Монкур взял трубку с опиумом, повертел в руках, затем положил обратно.

– Солдаты, верные королю, подавят любой мятеж.

– Если у него к тому времени таковые останутся, – усмехнулся герцог.

Час был совсем ранний. Большинство жителей Версаля еще спали, но только не доктор Массон. Он рылся у себя на кухне в ящиках, где хранились многочисленные пузырьки с лекарствами. Топот и позвякивание стекла разбудили Клодину. Она встала, накинула шаль и на цыпочках двинулась на кухню.

– Отец, ты же знаешь о свойствах лауданума – и все равно упорствуешь, – тихо сказала она.

Массон отер пот со лба и повернулся к дочери:

– Мне нужно держать корабль на плаву.

– Но от этого только хуже! А королю нужен здоровый врач. Остановись. Лучше оденься, и пойдем заниматься делом. Мы не можем праздно сидеть и ждать, когда его величество подхватит насморк. Наша помощь нужна не только королю. Наверное, ты слышал, как много рабочих покалечились на строительстве. Мы должны помочь тем, кому еще можно помочь.

Массон сел, уперев локти в стол.

– Я останусь здесь.

– Но, отец…

– Дверь закрой! – морщась от раздражения, крикнул он.

Клодина смотрела на отца, однако он демонстративно отвернулся. Тогда она кивнула, скорее реагируя на собственные мысли, и вернулась к себе в комнату.

Полуденная трапеза короля состояла из нескольких сортов сыра, вареных яиц и пирожных. Как всегда, отменно приготовленные блюда были поданы его величеству на бело-голубых тарелках и тарелочках неверского фарфора. Однако Людовик, обеспокоенный беременностью Генриетты и конфликтом с рабочими, который до сих пор не был разрешен, ел без всякого аппетита. Возле стола стоял Фабьен, ожидая распоряжений.

– Подыщите новоприбывшим достойные помещения в первом этаже восточного крыла, – распорядился Людовик, откладывая нож. – Размер комнат и вид из окон – сообразно титулу и состоянию каждого гостя.

– Будет исполнено, ваше величество, – ответил Фабьен. Он мялся, не решаясь сообщить королю неприятную новость.

– Ну что у вас еще? – сердито спросил Людовик.

– Ваше величество, наши люди доносят: в Обена… ширится недовольство.

– Я знаю те места. Там выращивают лучшие оливки во Франции.

– Одного из ваших сборщиков налогов забили до смерти. Народ недоволен повышением налогов, которое вы предложили.

Упершись в край стола, Людовик резко отодвинул стул.

– Почему меня должны волновать какие-то недовольные?

– Подобные настроения заразительны и имеют свойство распространяться. И это не первая деревня, где есть недовольные.

– Так схватите главарей и примерно накажите. А с остальными пусть поговорят построже. Напомнят им, что у них есть жены и дети.

– В том-то и дело, ваше величество, что недовольные – это женщины.

– А где их мужчины?

– Работают на вас, ваше величество. Здесь, в Версале.

Раздражение на лице короля сменилось ужасом.

– Добрый день! – донеслось снизу.

Нежный голос вывел Бенуа из состояния мрачной полудремы. В этом состоянии находились все строители, рассевшиеся на лесах. Глянув вниз, он увидел улыбающуюся Софи.

– Я послал вам целую дюжину записок, – крикнул Бенуа. – Неужели они до вас не дошли?

Софи осмотрелась по сторонам. Ее никто не видел. Беатриса сейчас гуляла с придворными дамами у фонтанов, а подруги Софи примеряли во дворце новые платья. Бенуа спустился к ней по веревке.

– Вы тоже не работаете? – спросила она.

– Я бы не прочь, но нельзя подводить товарищей. Строителям должны платить за работу.

Красивое личико Софи помрачнело.

– Какой смысл в этом дворце? – спросила она, носком туфли постукивая по камешкам. – Зачем он вообще нужен?

– Что вы такое говорите? А какой смысл в горной вершине? Или в прекрасном утре? Все это делает мир красивее.

Губы Софи дрогнули.

– У вас никак что-то случилось? – насторожился Бенуа.

