– НЕТ!

Филипп упал на колени, стиснув руки.

– А тебя я жду сегодня на балу. Надеюсь, ты разучил движения нового танца.

Для проведения бала выбрали самый большой зал дворца, который украсили с особым изяществом. В канделябрах из золота и слоновой кости ярко горели свечи. Из всех углов доносилась музыка, исполняемая трио и квартетами лучших музыкантов. Слуги разносили обильные и изысканные угощения. А посередине придворные исполняли новый королевский танец. Их платья и камзолы были так подобраны по цвету, что казалось, будто с небес спустилась радуга. Они кружились, отступали, кланялись, приседали, снова кружились, двигались зигзагами. Все улыбались, добросовестно выполняя волю умирающего короля.

И вдруг музыка оборвалась. Танцоры замерли, удивленно переглядываясь. Двери распахнулись, и в зал вошел рыцарь, каких еще не видел свет. Его доспехи, начиная от шлема и кирасы и до ножных лат, целиком состояли из зеркал. Они вспыхивали, ловя огни свечей. В них отражались лица оторопевших придворных. Живая радуга попятилась назад. Рыцарь остановился, медленно повернулся и поднял забрало. Это был король.

– Ваше величество!

Придворные торопливо кланялись и делали реверансы. Король выздоровел! Король снова с ними!

Посреди этой праздничной суматохи Филипп оттолкнул стул и вышел. Вскоре удалился и Фабьен, морщась от боли и держась за живот.

«Боже мой», – мысленно твердил Шевалье.

Он стоял во дворе версальской тюрьмы. Его руки были крепко связаны за спиной. На глазах у Шевалье люди, чьи лица скрывали капюшоны, выволокли во двор одного из аристократов, обвиненных в измене. Приговоренного поместили между четырех лошадей. К его рукам и ногам были привязаны веревки, концы которых прикрепили к упряжи соответствующей лошади. Все стояли так, чтобы начать движение в разные стороны. Каждую лошадь держал под уздцы караульный с хлыстом. Палач стоял неподалеку от Шевалье. Для него это была работа, которую он выполнял сосредоточенно и с удовольствием.

«Боже! Нет!»

– Пошли! – крикнул палач.

Караульные хлестнули лошадей. Те со ржанием взвились на дыбы, потом метнулись вперед, с жутким треском и хрустом отрывая руки и ноги приговоренного. Хлынули фонтаны крови, человек, за считаные секунды превратившийся в страшный обрубок, издал пронзительный вопль, потом захрипел и умер.

Шевалье невольно всхлипнул. Его вытошнило прямо на сапоги. Дух его был сломлен, равно как и надежды.

День выдался ясным и холодным. Остро пахло сырым деревом и опавшими листьями. В подлеске негромко шуршали какие-то зверьки, запасавшие себе пропитание на зиму. Людовик и Филипп ехали рядом. Их путь лежал через лес, сбрасывающий свой золотистый наряд. Филипп молчал, взбешенный тем, что брат приказал ему отправиться на эту прогулку.

Наконец Людовик сам нарушил молчание:

– Найдешь себе новых друзей.

Лошадь Филиппа перебиралась через бревно, и потому он глядел вниз.

– Таких, как он, не будет, – ответил брату Филипп.

– Шевалье – предатель. У меня не было выбора. Советую тебе не принимать все это близко к сердцу.

Филипп дернул поводья, принудив лошадь встать на дыбы.

– Ты бросил в тюрьму самого лучшего моего друга. Вчера он был свидетелем казни, жестокость которой не имеет себе равных. Шевалье может оказаться следующим! Как, по-твоему, я должен это воспринимать? Улыбаться, исполняя твой новый танец?

– Твой самый лучший друг плел заговор против меня.

– Настоящие заговорщики просто заманили его в ловушку. Воспользовались его доверчивостью. Он не собирался причинять тебе вред.

– Это решение принимал король, а не твой брат.

Людовик вдруг пришпорил лошадь и галопом понесся среди деревьев. Рассерженному Филиппу не оставалось ничего иного, как пуститься вдогонку.

