– Погаси ее.

– Ты всегда хочешь, чтобы последнее слово оставалось за тобой? – сердито спросил Филипп.

– Брат, послушай…

– Почему я терзаюсь и никак не могу остановиться?

Людовик вновь обнял брата и хотел прижать к себе, однако Филипп стремительно вырвался.

– Уходи! – крикнул он. – Оставь меня в покое! Я приказываю тебе: уходи!

Людовик встал. На этот раз он подчинился приказу брата.

Фейерверки неутомимо взлетали в темное небо, распускаясь ослепительно-яркими цветами. Но кое-кому было не до мирских развлечений. Некто в черном вошел в пустую темную церковь. Бесшумно ступая, добрался до исповедальни и плотно закрыл дверь. Оставаясь по ту сторону, где обычно стояли исповедующиеся, человек достал небольшой свиток пергамента и сунул в щель между плитками пола. Щель эта находилась в таком месте, где ее могли заметить лишь знавшие о ее существовании. Затем человек в черном так же бесшумно покинул церковь.

Фабьен Маршаль любил фейерверки и сейчас с мальчишеским самозабвением следил за огненными шарами. Даже грохот не раздражал его уши.

– Помнится, мы собирались погулять по саду, – сказала подошедшая Беатриса.

– Мы и так в саду, – ответил Фабьен.

– Вы правы.

Фабьен смотрел на нее. Даже сейчас, в разгар королевского празднества, его лицо оставалось непроницаемым.

– Идемте, – наконец сказал он.

Несколько минут они шли молча, удаляясь от амфитеатра в темный лабиринт сада.

– Беатриса, я о вас почти ничего не знаю.

Беатриса вскинула голову. Она была готова на все, только бы удержать их разговор от перехода в опасную плоскость.

– Фабьен, а вы любите музыку? – небрежно спросила она.

– Где вы родились? – спросил Фабьен.

– А может, вы – поклонник театра?

– Где бы вы хотели умереть?

– Человек на королевской службе себе не принадлежит. Но ведь и у вас бывает свободное время. Интересно, на что вы его тратите?

Беатриса остановилась. Фабьен Маршаль тоже остановился, глядя на нее со смешанным чувством вожделения и неуверенности.

– Мне хочется поподробнее узнать о вашей жизни, но я смотрю на вас во все глаза и не могу оторваться, – признался Фабьен.

Беатриса улыбнулась, чуть надув губы.

– Какие прекрасные слова. Я не ожидала услышать их от вас.

– Беатриса, вы кружите мне голову. Когда я на вас смотрю…

– Все мысли исчезают. Вы это хотели сказать?

Фабьен подошел ближе. Беатриса чувствовала его желание, которое охватило и почти сжигало ее.

– Значит, мы поняли друг друга, – прошептал он.

– Думаю, что да.

Его рука коснулась ее руки. Мимолетное прикосновение; искра, готовая перерасти в пылающий огонь. Беатриса застонала, предвкушая наслаждение. Фабьен обнял ее за талию, притянул к себе и поцеловал. Беатриса торопливо ответила и стала оседать на траву, увлекая его за собой… Фейерверков их страсти не видел никто, кроме травы и окрестных деревьев.

Празднество закончилось. Госпожа де Монтеспан вернулась в свои покои, закрыла дверь и подошла к камину. Там, прислонившись к мраморной доске, она дала волю слезам. «Я сильная, – думала она. – Я должна быть сильной! В этом мире только хитрость, сила и красота еще что-то значат!» Однако сейчас, оставшись одна, она чувствовала себя беззащитной, как новорожденный младенец.

Сзади послышался негромкий шорох. Обернувшись, маркиза увидела короля. Людовик стоял возле ее постели. Позабыв о слезах, Атенаис горделиво подняла подбородок.

– Мадам, я пришел вас поблагодарить, – сказал Людовик. – Вы гораздо понятливее остальных.

– О какой понятливости вы говорите, ваше величество?

– Желающий править должен перво-наперво научиться приносить себя в жертву.

Маркиза де Монтеспан молча смотрела и ждала. Король подошел к ней, коснулся ее лица, плеч. «Да, – подумала она. – Наконец-то!»