– Мы должны прекратить встречаться. Я скрыла от вас кое-какие обстоятельства своего прошлого.

У Бенуа защемило сердце.

– А что нам прошлое? Оно ушло. Мы живем в настоящем и строим будущее.

– Да, строим, – упавшим голосом произнесла Софи, и ее лицо еще больше помрачнело. – Но что толку? Однажды хлынет ливень и все смоет.

– Суть не в том, что это должно длиться вечно, – возразил Бенуа. – Главное происходит здесь и сейчас. И через какое-то время это станет прошлым… нашим прошлым, где ничего не надо скрывать.

– Вы должны забыть, что когда-то встречались со мной.

Софи повернулась, готовая уйти, однако Бенуа крепко схватил ее за руку.

– Прошу вас, не торопитесь, – сказал он. – Перед нами лежат две дороги. Об одной вы только что сказали. Но есть и другая. Она труднее, опаснее и идет не только по равнинам, но и по скользким кручам.

– И куда нас заведет эта дорога?

– Пока не знаю, – сказал Бенуа, нежно целуя Софи. – Но по ней мы хотя бы пойдем вместе.

– Повернись ко мне! – потребовал Филипп.

Генриетта перевернулась на другой бок. Филипп стоял посреди спальни, укоризненно глядя на жену. Генриетта знала, какие мысли сейчас бродят в его голове.

– Я не могу сказать, твой ли это ребенок.

– Не можешь или не хочешь? – сердито спросил Филипп.

– Если я тебе в тягость, расстанься со мной. Отправь меня в монастырь.

– Ты прекрасно знаешь, что я этого не сделаю, хотя я чувствую, что меня предали. Ты. Он. И сам я тоже себя предал.

Генриетта вздохнула. Ее душевное и телесное состояние было одинаково тяжелым.

– Ты меня ненавидишь? – спросила она.

– Насколько все было бы проще, если бы я тебя ненавидел.

Филипп подошел к окну и погрозил кулаком своему отражению.

– Вот увидишь, мой брат воспользуется этим в своих целях.

– Зачем?

– Чтобы получать желаемое. В понедельник он назовет ребенка своим, во вторник – моим. Все будет зависеть от его настроения, потребностей, капризов, несварения желудка и направления ветра. Ты ведь не ребенка ему рожаешь. – Филипп повернулся к жене, сердито тыча пальцем в ее сторону. – Ты даешь ему палку, которой он будет избивать нас обоих.

Для разговора со строителями Лувуа оделся в длинный синий камзол и высокие черные сапоги, соответствующие его высокому военному чину. Он восседал на коне. Недостроенное крыло дворца служило ему подобающим фоном. Холодный ветер вздымал пыль. Военного министра охраняли четверо вооруженных гвардейцев. Рабочих было около сотни. Несколько человек стояли внизу, остальные расположились на разных ярусах лесов. Лица строителей были мрачными и решительными, а глаза – холодными, под стать ветру.

– Итак, вы считаете, что вам не оказали уважения и почестей, которых вы заслуживаете, – начал Лувуа. – Такова, в понимании его величества, ваша позиция. Но вы ошибаетесь. Франция без вас попросту не могла бы существовать. Сражения за Фландрию – это не последние наши битвы. В будущем нас ждут новые войны и новые сражения, в которых мы обязательно победим. Вспомните, как на полях Фландрии вы стояли плечом к плечу. Король ждет, что и здесь, на строительных лесах Версальского дворца, вы останетесь такими же его верными, дисциплинированными солдатами.

Строители молчали. Напряжение нарастало, пронизывая собой воздух. Темные тучи, чреватые дождем, делали всю картину еще более зловещей.

– Кто у вас главный? – спросил Лувуа.

Вперед вышел молодой строитель, который недавно пытался спасти другого рабочего от самоубийства. Лувуа показалось, что он вспомнил этого человека. На войне он был сержантом.

– Главаря у нас нет, – сказал строитель. – Мы все думаем одинаково, и наши голоса сливаются в унисон.

– Если вы не возобновите работу, я прикажу вас повесить. Начнем с тебя, – сказал Лувуа.

– Убьете меня – на мое место встанут двое, – спокойно ответил ему сержант.