Братья прекрасно знали лес со всеми его холмами, ложбинами, чащами и нагромождениями крупных валунов. Лошадям эта местность тоже была хорошо знакома. Животные наслаждались быстрым бегом и состязанием в скорости, с поразительной легкостью и даже каким-то равнодушием перепрыгивая через канавы и поваленные деревья.

Впереди показался старый раскидистый черный тополь, возле которого у Людовика и Филиппа обычно заканчивались подобные состязания. Филипп попридержал лошадь, позволив брату достичь дерева первым.

– Брат, а ты мог бы выиграть эту гонку, – развернув лошадь, сказал Людовик.

– Но тогда бы король проиграл. А мы не можем этого допустить.

Братья развернули своих тяжело дышащих лошадей и двинулись в обратный путь.

– Ну почему ты такой подозрительный? – не выдержав, спросил Филипп.

– Будь я подозрительным, я бы приказал арестовать и тебя, – ответил Людовик.

– И ты веришь, что я способен примкнуть к заговору против тебя?

– Ты способен на что угодно. И в это я верю, – печально качая головой, сказал король.

Он вдруг снова пустил лошадь галопом, словно торопясь поскорее вернуться во дворец.

Клодина едва поспевала за Бонтаном, шедшим по коридору дворца. Она искренне надеялась, что этот вынужденный маскарад не вызовет ничьих подозрений. По словам Бонтана, черная мужская одежда прекрасно сидела на ней, чему способствовала ее худощавая, мальчишеская фигура. Голову Клодины покрывала шляпа, какие носили врачи. Бонтан собственноручно приклеил ей усики. Маскарад удался: придворные почти не обращали на нее внимания. Клодина опасалась, что ее может выдать голос. Бонтан посоветовал ей говорить как можно меньше. Король назначил ее своим придворным врачом. Спины отца, за которую она пряталась, больше не было. Но давать придворным пищу для сплетен и пересудов Людовик не хотел и потому настоял, чтобы Клодина одевалась по-мужски.

Если своего разоблачения Клодина просто побаивалась, то за Генриетту она боялась, и боялась всерьез. Когда они вошли в спальню, жена Филиппа металась на постели, произнося бессвязные слова. Ее фрейлина Софи то и дело вытирала ее вспотевший лоб влажной салфеткой. Король сидел на краешке кровати, держа Генриетту за руку и не спуская с нее глаз. Простыни были перепачканы кровью.

– Ваше величество, я привел доктора Паскаля, – сказал Бонтан.

Король поднял голову. Клодина, по обыкновению, сделала реверанс.

– Мужчины обычно кланяются королю, – напомнил ей Людовик.

Клодина неловко поклонилась.

– Доктор, нам нужна ваша помощь.

Прошептав краткую молитву, Клодина открыла свой саквояж и приступила к знакомой ей работе повитухи. Но как ни старался «доктор Паскаль», спасти младенца не удалось. У Генриетты произошел выкидыш. Плод был совсем маленьким. Софи плакала, король молчал, отойдя к окну, а сама Генриетта, истерзанная болью и напрасными усилиями, наконец-то уснула.

Стараясь не потревожить спящую, Клодина осторожно вытащила из-под нее запачканные простыни. В этот момент появился Филипп.

– Она выздоровеет? – спросил он, глядя на жену.

– Да, ваше высочество, – подражая мужскому голосу, ответила Клодина. – Я приготовлю травяной настой. Это укрепит кровь вашей супруги.

Филипп присел на постель, коснулся лица Генриетты. Она шевельнулась и снова затихла.

Людовик поманил Бонтана к двери:

– Сегодня у нас должен появиться гость из Англии. Я его жду. Приведете его ко мне, не поднимая шума. Чем тише, тем лучше.

– Будет исполнено, ваше величество, – ответил Бонтан.

– А где Маршаль? Я его не видел со вчерашнего бала.

– Я тоже пытался его разыскать, но он как сквозь землю провалился.

– Мне нужно, чтобы он допросил Шевалье, – сказал король, бросая холодный взгляд на Филиппа. – Развязать язык у этого красавца несложно. Уверен, мы от него узнаем много интересного.

Он едва мог глотать. Воспаленные глаза горели, а руки и ноги самопроизвольно тряслись. В животе жгло, словно кто-то набросал туда тлеющих углей. «Она называла это зельем. Любовным зельем».