Людовик целовал ее щеки, пробовал на вкус губы. Потом он сорвал с нее платье, любуясь округлостями ее грудей. Монтеспан закрыла глаза и приподняла груди, чтобы король мог ласкать их. Она не ошиблась. Людовик предавался этому с таким неистовством и силой, что у нее заболели набухшие соски и волна приятной боли разлилась по всему телу. Король поднял ее на руки и перенес на кровать, где она ему отдалась. Самозабвенно.

Утро было серым и хмурым, под стать настроению герцога Кассельского. Он выбрался из кареты и вдруг оторопел… Это походило на кошмарный сон. Его замок, его родовое гнездо, веками стоявшее на холме в окружении деревьев, сгорело дотла. Над почерневшим остовом клубились струйки дыма. На арке ворот раскачивался обезображенный труп Тома, лишенного левой ноги ниже колена и обоих глаз. Над головой мертвеца вился рой мух. Красные пустые глазницы с укором уставились на владельца замка. Несколько слуг герцога и стайка окрестных крестьян стояли в немом оцепенении.

Развалины. Все, к чему герцог Кассельский привык с детства, перестало существовать.

Тягостную тишину нарушил топот копыт. Герцог Кассельский обернулся. К нему приближался всадник в форме королевского курьера. Остановив лошадь, всадник, даже не поздоровавшись, ткнул пальцем в сторону герцога и сказал:

– Сударь, король требует грамоты, подтверждающие ваш титул и благородное происхождение.

– Все это было там, – ответил герцог Кассельский, кивнув в сторону пожарища. – И сгорело.

– Значит, вам нечем подтвердить титул?

Курьер достал из сумки и подал герцогу свиток, скрепленный королевской печатью.

– Только подлинные носители дворянского титула освобождены от налогов. Вы считаетесь должником и должны заплатить сполна.

– Мне нечем платить. Все… все, что я имел… сгорело.

Курьер привстал в стременах и махнул рукой.

– В таком случае вы объявляетесь королевским должником!

Несколько всадников в форме дорожной охраны окружили герцога Кассельского.

– Арестуйте этого человека! – распорядился курьер.

Двое гвардейцев спешились и подошли к герцогу Кассельскому, которого душили отчаяние и бессильная злоба. Он в последний раз взглянул на разоренное родовое гнездо.

Монкур видел все это, сидя в кустах на соседнем холме.

Новобранцы, которым предстояло влиться в ряды королевской дорожной охраны, замерли в строю. Они внимательно слушали Фабьена Маршаля, готовясь принести клятву на верность королю и своей новой службе. Среди них находился и вороватого вида детина, некогда живший в Кассельском замке и занимавшийся совсем другими делами.

Мишель – так звали кандидата в дорожные охранники.

Бонтан подал знак Фабьену. Тот развернул свиток со словами присяги и начал читать:

– Я, находясь в здравом уме и твердой памяти, клянусь, не жалея жизни, охранять эту дорогу и прилегающие земли. Обязуюсь честно служить королю на избранном поприще…

Филипп уснул только под утро. Он лежал, разметав спутанные волосы по подушке. Людовик сидел на кровати, держа брата за руку. За другую руку его держала Генриетта, вглядываясь в лицо мужа. Наконец кошмарные воспоминания отпустили Филиппа, и он забылся сном. Его лицо приобрело умиротворенное выражение.

Генриетта заметила, что Людовик смотрит не на брата, а на нее. Ими обоими владело желание, и оба испытывали отчаяние, сознавая невозможность их любви. Когда Генриетта протянула свободную руку, Людовик не ответил на ее жест. Глотая слезы, Генриетта опустила руку.

Людовик размашисто шел по широкой, мощеной каменной дорожке, что тянулась параллельно Версальскому дворцу. Помимо гвардейцев, короля сопровождали мадам де Монтеспан, Бонтан, Филипп и несколько новоприбывших гостей. Гости улыбались, изо всех сил стараясь не отстать от короля. Людовик шагал так, как и положено «королю-солнце». Его походка была исполнена могущества, страсти и уверенности. Он купался в лучах славы, гордясь достижениями последних месяцев и радуясь возможности показать эти достижения гостям.