они наверняка будут подстрекать вас и воспользуются любым предлогом для драки. Поэтому на похороны выйдем все, за некоторым исключением. Держаться вместе.

– Оружием запастись бы, – подал голос Сегунд.

– Оружие не брать ни в коем случае! – окоротил сына хозяин. – Но брони можно надеть, кому достанется. Нас много, и вряд ли наши противники осмелятся напасть на нас. А что до их криков – нам пристало быть спокойными и не отвечать на оскорбления и угрозы.

– Да чего их бояться! – снова подал голос Сегунд. – У них стало совсем мало сторонников. Не посмеют! Да и мы начеку!

– Сарай вот поджечь посмели, – снова окоротил Торгейр. – А кое-кто оказался не начеку…

Сегунд благоразумно притих.

– Мы еще помолимся Господу нашему о ниспослании спокойствия и удачи, – закончил речь Торгейр.

* * *

Похороны прошли на удивление мирно. Обе стороны будто забыли о распрях и в скорбном молчании проводили жертву вражды. Даже близкие родные Тьодольва не посмели намекнуть на вину Торгейра в смерти их близкого.

Весь поселок собрался в большом доме собраний, где чинно помянули усопшего. Торгейр внес солидную долю на похороны и поминки, и народ разошелся по домам с видимым примирением.

Через несколько дней прибыл законоговоритель Маркус, молодой и весьма уверенный в себе. В нем чувствовался веселый нрав и обходительность. Он запросто вступал в общение с людьми, не гнушаясь их низким происхождением или бедностью.

Он остановился в доме годи Торкельсона. Люди стали шептаться, что дело Торгейра будет провалено. От епископа из Скальхольта тоже прибыл посланец, настоятель монастыря, и тоже поселился в доме годи. Тот стал расхаживать с надменным видом.

Тинг был назначен. Старейшины и все желающие принять в нем участие стали собираться в поселок. Было похоже на праздник. Начались торги, и хозяева, пользуясь случаем, стали совершать пустяковые сделки и договариваться о браках своих детей. Уже мало кто говорил о несчастье, случившемся в поселке.

В воскресенье глашатай обходил дома, созывая на тинг.

– Вот чудно, – говорил Ленок, – даже простой работник может кричать на годи и даже от имени своего хозяина.

– Ну и что? Здесь так заведено, что работник, раз он свободен, может на любом сборище голос свой возвысить.

– Так и мы пойдем?

– А чего нет? Надо глянуть на их тинг. Говорят, их законоговоритель очень мудр, хоть и молод еще.

– Это тот, что остановился у годи? – спросил Сивел.

– Тот самый, – ответил Ленок.